некрасивая женщина, с претензиями. Одевается она отлично, говорить может обо
всем, и хотя она очень хорошая копия с настоящей леди, но вечером, за
обеденным столом, когда она улыбается и раскланивается при входе
пансионеров, а сама все время глаз не спускает с блюд и слуг, я не могу ее
видеть, чтоб не вспомнить какую-нибудь dame de comptoir[*приказчица
(франц.)], красующуюся в углу магазина или ресторана. Я уверена, что,
несмотря на свое звучное имя, она некогда была dame de comptoir. Я также
уверена, что, несмотря на свои улыбки и на любезности, которые она расточает
всем и каждому, она всех нас ненавидит и готова была бы нас убить. Она -
суровая, умная француженка, которой хотелось бы веселиться и наслаждаться
Парижем, и ей, должно быть, тоска смертная проводить все свое время среди
глупых англичан, которые бормочут ей нескладные французские фразы.
Когда-нибудь она отравит суп или красное вино; но надеюсь, что это случится
после нашего с мамой отъезда. У нее две дочери, которые, хотя одна
положительно хорошенькая, - бледные копии с матери.
соотечественников и еще более возлюбленных англичан. Здесь имеется
англичанин с сестрою, они, кажется, довольно милые люди. Он замечательно
красив, но страшно ломается и принимает крайне покровительственный тон, в
особенности по отношению к нам, американцам; надеюсь, что мне скоро
представится случай хорошенько отделать его. Сестра его - прехорошенькая и,
кажется, очень милая, но по туалету она воплощенная Британия. У нас есть
также очень любезный француз, - маленького роста, - французы, когда они
милы, обыкновенно очаровательны, и немец, довольно высокий, белокурый,
похожий на большого белого быка; да двое американцев, кроме нас с матерью.
Один из них, молодой человек из Бостона - с эстетическими наклонностями,
который толкует о том, что сегодня: настоящий день во вкусе Corot[*Камиль
Каро - французский пейзажист (1796-1875)] и пр. Другая - молодая особа,
девушка, существо женского пола, право не знаю, как назвать ее, - из
Вермонта или Миннесоты, или другой какой-нибудь местности в том же роде. Эта
молодая особа - самый необыкновенный экземпляр безыскусстного янкеизма,
какой я когда-либо встречала; она положительно ужасна. Три раза была у
Clementine из-за твоей юбки, и пр.
IV
письме, и сожалею только об одном - что не сделал этого раньше. В сущности
говоря, человеческая природа - самая любопытная вещь в мире, но открывается
она только перед истинно усердным изыскателем. В этой жизни гостиниц и
железнодорожных поездов, которой довольствуются так многие из наших
соотечественников в этом странном Старом Свете, недостает содержания, и я
приходил в отчаяние, видя, как далеко я сам зашел по этой пыльной, торной
дороге. Я, однако, постоянно желал свернуть в сторону на какую-нибудь менее
избитую дорожку, нырнуть поглубже и посмотреть, что мне удастся открыть. Но
случая никогда не представлялось; почему-то мне никогда не встречается тех
случаев, о которых мы слышим и читаем, - тех казусов, которые случаются с
людьми в романах и биографиях. А между тем я постоянно настороже, чтобы
воспользоваться всяким просветом, какой может представиться, постоянно ищу
впечатлений, ощущений, даже приключений.
через жизнь механически и апатично, точно письмо через почтамт. Бывают
минуты, дорогой Гарвард, когда мне кажется, будто я действительно способен
на все - capable de tout[*способен на все (франц.)], как здесь говорят - на
величайшие излишества так же, как на величайшее геройство. О, иметь
возможность сказать, что жил - qu'on а vaси [*в полную меру (франц.)], как
говорят французы, - мысль эта имеет для меня неизъяснимое обаяние. Ты, может
быть, возразишь, что сказать это легко, но главная штука в том, чтобы
заставить людей поверить тебе! Кроме того, я не хочу ложных ощущений,
полученных из вторых рук, я хочу знания, оставляющего по себе следы - рубцы,
пятна, мечты! Боюсь, что я тебя скандализирую, может быть, даже пугаю. Если
ты поделишься моими замечаниями с кем-нибудь из членов клуба в West-Ceder
Street, пожалуйста, смягчи их, насколько велит твоя осторожность. Что до
тебя, ты знаешь, что я всегда имел сильное желание несколько ознакомиться с
действительной жизнью французов. Тебе известна моя сильная симпатия к
французам, моя природная склонность смотреть на жизнь с французской точки
зрения. Я сочувствую артистическому темпераменту; помню, как ты иногда
намекал мне, что находишь мой собственный темперамент слишком артистическим.
Не думаю, чтоб в Бостоне существовало истинное сочувствие артистическому
темпераменту; мы стремимся подвести все под мерку добра и зла. И в Бостоне
нельзя жить - on ne peut pas vivre[*нельзя жить (франц.)], как здесь
говорят. Я не хочу этим сказать, что там нельзя было обитать - множество
людей ухитряются это делать, - но нельзя жить эстетической жизнью, скажу
даже - чувственной. Вот почему меня всегда так сильно тянуло к французам,
которые так эстетичны, так чувственны. Как мне жаль, что Теофиля Готье более
нет; мне так приятно было бы посетить его, сказать ему, насколько я ему
обязан. Он был жив в последний мой приезд сюда; но, как ты знаешь, я тогда
путешествовал с Джонсонами, которые лишены всяких эстетических наклонностей
и которые заставляли меня стыдиться моего артистического темперамента. Если
б я вздумал навестить великого апостола красоты, мне пришлось бы
отправляться к нему потихоньку - en cachette[*тайком (франц.)], как говорят
здесь, а это не в моей натуре, я люблю все делать откровенно, на чистоту,
nanuement, au grand jour. В этом вся штука - быть свободным, откровенным,
наивным. Кажется, Мэтью Арнольд говорит это где-то - или Суинберн, или
Патер?
воззрениях на жизнь, все сводилось к вопросу о добре и зле. Они отличались
слишком дидактическим направлением; искусство никогда не должно быть
дидактическим, а что такое жизнь как не искусство? Патер где-то так
прекрасно это говорит. Боюсь, что в обществе Джонсонов я упустил много
благоприятных случаев, общий тон был серый, отдавал хлопчатой бумагой и
шерстью. Но теперь, говорю тебе, я решился действовать самостоятельно,
заглянуть в самое сердце европейской жизни и судить о ней без джонсоновских
предрассудков. Я поселился в одном французском семействе, в настоящем
парижском доме. Как видишь, я не отступаюсь от своих убеждений, не боюсь
осуществлять свою теорию, что главное дело - жить.
действительность никогда не пугала, и чьи почти мрачные жаргоны парижской
жизни часто преследовали меня во время моих странствований по старым,
неблагонравным с виду улицам по ту сторону реки. Об одном я сожалею, что мои
новые друзья - мое французское семейство - не живут в старом городе, аи
coeur du vieux Paris[*в сердце старого Парижа (франц.)], по местному
выражению. Они живут на бульваре Гаусмана, что менее картинно: но не смотря
на это, в них сильно сказывается бальзаковский тон. Madame de Maison-Rouge
принадлежит к одной из старейших и надменнейших фамилий Франции; но она
испытала превратности, которые заставили ее открыть заведение для
ограниченного числа путешественников, которым надоела избитая дорога,
которым дорог местный колорит, - она сама это объясняет, она так хорошо
умеет это выразить, - короче, открыто нечто вроде пансиона. Не вижу, почему
бы мне не употребить этого названия, так как оно вполне соответствует
выражению: pension bourgeoise[*мещанский пансион (франц.)], употребленному
Бальзаком в "Pure Goriot". Помнишь ли ты: pension bourgeoise de-madame
Vauquer nee de Complans? Но наше заведение совсем на него не похоже: в нем
нет ничего буржуазного, в нем сказывается какое-то изящество, нечто
аристократическое. Пансион Воки был мрачный, темный, грязный; наш -
совершенно в другом роде, с высокими, светлыми, изящно драпированными
окнами, нежными, почти бледными цветами драпировок и обивки, с мебелью,
отличающейся изяществом и причудливостью очертаний. Madame de Maison-Rouge
напоминает мне madame Hulot - помнишь ли ты la belle madame в "Les Parents
Pauvres"?. В ней много прелести; что-то искусственное, утомленное, слегка
намекающее на какие-то тайны в ее жизни; но я всегда живо чувствовал
прелесть утомления, двойственности.
разочарование; оно не такое местное, не такое характерное, как я бы желал.
Говоря по правде, оно совершенно лишено местного характера; но, с другой
стороны, оно космополитично, и в этом заключается большое преимущество. У
нас здесь французы, англичане, американцы, немцы, и, кажется, ожидаются
несколько русских и венгров. Меня очень занимает изучение национальных
типов; мне весело сравнивать, сопоставлять, схватывать сильные, слабые
стороны, точку зрения каждого. Интересно видоизменять собственную точку
зрения усваивать себе странные, чужеземные взгляды на жизнь.
интересны, как могли бы быть, и, если не считать меня, исключительно
женские. Мы вообще худы, дорогой Гарвард, мы бледны, угловаты. В нас есть
что-то жалкое, очертаниям нашего тела недостает округлости, нашему организму
цветущей внешности. У нас мало темперамента, мы не умеем жить: nous ne
savons pas vivre, как здесь говорят. Представителями американского
темперамента служат - не считая меня, а мне часто думается, что мой
темперамент совсем не американский, - молодая девушка и ее мать, да другая
молодая девушка без матери и без всяких провожатых или дуэний. Эти молодые
девушки - довольно любопытные типы; они возбуждают некоторый интерес,
отличаются некоторой грацией, но в них скоро разочаровываешься, они не
держат всего, что обещают, не удовлетворяют воображения. Они холодны,
худощавы, мало развиты физически, и только одежда, юбки да оборки - у
молодой девушки с матерью - отличаются пышностью. Между ними нет ничего
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Херберт Фрэнк
Володихин Дмитрий
Доценко Виктор
Сертаков Виталий