вашем, простите, содержится некий елей, нечто этакое, не то поповское, не
то толстовское.
заинтересовал его.
большевики проводили после революции против церкви, были полезны для
христианской идеи, ведь церковь пришла в жалкое состояние перед
революцией.
на старости лет.
оправдывает средства, а средства ваши безжалостны. Во мне вы не видите
чуда - я не диалектик.
могу вам служить?
не ради шуток подошел к вам. Пятнадцатого сентября прошлого года я видел
казнь двадцати тысяч евреев - женщин, детей и стариков. В этот день я
понял, что Бог не мог допустить подобное, и мне стало очевидно, что его
нет. В сегодняшнем мраке я вижу вашу силу, она борется со страшным злом...
где прокладывалась система огромных бетонированных труб для отвода реки и
грязных ручейков, заболачивающих низменность. Рабочих на этом участке
называли "Moorsoldaten", обычно сюда попадали люди, пользовавшиеся
нерасположением начальства.
Он возвращался с работы замазанный глиной, мокрый, подходил к нарам
Мостовского и спрашивал:
Лоб у него был какой-то удивительный, - не очень большой, выпуклый,
светлый, такой светлый, точно существовал отдельно от грязных ушей и рук с
обломанными ногтями, темно-коричневой шеи.
человеком неясным и темным.
священниками. Лишь последнее поколение Иконниковых пошло другой дорогой, -
все братья Иконникова по желанию отца получили светское образование.
толстовством, ушел с последнего курса и отправился на север Пермской
губернии народным учителем. Он прожил в деревне около восьми лет, а затем
перебрался на юг, в Одессу, поступил на грузовой пароход слесарем в
машинное отделение, побывал в Индии, в Японии, жил в Сиднее. После
революции он вернулся в Россию, вступил в крестьянскую земледельческую
коммуну. Эта была его давняя мечта, он верил, что сельскохозяйственный
коммунистический труд приведет к Царству Божьему на земле.
раскулаченных. Он видел, как падали в снег изможденные люди и уже не
вставали. Он видел "закрытые", вымершие деревни с заколоченными окнами и
дверями. Он видел арестованную крестьянку, оборванную женщину с жилистой
шеей, с трудовыми, темными руками, на которую с ужасом смотрели конвоиры:
она съела, обезумев от голода, своих двоих детей.
Бога о спасении гибнущих. Кончилось дело тем, что его посадили, но
оказалось, что бедствия тридцатых годов помутили его разум. После года
принудительного лечения в тюремной психиатрической больнице он вышел на
волю и поселился в Белоруссии у старшего брата, профессора-биолога,
устроился с его помощью на работу в технической библиотеке. Но мрачные
события произвели на него чрезвычайное впечатление.
муки военнопленных, казни евреев в городах и местечках Белоруссии. Он
вновь впал в какое-то истерическое состояние и стал умолять знакомых и
незнакомых людей прятать евреев, сам пытался спасать еврейских детей и
женщин. На него вскоре донесли, и, каким-то чудом избегнув виселицы, он
попал в лагерь.
нелепые и комичные категории надклассовой морали.
и льется кровь. Я видел великие страдания крестьянства, а коллективизация
шла во имя добра. Я не верю в добро, я верю в доброту.
Гитлера и Гиммлера. Ужасайтесь уж без меня, - отвечал Михаил Сидорович.
лагерь ради добра.
логики становится похожа на бессмысленные усилия ножа, борющегося с
медузой.
жившим в шестом веке, - повторял Иконников, - "Осуди грех и прости
грешника".
одноглазым. Охранник разбил ему искусственный, стеклянный глаз, и пустая
красная глазница страшно выглядела на его бледном лице. Разговаривая, он
прикрывал зияющую пустую глазницу ладонью.
лет он прожил в Париже, работал бухгалтером в банке. Попал он в лагерь за
призыв к служащим банка саботировать распоряжения новой немецкой
администрации. Мостовской старался с ним не сталкиваться.
солдат-испанец, и норвежец, владелец писчебумажной лавки, и
адвокат-бельгиец тянулись к старому большевику, расспрашивали его.
военнопленных майор Ершов, - немного привалившись к Мостовскому и положив
руку ему на плечо, он быстро и горячо говорил.
Мостовскому подумалось, что выражение тоски в его зрячем глазу страшней,
чем красная зиявшая яма на месте выбитого глаза.
злорадства.
"Где Ершов? Ерша не видели? Товарищ Ершов! Майор Ершов! Ершов сказал...
Спроси Ершова..." К нему приходят из других бараков, вокруг его нар всегда
движение.
шестидесятники, были - восьмидесятники. Были народники, был да сплыл
Михайловский. И в гитлеровском концлагере есть свой властитель дум!
Одиночество одноглазого казалось в этом лагере трагическим символом.
царской тюрьме, - даже век был тогда другой - девятнадцатый.
руководителей партии к его способности вести практическую работу. Он
чувствовал себя сильным, он каждый день видел, как веско было его слово
для генерала Гудзя, и для бригадного комиссара Осипова, и для всегда
подавленного и печального майора Кириллова.
соприкасается со всем тем, что вызывало его протест и несогласие, - и
единовластие Сталина в партии, и кровавые процессы оппозиции, и
недостаточное уважение к старой партийной гвардии. Он мучительно переживал
казнь Бухарина, которого хорошо знал и очень любил. Но он знал, что,
противопоставив себя партии в любом из этих вопросов, он, помимо своей
воли, окажется противопоставлен ленинскому делу, которому отдал жизнь.
Иногда его мучили сомнения, - может быть, по слабости, по трусости молчит
он и не выступает против того, с чем не согласен. Ведь многое в довоенной
жизни было ужасно! Он часто вспоминал покойного Луначарского, - как
хотелось ему вновь увидеть его, с Анатолием Васильевичем так легко было
говорить, так быстро, с полуслова, понимали они друг друга.
крепким. Лишь одно томящее ощущение не оставляло его. Он и в лагере не мог
вернуть молодого, ясного и круглого чувства: свой среди своих, чужой среди
чужих.
мешало ли ему заниматься философской наукой то, что в России запрещено
высказывать антимарксистские взгляды.
ответил Михаил Сидорович.
сказал англичанин. И хотя Мостовской поморщился от болезненного чувства,
вызванного этими словами, он сумел ответить англичанину.
иногда тяготили его, хотя они были кровно близки ему. Беда была в том, что
многое в его собственной душе стало для него чужим. Случалось, в мирные
времена он, радуясь, встречался со старым другом, а в конце встречи видел
в нем чужого.
частью его самого... С собой ведь не порвешь, не перестанешь встречаться.