Чтение 3–й страницы книги ~Любовь инженера Изотова~

- Не только больше, но и лучше.

- Естественно, "октановое" число. И что - эта мечта осталась?

- Осталась.

- Значит, опять завод?

- Вероятно.

- Но ты ученый! Ты создан для науки!

- Завод тоже наука.

- С тобой спорить бесполезно!

- Тогда не спорь, - благодушно говорит Алексей. - Я буду потакать тебе,
а ты мне.

Оба смеются.

Лене хочется расспросить брата про девушку на вокзале и узнать, как он
теперь относится к Вале. Но и этот разговор нелегко начать.

- Да, - как бы вспоминая, говорит Лена, - я все хочу тебя спросить,
Алешенька...

- Спроси, спроси, - усмехается он.

- Как у тебя с Валей?

- Я Вале год не писал. Устраивает тебя?

- Меня - да. Но Валю, наверно, не устраивает.

Алексей хмурится: о таких вещах не разговаривают даже близкие люди.
Настойчивость Лены ему неприятна. Он смотрит на Лену. Сестра пополнела, у
нее здоровый, цветущий вид. Исчезло выражение упрямства, которое всегда
было на ее лице. Выражение исчезло, но упрямство осталось.

- Слушай, а кто была девушка на вокзале? - спрашивает Лена.

- Одна знакомая.

Этот ответ Лена уже слышала вчера по телефону от самой знакомой.

- Алешенька, я меньше всего хочу вмешиваться в твои дела, - с
достоинством произносит Лена.

- Как бы не так, ты очень хочешь вмешиваться, но это тебе не удастся, -
говорит Алексей.

Лена огорчена.

Алексей производит впечатление мягкого, покладистого человека, но он не
мягкий и не покладистый. Говорить с ним - как камни таскать. Он любит,
только когда Лена рассказывает про своих больных, про операции, которые
она делала. Тогда он слушает.

- Валя очень неискренний человек, - говорит Лена.

- Ну и что, - усмехается Алексей, - что с того?

- Очень симпатичная та девушка на вокзале, которая тебя встречала, -
говорит Лена.

- Вот как? - смеется Алексей. - Чем же?

"Тем, что она не Валька", - хочется сказать Лене, но она отвечает:

- Молодая, очень молодая, как это хорошо!

На лице Алексея отвратительная ухмылка, знакомая Лене еще с тех далеких
времен, когда брат кричал ей: "Все девчонки дуры!"

Надо считать, что разговор окончился ничем. Брат стал жестче, суровее,
мудрее. И дело тут не в морщинах, которые появились на его загорелом
добром лице.

- Я так и думала, что тебя сняли несправедливо, - говорит Лена, вдруг
задохнувшись от жалости.

- Нет, Ленуся, чего-то мне не хватает для номенклатурного работника.

- В войну ты был главным инженером, и никто не находил, что тебе
чего-то не хватает для Номенклатурного работника.

- Несравнимые вещи. То война, и главный инженер - не директор.

- Возможно. Но я считаю, что твое место в лаборатории, - опять
принимается за свое Лена. Она способна без конца бить в одну точку.

- Пойдем-ка чай пить, - говорит Алексей, - так будет лучше. И с мамой я
еще совсем не разговаривал.

- Идем к маме. Сейчас она начнет ахать и жаловаться, держись. Ждали
тебя, ждали, дождались, слава богу, - Лена толкает брата к дверям.

Алексей улыбается. Он знает, что ему предстоит выслушать главным
образом неприятные новости и жалобы домашних. Это понятно - он тот, кто
принимает все на себя.

Смешно: семья, дом родной работает, как машина, в его отсутствие, а
стоит Алексею появиться, машина разлаживается. И Алексей должен выручать,
помогать, налаживать, он сильный, опора семьи, как говорится.

- Как дела, мамочка? - спрашивает Алексей.

- Неважно, дорогой, - отвечает Вера Алексеевна, почти готовая заплакать
от участливого голоса сына, от того, что он здесь, с нею, ее взрослый,
умный сын, ее гордость. - Все воюю, сыночек, устала.

Алексей берет руки матери в свои и целует. У нее маленькие руки с
пальцами, испорченными ревматизмом. Когда-то ее руки были обморожены и до
сих пор болят в холодную погоду.

- Мама, мама...

- Устала, никуда больше не гожусь.

Алексей не разрешает себе улыбнуться, хотя ему знакомо это предисловие.

- Конечно, так я и поверил, - говорит он.

- Да, мы старая гвардия, - свирепо соглашается Вера Алексеевна. - Я
ведь напрямую режу, я не молчу.

- Уж наша мама не молчит, - вставляет Лена, никогда не отличавшаяся
почтительностью.

- Не лезь, - просит сестру Алексей, - не вмешивайся. Тетя Надя, а ты? -
обращается он к старушке, которая не спускает с него глаз. - Как ты?

- Сердце, Алешенька, сердце, - жалуется тетя Надя, - и ноги, ах ноги
стали отвратительные.

- А в кино ходишь по-прежнему? - Алексей улыбается.

- Никогда мне телевизор не заменит кино, - презрительно отвечает тетя
Надя. - Если бы не ноги.

Обычно старушка не жалуется, но сегодня приехал Алексей, и ей тоже
хочется, чтобы ее пожалели.

- Я тебя свожу к хорошему врачу в ближайшие дни, - обещает Алексей.

- Не надо! То, что врачи скажут, я знаю сама, - говорит тетя Надя, - ты
лучше мать своди.

- И маму тоже.

- И меня не води, как-нибудь без врачей обойдусь, - отзывается Вера
Алексеевна.

Лена насмешливо подмигивает Алексею, но он серьезен. Мать и тетка
кажутся ему беспомощными, хотя они вовсе не беспомощны. Какое-то чувство
виноватости испытывает Алексей за то, что он высокого роста, ничего у него
не болит и долго еще не заболит, а они маленькие, седые, больные.

- Мама, ты не рассказала, как у тебя дела в школе, - говорит Алексей.

- Твои дела важнее моих, - отвечает Вера Алексеевна, - ты должен
добиваться. Иди в Цека. Как это так? Ты, ты обязан заботиться о своей
репутации. Пускай тебя опять назначают директором завода, и ты своей
работой докажешь...

- Мама, - с неудовольствием перебивает Алексей, - я ничего не хочу
доказывать...

- Неправильно! - кричит Вера Алексеевна.

Алексей уже подумывает, как удрать от бурных наставлений матери. Увы, у
него не хватит терпения и кротости выслушать все то, что ему здесь скажут.

- Мамочка, ты не обидишься, если я на часок схожу к друзьям?

- Конечно, Алеша, иди, а мы будем тебя ждать, - грустно отвечает Вера
Алексеевна. - Но подумай о том, что я тебе говорила.

Надев чистую рубашку, Алексей пошел звонить по телефону-автомату Тасе,
девушке, которая встречала его на вокзале.

3

В войну нефтепереработчики были нужны на заводах. Алексей просился в
армию, его не пустили.

Он мечтал работать на каталитическом крекинге, давать бензин нашим
танкам, ему приказали заниматься смазками. Это была узкая область
нефтепереработки, не интересовавшая Алексея. Он почти ничего в ней не
знал. Как топливник, Алексей относился ко всем этим делам свысока.
Колдовская кухня. Никогда не думал, что придется заниматься этим.
Пришлось.

Алексей очутился в глубоком тылу, главным инженером на заводе номер
такой-то. Завод был маленький, военного времени, спешно поставленный в
степи, очень важный. Проектировали его, сидя в дымной хате, при свечах; по
чертежам, прикрепленным к стене, ползали тараканы. Завод работал с
невиданной производительностью.

На заводе Алексея считали человеком с практической хваткой. У него была
только немного необычная манера держаться. Сестра ему однажды сказала:

- Ты приходишь и, не обращая ни на кого внимания, начинаешь думать на
глазах у всех. Ты обнаженно думаешь. Так нельзя. Может быть, это принято в
восточных странах с древней цивилизацией, но у нас это производит странное
впечатление.

Лена умела иногда сказать такую глупость, которая запоминалась.
"Восточные страны с древней цивилизацией". Да, там, кажется, считается,
что думать - это занятие, которое требует времени. На заводе к Алексею
привыкли, не смеялись, когда он замолкал на полуслове, потревоженный
какой-нибудь мыслью.

После войны в жизни Алексея произошел крутой поворот. На этот раз
движением управлял он сам. Это было бесконечно трудно. У замминистра
излюбленная поговорка была такая: "Я тебе выговор объявил - благодари. Я
тебя должен был снять. Я тебя снял - благодари. Я тебя должен был под суд
отдать". Алексея он хотел назначить главным инженером на большой завод.
Казалось, что сопротивление бесполезно. "Партийный билет положишь!" Но
Алексей сопротивлялся. Он знал, что этот раз - последний в его жизни,