Чтение 3–й страницы книги ~Только обгон~

мое время удалиться в свою мансарду на крыше и писать, он говорит
"М-м-м-м-м, еще так рано, почему бы тебе не остаться еще немножко".
За розовыми занавесками город жужжит и напевает свое ночное ча-ча-ча. А
тут он все продолжает бормотать: "По всей видимости, тебя интересует
мистика, Джек - "
И я продолжаю сидеть с ним, и когда он ненадолго засыпает, мне не остается
ничего другого кроме как размышлять, и часто я думал так "Да как может
кто-то, утверждающий что он находится в здравом рассудке, назвать этого
кроткого старика злодеем - пусть он десять раз вор, и что это такое,
вор... преступный... как все ваши повседневные почтенные дела... воры?"

7

За исключением тех времен когда он неистово мучился из-за недостатка
своего лекарства и я по его наводкам должен был мотаться по трущобам, где
его знакомцы по имени Тристесса8 или Чернушник9 сидели за своими
собственными розовыми занавесками, я проводил время в спокойствии на своей
крыше, особенно меня радовали звезды, луна, прохладный воздух здесь
наверху, на расстоянии трех лестничных пролетов над гремящей музыкой
улицей. Там я мог сидеть на краю крыши, смотреть вниз и слушать ча-ча-ча
музыкальных автоматов из закусочных с тако10. И я попивал себе потихонечку
винцо, мой собственный наркотик полегче (для приятного возбуждения,
доброго сна, созерцания, или просто за компанию11) - и, когда день
заканчивался и все прачки дома засыпали, вся крыша оставалась мне одному.
И я расхаживал по ней в своих мягких пустынных ботинках. Или заходил в
домик и ставил на огонь очередной котелок кофе или какао. И засыпал
прекрасно, а просыпался на заре яркого солнечного дня. Я написал целый
роман, закончил еще один, и написал целую книжку стихов.
Время от времени старый бедняга Бык с мучительным трудом вскарабкивался по
продуваемой ветрами железной лестнице, я готовил ему спагетти и он
задремывал на моей кровати, прожигая в ней дырку сигаретой. Проснувшись,
он начинал рассказывать о Рембо или еще о чем-нибудь таком. Самые долгие
его повествования были об Александре Великом, Эпопее Гильгамеш, Античном
Крите, Петронии, Малларме, и Насущных Проблемах вроде Суэцкого кризиса
того времени (ах, ну какое дело облакам до Суэцкого Кризиса), о старых
денечках в бостонском Таллахасси Лексингтоне12 и Нью-Йорке, о своих
любимых песенках, и байки про его старого приятеля Эдди Корпорала. "Эдди
Корпорал каждый день приходил в один и тот же магазин, болтал там и хохмил
с продавцом, а потом выходил вон со сложенным вдвое и засунутым за пряжку
ремня костюмом, не знаю уж как это ему удавалось, какой-то у него там был
свой хитрый трюк. Совсем был без тормозов, из тех что старчиваются за пару
лет. Дашь ему пять гран, и он их сразу вмажет, за раз"
"Так чего там с Александром Великим?"
"Это был единственный известный мне полководец который скакал на коне
перед своей кавалерией размахивая мечом", и засыпает опять.
И этой же ночью я вижу Луну, Цитлаполь по-ацтекски, и даже рисую ее на
залитой лунным светом крыше хозяйской краской, в синих и белых тонах.

8

Вот, стало быть, пример моей мирной жизни в те времена.
Но события нарастали стремительно.
Чтобы эта история стала более понятной взгляните-ка на меня попристальней
(теперь я уже совсем пьян): - Я сын вдовы, которая живет сейчас с нашими
родственниками без гроша в кармане. Все мое имущество состоит в летнем
жаловании горного пожарного смотрителя обращенном в эти несчастные
пятидолларовые туристические чеки - и здоровенном рюкзачище забитом
старыми свитерами, пакетиками орехов с изюмом на голодные времена и прочим
бродяжьим барахлишком - Мне 34, выгляжу вполне обычно, но люди с
подозрением косятся на меня в моих джинсах и пугающем их прикиде, потому
что я и впрямь похож на беглого пациента психушки у которого хватило
физической силы и врожденного собачьего чутья чтобы выбраться из этого
заведения, прокормить себя и скитаться с места на место в мире, который с
каждым днем становится все непримиримее в своих воззрениях на чудачество -
Проходя улицами городов американской глуши, я ловил на себе самые
недоумевающие взгляды - И я был полон решимости прожить жизнь по-своему -
Выражение "нонконформизм" было мне знакомо очень смутно (Адлер? Эрих
Фромм?) - Но я намеревался прожить жизнь в радости! - Достоевский сказал
"Дайте человеку его Утопию и он непременно разрушит ее с ухмылкою" и с той
же самой ухмылкой я собирался опровергнуть Достоевского! - К тому же я был
отъявленным пьяницей который впадал в неистовство всегда и везде стоило
лишь ему добраться до выпивки - Мои друзья в Сан-Франциско прозвали меня
Дзенским Безумцем, ну Пьяным Безумцем это уж точно, и все же сами они
сидели и пили вместе со мной в залитых лунным светом полях - Когда мне был
21 год, меня списали с Флота как "шизоидную личность" после того как я
сказал флотским докторам что не способен переносить дисциплину - Я даже
толком не знаю как объяснить то что думаю - Когда мои книги стали широко
известны (Поколение Битников) и журналисты пытались задавать мне вопросы,
я просто отвечал им все что взбредет в голову - У меня не хватало духу
попросить их оставить меня в покое, то есть сделать так как позднее
предложил Дэйв Уэйн (великий персонаж "Биг Сура") "Скажи им что занят
интервью с самим собой" - С медицинской точки зрения, в те времена когда
начиналась эта история, на крыше над Гэйнсом, я был типичным Тщеславным
Параноиком - Ничто не могло остановить меня от писания длинных книг прозы
и поэзии, безнадежного писания, то есть без всякой надежды когда-либо это
опубликовать - Я писал их просто потому что был "Идеалистом" и верил в
"Жизнь", что и собирался доказать своей искренней писаниной - Как ни
странно, эта писанина оказалась первой и единственной в своем роде, я
разработал (сам не зная того, можно так сказать?) новый способ описания
жизни, никакой литературы, никакой художественности, никакой обработки
собственных мыслей, лишь истовая преданность этому своему испытанию
истинным огнем, когда ты не можешь остановиться, но должен хранить обет
"сказать это сейчас или заткнуться навсегда", хранить эту непрерывную
исповедальность; преданность, превращающая разум в слугу языка, при полной
невозможности лжи или доработки написанного (в соответствии с установками
не только Dichtung Warheit13 Гете, но и Католической Церкви моего детства)
- Я писал эти рукописи так же как пишу сейчас и эту, в дешевых блокнотах
за цент штука, при свечах, в бедности и славе - Славе царившей во мне
самом - Потому что я был "Ти Жан"14, и поэтому так трудно мне все это
объяснять, как и объяснить что значит "Ти Жан" читателям, не знающим
предыстории из прежних книг - А предыстория в том что у меня был брат
Жерар, который перед своей смертью успел рассказать мне многое, хоть я и
не помню ни слова, или вспоминаю что-то, чуть-чуть (мне было всего четыре
года) - Но он рассказывал мне о благоговении перед жизнью, нет, о
благоговении перед идеей жизни, что я понял для себя так что жизнь сама и
есть Дух Святой -
Что все мы просто бредем сквозь плоть свою, и голубка взывает к нам,
возвращающимся к Голубке Небесной -
Вот поэтому-то я и писал, чтобы писанием своим почтить все это, и у меня
были друзья, такие как Ирвин Гарден и Коди Померэй, сказавшие что я делаю
это хорошо и поддержавшие меня, хоть я и был так сладостно одержим, что не
прислушался бы даже и к ним, я все равно не остановился бы - И что же это
за Свет такой, низвергающий нас - Свет Падения - Ангелы по-прежнему
Падают - Вот какая смутная догадка, навряд ли ставшая бы темой обсуждения
на семинаре в Нью-йоркском Университете, мелькала у меня, и я падал вместе
с человеком, и вместе с Люцифером, к буддийскому идеалу смиренного
чудачества - (А иначе, зачем стал бы Кафка писать что он был просто
большущим Тараканом) -
Но не думайте все же что я так уж невинен - Бабник, бродяга15, я слонялся
без дела, надувал старушек, и даже гомиков, превращался в полного
придурка, нет, скорее пьяного младенца-индейца во времена запоев - И везде
получал в морду но никогда не давал сдачи (разве что в те времена когда
был юным напористым футболистом) - На самом деле, я сам не знаю кем я был
- Каким-то лихорадочным существом изменчивым как снежинка. (Я начинаю
говорить как Саймон, который скоро появится здесь). В любом случае,
поразительным клубком противоречий (неплохо, по-уитменовски), место
которому скорее на Святой Руси 19 века чем в этой современной Америке
стриженных затылков и злобных рож в Понтиаках -
"Все ли я высказал?" спросил лорд Ричард Бакли перед смертью.
Короче, события надвигались: - ребята ехали в Мехико-Сити чтобы
встретиться со мной. Снова Ангелы Одиночества.

9

Ирвин Гарден также как и я был художником, автором великой и необычной
поэмы "Вой", но никогда не нуждался в одиночестве в том смысле который я
вкладываю в это слово, он постоянно был окружен друзьями и зачастую
дюжиной каких-то бородатых людей постучавшихся легонько в его двери в
середине ночи - Ирвин всегда появлялся вместе со своей тусовкой, как вы
уже знаете, начиная со своего спутника и любовника Саймона Дарловского.
Ирвин был гомосексуалистом и говорил об этом публично, вызывая этим
негодование всех, будь они в деловых костюмах или тренировочных штанах, от
Филадельфии и до Стокгольма - Так, недавно на пути ко мне (а я не
гомосексуалист) в Мексику Ирвин разделся догола на поэтических чтениях в
Лос-Анджелесе, когда кто-то из публики заорал ему "Что это ты имеешь в
виду, нагая?" (имея в виду выражения типа "нагая красота" или "нагая
откровенность" которые он использовал в своих стихах) - Тогда он разделся
и стоял там голый перед мужчинами и женщинами, впрочем все они были
видавшим виды невозмутимым сборищем бывших парижских эмигрантов и
сюрреалистов -