Чтение 3–й страницы книги ~Последние залпы~

жены под боком умирать неохота. Сам небось так бы, Ладья?

- А я бы и в отпуск не поехал! На кой леший он мне! - сказал Ладья
решительно и, взяв лежавший на нарах крепко набитый вещмешок Ремешкова,
взвесил его с насмешливой улыбкой, говоря: - Давай, давай катись колбасой,
тютя!

И подтолкнул Ремешкова в будто окаменевшую спину.

Оглушенные грохотом снарядов, рвущихся по всей высоте, они некоторое
время стояли в ходе сообщения. Взлеты огня беспорядочно выхватывали из
тьмы ощипанные стволы сосен. С острым звоном полосовали воздух осколки,
бритвенно срезали землю на брустверах. Она сыпалась на фуражку Новикова.
Отплевывая хрустевшую на зубах землю, он ощупью нашел холодный телефонный
провод, ведущий от орудий на передовую, и, не выпуская его, посмотрел в
сторону города Касно. Все пространство за высотой - километра на два -
было освещено как днем. Гроздья ракет торопливо повисали там, пышна
иллюминируя низкие облака. В них взвивалась, наискось красные трассы. Небо
за высотой все время меняло окраску, наливалось густой багровостью -
что-то горело в городе.

- Пойдете по проводу! Я за вами? - приказал Новиков Ремешкову. - Берите
провод, он в моей руке! Вот!

- Провод? - глухо переспросил Ремешков.

Но когда Новиков почувствовал прикосновение чужих потных пальцев к
своей руке, лопнул рев над головой - будто огненный шар, ослепив,
разорвался в небе. Сверху ударило жарким воздухом, бросило Новикова на
землю. Снаряд лопнул, задев о ствол сосны.

"Разобьет орудия", - беспокойно подумал Новиков и сейчас же услышал
стонущий голос Ремешкова:

- Ударило... по голове ударило... товарищ капитан. Всего ударило!

- Э, черт! - с досадой сказал Новиков, подымаясь. - Ранило, что ли? Где
вы тут... ползаете?

В бледном отблеске расцвеченного ракетами неба он увидел у стены
траншеи скорчившуюся фигуру Ремешкова. Охватив руками голову, он глядел на
Новикова опустошенными, рыскающими глазами, и это выражение успокоило
Новикова, - раненые смотрели иначе.

- Крови нет? - спросил он и добавил насмешливо: - Еще до передовой не
дошли, а вы... Как воевать будете? Ну, пошли, берите провод.

Ремешков поднес к глазам белые ладони и, странно всхлипнув, пробормотал
облегченно:

- Взрывной волной меня...

- Не взрывной волной, а страхом.

Новиков пошел вперед, продвигаясь по ходу сообщения к орудиям.

В трех шагах от землянки Овчинникова почти натолкнулся на высокую
человеческую фигуру, стоявшую в рост.

- Кто тут? Эй! - с угрозой рявкнул в лицо человек, и автомат тупо
уперся Новикову в грудь. По голосу узнал часового первого орудия
Порохонько; отведя рукой ствол автомата, сказал:

- Свои. Близко подпускаете! - И, сразу же заметив возле Порохонько
освещенную слабым заревом тонкую фигуру Лены (стояла неподвижно,
прислонясь спиной к траншее), спросил ненужно: - И вы тут? Вы же к
разведчикам хотели идти?

- Хотела... - неохотно ответила она и спросила с вызовом: - А вы откуда
знаете?

Новикову стало жарко, не рассчитал неожиданности вопроса и, увидев в
больших вопросительных глазах на близком ее лице горячие отблески ракет,
повернулся к Порохонько, хмурясь:

- Орудия целы?

Порохонько, как бы поняв все, лениво поскреб темнеющую щетину на узком
подбородке, непонятно хихикнул.

- Ось кладет, ось кладет снаряды, як пишет... И кидает и кидает,
сказывся чи що, фриц треклятый! А орудия дышат. Куда же вы, товарищ
капитан?

Не ответив, Новиков двинулся дальше по траншее, однако Ремешков,
поправляя на спине вещмешок, выкрикнул глуховато:

- Фрицам в зубы, куда еще!.. - И голос его покрыло разрывом; дым
застлал зарево.

Он нырнул головой в траншею, побежал, горбато согнувшись.

- Товарищ капитан! - безразличным голосом окликнула Лена. - Подождите.

Он приостановился.

- Я с вами на передовую, - сказала она, подойдя. - Мне нечего здесь
делать. Видите, что там? А я ведь в разведке привыкла к передовой.

- Привыкли?

И это напоминание о разведке, о той непонятной легкой жизни Лены в
полку вновь ревниво толкнуло Новикова на грубость.

- Что вы мешаетесь тут, товарищ санинструктор, со своими дамскими
штучками! - сказал он, хотя сам не мог вложить точного понятия в эти
"дамские штучки". - Что, спрашивается, я теряю тут с вами время?

А она будто вздрогнула, как-то некрасиво искривив рот, сказала страстно
и тихо:

- Может быть, солдаты вас любят, товарищ капитан, может быть. А я вас
терпеть не могу! Терпеть не могу! Другое бы сказала, да Ремешков здесь!..

- Спасибо, - произнес он, силясь говорить вежливо. - А я думал, что
сейчас можно не терпеть только немцев.

И по тому, что она говорила с ним грубо и он увидел ее ставшее
некрасивым лицо, Новиков понял, что никакие другие отношения, кроме
уставных, не могут связывать их, и почувствовал какое-то тоскливое
облегчение, похожее на медленно проходящую боль.

2

Весь центр этого польского города с тяжелой готической высотой костела,
прочно стоявшего среди каменной площади, на которой возле железной ограды
чернели мертво обуглившиеся немецкие танки, и пустынные улицы,
поблескивающие красными черепичными кровлями, наглухо опущенными
металлическими жалюзи, с тенями обнаженных осенних садов за заборами,
каменными мостовыми - все было залито недалеким заревом, встававшим над
западной окраиной.

Врезаясь в зарево, искрами рассыпались над крышами очереди пуль,
частый, взахлеб, треск пулеметов не заглушал тонкого шитья автоматов,
тявкающего звона мин. Тяжелые снаряды тугим громом раскалывались на
каменных мостовых, жаркий ветер вздымал ворохи сухих листьев, швырял в
лицо, корябая, как горячим наждаком.

Весь город, окрашенный зловещим огнем, грохотал, сотрясаемый эхом, с
крыш ссыпалась на тротуар черепица. И среди этих звуков возникали новые,
визжа, нарастая. Достигнув последней своей точки - пронзительного скрежета
трамвая на поворотах, - звуки обрывались.

Новиков и Ремешков упали рядом около какого-то подъезда, дважды резко,
сильно подкинуло их на земле взрывной волной, этой же силой Новикова
притиснуло к окаменевшему плечу Ремешкова, и жаркий, разбухший от ужаса
голос зашептал в лицо ему:

- Побрился я... Зачем я побрился, а?..

- Что? - не понял Новиков. - Что бормочете?

Ремешков, втянув голову в плечи, как бы не видя Новикова, шептал с
придыханием, будто из ледяной воды вынырнул:

- Побрился я, побрился... С Днепра примета... перед боем... Побреешься,
или чистое белье наденешь, или в баню... У меня дружка так... под Киевом.

- Молчите! - неприязненно оборвал его Новиков. - У меня в батарее
будете бриться. И в баню ходить. - И добавил тоном, не допускающим шуток:
- Умрете, так хоть выбритым. А борода растет и у мертвецов. Не видали? - И
злым движением встал. - Встать! Вперед!

Ремешков поднялся, разогнувшись, по-бабьи расставив полусогнутые ноги,
стоял возле каменной стены особняка, испуганно озирая небо, пронизанное
свистами мин; сдерживая дыхание, забормотал:

- Куда идти? Так и до передовой не дойдем, товарищ капитан! Со всех
сторон бьют... Окружают?

В мутной глубине улицы взлетали конусы разрывов.

Едкий дым несло вдоль оград, мимо сгоревших на мостовых немецких
танков. Город обстреливали дальнобойные батареи, снаряды прилетали с
запада и юга: было такое ощущение - Касно окружен. Новиков, однако, не
испытывал пока большого беспокойства, - вероятно, складывалась обычная
обстановка в условиях Карпат; немцы оставались в долинах, на высотах по
флангам, продолжая вести огонь по дорогам.

- Окружили, отрезали, обошли! Сорок первый год вспомнили? - сказал
Новиков. - Вперед! И не на полусогнутых, черт дери!

И побежал в глубину улицы.

Как только достигли западной окраины города, близкие пожары ослепили
их, и оба горлом ощутили неистовый, раскаленный ветер. Он, как в воронке,
крутил по всей окраине огромные метели огня, искр, пепла. Впереди жарко
горели дачные коттеджи на берегу длинного озера. Красный отблеск воды
висел в воздухе. Над озером, в дыму, сталкиваясь, перекрещиваясь, мелькали
огненные нити пулеметных очередей; и частые вспышки орудийных зарниц в
горах, мерцающие сполохи танковых выстрелов, малиново-круглые разрывы мин
на берегу, звуки непрекращающейся автоматной стрельбы - все это бросал и
рвал над окраиной опаляющий до сухости в горле ветер.

- За мной, бего-ом!

Новиков первый вбежал в туман, быстро движущийся над берегом, увидел
впереди темнеющий ход сообщения первых пехотных траншей, с разбегу
спрыгнул на мелкое дно. Сразу зазвенели под ногами стреляные автоматные