Окрестности
Десны. Главный корпус представлял собой казарменного вида особняк из жженого
кирпича. Опоясанный растительностью, он казался вечно сырым и затравленным.
У парадного входа висели две мемориальные доски. На одной был высечен
анекдот, будто здание охраняется государством. Другая сообщала, как Надежда
Константиновна Крупская проездом на воды в Баден-Баден учинила здесь такую
сходку работяг с паровозостроительного завода, что это капиталистическое
предприятие больше так и не смогло выпустить ни одного паровоза.
построенный пленными немцами. Справа зияли выщербленные витрины магазина
"Наука" с обширным винным отделом.
пойму" на заборах. Чтобы первокурсники, убегая с занятий, не плутали подолгу
в поисках укромного ландшафта для отдохновения от учебной муштры. В конце
бульвара, считай круглосуточно, работали два заведения -- "Закусочная" и
"Сосисочная". Общепит за убыточностью объединил их. Место стало называться
"Засисочной". Единственный пункт в городе, где при продаже напитков не
навынос взималась плата за посуду.
Чтобы хоть как-то опоэтизировать глушь, в центре парка в свое время был
установлен памятник Пушкину. Под постамент вырубили участок, но ивняк быстро
затянул плешь. Теперь поэту, читая томик, приходилось сдвигать со страниц
неуемные ветки. На бесконечных субботниках студенты подновляли фигуру гения,
замазывая ее известкой и гипсом. Арапские кудряшки слиплись в плоскую челку,
нос вырос, ботинки распухли. Вскоре Пушкин стал походить на Гоголя, потом на
Крылова и, наконец, на Ваську Евнухова, который за двенадцать лет обучения
дошел только до третьего курса. Василия отчисляли, забирали в армию, сажали
на пятнадцать суток или просто в вытрезвитель, он брал академки по семейным
обстоятельствам, по болезни, в связи с поездкой в пермскую зону, потом
восстанавливался и опять пытался сдать сопромат.
шарахались от памятника Пушкину, как от привидения.
засохших на корню деревьев. Дубы там умирали десятками, и в парк, как на
падаль, слетались все резчики страны. Материала катастрофически не хватало.
Стволы пришлось завозить из соседнего леса. Их распиливали, зарывали в землю
и вырубали то ли брянского князя Романа, то ли дурака Ивана.
Социалистического Труда Бутасова. У подножия зачастую сидел сам герой с
бутылкой. Он целовал себя, каменного, бил себя, живого, в грудь и кричал на
прохожих.
ним постоянно брались социалистические обязательства -- то вырубить под
корень всю дичь, то снова засадить пустоты бересклетом да можжевельником.
Может быть, поэтому парк сильно смахивал на студентов -- был таким же
бесхозно заросшим и с Пушкиным внутри.
комплексом. Только два пуританизированных общежития -- женское и мужское --
заговорщицки стояли в стороне. Они не могли соперничать с кремлевской
кладкой старинных построек, а простым силикатным кирпичом не каждого и
прошибешь, как любил говаривать Бирюк.
"девятнарик". Студенты питались в ней большей частью в дни стипендий.
Столовая была удобна тем, что любое мясо, принятое в ее мушиной утробе,
могло перевариваться и неделю, и две. В зависимости от количества пива,
залитого поверх.
"китайская стена". Ее молоденькие и не очень обитательницы, в основном дочки
городских голов разного калибра, безвылазно паслись в мужском общежитии. Но
жениться на них студенты почему-то не желали, за что родители и секли дочек
по партийной линии.
Золотое Меловое
делала многих неузнаваемыми. Вместе с наглаженными костюмами дома было
оставлено все наносное, вычурное и напускное, что мешало сближению во время
занятий. А тут, оказавшись незажатыми, все повели себя так, будто
одновременно делали шаг навстречу друг другу.
старост.
перрона. Его черные вихры оттеняла разметанная ветром рыжая шевелюра
Татьяны, так что лик Сергея постоянно находился как бы в ее ореоле.
Пересчитались, как в детском саду. Троих не хватало.
Замыкин, но отсутствующих все же занес в свою красную книгу.
само справится, -- разъяснял куратор незадачливым первокурсникам причину
столь несоседских шефских связей. -- За нашим институтом -- не знаю, почему,
но догадаться можно -- закреплена самая что ни на есть глушь.
ним многие уходили в диалоги друг с другом, сближаясь и подавая пример
сближения другим. Затронутые куратором вопросы оживляли сначала центральное
купе, потом вмиг расхватывались соседними, и те, не обращая внимания на
развитие темы в центре вагона, гнули каждый или попарно в свою сторону,
выдавая убеждения, наклонности, устремления или их полное отсутствие.
автобус и потом перегружали на гужевые повозки их тугую поклажу.
охотником, он увлеченно спорил с Замыкиным насчет ружей -- какая двустволка
эффективней, обычная или "вертикалка". Остальные одногруппники не
отваживались предложить помощь Татьяне, опасаясь, что этот акт обидит ее и
здорово навредит дальнейшим отношениям с ней. А Татьяна так хотела, чтобы
любой, пусть даже самый захудалый одногруппник предложил взять ее ношу.
Желание возникало не оттого, что было тяжело нести, просто ей хотелось
казаться такой же хрупкой и слабой, как две ее будущие подруги -- Люда и
Марина. Она долго ждала подвига от парней, потом полностью разуверилась в их
джентльменстве и стала обходиться со своим вещмешком подчеркнуто
самостоятельно.
группу попозировать для снимка на фоне приближающейся деревни. Было заметно,
что отец у Забелина законченный рыболов -- куртка, свисавшая с плеч сына,
как с вешалки, была усеяна крючками и мормышками. До самой околицы Леша
изощрялся в умении снимать объект на ходу и просовывался со своим
фотоаппаратом чуть не в души согруппникам, поминутно цепляясь мормышками за
чужую жизнь. Всех, кого снимал, Забелин уверял, что смерть как не любит
статических снимков, поэтому ведет творческий поиск только в движении,
только в порыве...
известковых холмах, у подножия которых гремели ключи. Вокруг простирались
неубранные поля, в самой низине лежал луг, бежала речка Ипуть, а между ними
шелестели перелески.
прибывшую рабсилу по домам для поселения сам агроном.
неунывающая бабуся, жившая почти за деревней.
постояльцам и направилась к соседке.
заволновавшийся насчет вместимости бабкиного жилища.
Больно печка мала. У моего покойничка и то ноги свисали до колен, хоть
ростом он был с сидячую собаку, не боле.
Но отступать было некуда.
и малейшее промедление мгновенно выводило его из себя.
чтобы не подумали, будто она бросает слова на ветер, юркнула в какую-то
каморку и принялась выбрасывать оттуда тюфяки, подушки, матрацы не первой и
даже не второй молодости. -- Если мало, я еще от Марфы принесу, -- сказала
она.
прыжков в высоту с шестом.