украинка, статная, гладко причесанная, черноволосая и смуглая, обрадовалась
офицерам: по крайней мере не набьется полная хата войск. И вскоре Таранов,
поперек повязавшись полотенцем, помогал ей на кухне организовать ужин,
вскрывал консервные банки, и женщина старалась рядом с ним. А за спиной ее,
привлеченный запахом еды, ходил мальчонка лет трех, тянулся заглянуть на
стол.
на него, сунула ему со стола кусок американского колбасного фарша. А сама
приниженно, испуганно глянула на Таранова.
лампу, всыпал в нее горсть соли, чтобы бензин не взорвался, а когда
вернулся, за столом сидели уже трое.
золотыми коронками из-под бледных, как отсыревших изнутри губ, шумно
встретил его Таранов. И подмигивал, указывал глазами.
хороша собой, но сидела, как монашенка, опустив черные ресницы. Когда
Третьяков садился около, подняла их, глянула на него с любопытством. Глаза
синие-синие. Заговорила первая:
всыпал в бензин, ни за что не взорвется.
и рассказывала, рассказывала, сыпала словами, как из пулемета:
Ой, боже ж мий! Оксаночке четырнадцять рокив и тэ, малэ... Шо мэни робить?
пропустило удар и заколотилось, как сорвавшись.
улыбнулась лейтенанту, нехотя пошла за матерью.
столом, ждали. За дверью слышен был приглушенный голос хозяйки: она что-то
быстро говорила, ни одного слова не разобрать.-- На фронт едем. Он
подмигнул, быстро налил стаканы. Выпили. По очереди прикурили от лампы.
нехорошо. Мы ведь обидеться можем.
касалась его плеча.-- От если б вы были врачи...
б освобождение дивчине.
указывал на дверь, за которой была Оксана.
перехватил, к себе потянул.-- У врачей погоны зовсим не такие.
плече, на погоне.-- Манэсеньки, манэсеньки...
к нижней беловатой изнутри губе присохла болячка.-- Не большесиньки?
В коридоре нащупал в темноте шинель, вещмешок. Закрывая наружную дверь,
слышал приглушенный голос Таранова, женский смех.
душе было погано. Женщина, конечно, заслоняет собою дочь. Может, и при
немцах вот так заслоняла, собою отвлекала от нее. А этот обрадовался: "На
фронт едем..."
стороне. Обмытый дождем узкий серп народившегося месяца, до краев налитый
синевою, стоял над пожарищем, корявая тень заживо сгоревшего дерева
распласталась по двору. Гарью наносило с соседнего участка: там обугленные
яблони, когда-то посаженные под окнами, окружали обвалившуюся печную трубу
на пепелище.
Третьяков пошел туда. В доме на полу спали вповалку. Он влез по шаткой
лестнице на сеновал, на ощупь сгреб охапку сена, пахнущего пылью, лег,
укрылся шинелью с головой. Хотелось уже к месту-- и скорей бы. Засыпая,
слышал внизу голоса шоферов, медленное гудение самолета где-то высоко над
крышей.
артиллерийской бригады. Прошагав на восходе солнца километров шесть пешком,
Третьяков явился рано, писаря только еще рассаживались за столами. После
завтрака им ни за что браться не хотелось до прихода начальства, они с
деловым видом открывали и захлопывали ящики.
стрелковым полкам и батальонам, разбросаны были на широком фронте, а штаб
стоял в хуторе, в четырех километрах от передовой. Дальние артиллерийские
разрывы сотрясали тишину и лень, повисшие под низким потолком хаты. Когда
ветер поворачивал оттуда, доносило частую строчку пулеметов, но слышней
жужжала на стекле оса. В раскрытой наружу пыльной створке окна ползла она
снизу вверх по стеклу, удерживая себя трепыхающимися крылышками, и писарь на
подоконнике перегибался, сладострастно и опасливо нацеливался раздавить ее.
деревянном корыте стирала хозяйка. Горой лежали на траве штаны и
гимнастерки, вываривался на огне полный чан портянок. Писарь Фетисов,
молодой, но уже лысоватый, добровольно вызвавшись помогать, похаживал вокруг
корыта, как на коготках. То сук разломит о колено, подкинет в огонь, то
помешает в чану, а сам глаз не мог отвести от каменно колыхавшихся в вырезе
рубашки грудей, от рук хозяйки, голых по плечи, сновавших в мыльной пене. Из
окна ему подавали советы. И только старший писарь Калистратов, готовясь дело
делать, прочищал наборный мундштучок, протягивал соломину сквозь него.
Вытянул всю как в дегте, коричневую и мокрую от никотина, понюхал брезгливо,
покачал головой.
побелку стены, достал яблоко из кармана, с треском разгрыз-- белый сок
вскипел на зубах.
Калистратов. А сам прилежно клонил к плечу расчесанную чубатую голову,
осторожно, чтоб не оборвать, протягивал новую соломинку через мундштук,
начисто прочищал.
прочищенный мундштучок.-- Впереди идут, все ихнее. Чего им?..
обмундированных и снаряженных, проходит через штаб по дороге из училища на
фронт. Иной и обмундирования не успевает износить, а уже двинулось в
обратный путь извещение, вычеркивая его из списков, снимая со всех видов
довольствия, более ненужного ему.
Перед завтраком заскочил в штаб начальник разведки бригады-- писарей из-за
столов как выдернуло. Сами откуда-то явились бумаги на столах, за пишущей
машинкой в углу возник писарь в очках, которого до этих пор вовсе не было,
словно он под столом сидел. Ползая очками по клавишам, он печатал одним
пальцем: тук... тук...-- литеры надолго прилипали к ленте.
скажешь, беру лейтенанта! Здесь останется, у меня, командиром взвода". И
вместо того, чтобы обрадоваться, вместо благодарности, Третьяков попросился
в батарею. С этого момента писаря дружно перестали его замечать. Собравшись
скопом, они разглядывали сейчас часы Семиошкина, лежавшие на столе. Даже
писарь в очках, как видно, низший в здешней иерархии, вылез было из-за
машинки тоже поглядеть, но ему сказали:
крышку часов, обнаженный, пульсировал маятник на виду у всех.
Проглотил слюну, утвердился, чубом тряхнув.-- Евельс! Это что?
причмокнул яблоком.-- На шестнадцати камнях!
связного из полка, чтобы не плутать зря. Хозяйка, сняв чан с плиты,
опрокинула его, ком вываренных портянок в мыльном кипятке вывалился в
корыто, оттуда в лицо ей ударил пар. А на траве, на ворохе гимнастерок,
расставя босые ноги, сидел при ней мальчонка лет двух, прижав кулаками ко
рту помидор, высасывал из него сок. Вся рубашонка на животе была в
помидорных зернах и в соке. "Наверное, без отца родился",-- лениво соображал
Третьяков. Он рано встал сегодня, и на утреннем солнце, под отдаленное
буханье орудий его клонило в сон. Головки сапог из выворотной кожи, которые
он смазал солидолом, были все ржавые от пыли. Подумал было почистить их
травою, даже глянул, где сорвать поросистей, но тут издали заметил связного.
штабу, солдат быстро шел ува-листой походкой, тени штакетника и солнечный