воскликнул:
маленькой гранатой! Такой маленький человек! Слышал взводный еще плохо. И во
рту у него была земля, на зубах хрустело, грязью забило горло. Он кашлял и
отплевывался. В голову ударяло, в глазах возникали радужные круги.
за воротник шинели взводного ближе к себе.- Идти надо,- донеслось до Бориса,
и он снова стал чистить в ухе, пальцем выковыривая землю.
полушубка, наполовину с мясом оторванный, хлопался на ветру. Все качалось
перед Борисом, и этот хлопающий воротник старшины, будто доской, бил по
голове, не больно, но оглушительно. Борис на ходу черпал рукой снег, ел его,
тоже гарью и порохом засоренный. Живот не остужало, наоборот, больше жгло.
остывал. Позвякивало, трескаясь, железо, больно стреляло в уши. Старшина
увидел девушку-санинструктора без шапки, снял свою и небрежно насунул ей на
голову. Девушка даже не взглянула на Мохнакова, лишь на секунду
приостановила работу и погрела руки, сунув их под полушубок к груди.
в заветрие, раненых.
так, что тесемка развязанной шапки влетела в ноздрю.
офицера в черном мундире, распоротом очередями, и тот загремел, будто в
бочке. На всякий случай старшина дал в нутро танка очередь из автомата,
который успел где-то раздобыть, посветил фонариком и, спрыгнув в снег,
сообщил:
вперед, на мясо, господа - под броню...- он наклонился к санинструктору: -
Как с пакетами?
по нему, но скоро из снега вытащили оборвыш и добрались до ячейки связиста
наугад. Связиста раздавило в ячейке гусеницей. Тут же задавлен немецкий
унтер-офицер. В щепки растерт ящичек телефона. Старшина подобрал шапку
связиста, выбил из нее снег о колено и натянул на голову. Шапка оказалась
мала, она старым коршуньим гнездом громоздилась на верхушке головы старшины.
употреблялись немцами для закрепления палаток, нашими телефонистами - как
заземлители. Немцам выдавали кривые связистские ножи, заземлители, кусачки и
прочий набор. Наши все это заменяли руками, зубами и мужицкой смекалкой.
Штырьком связист долбил унтера, когда тот прыгнул на него сверху, тут их
обоих и размичкало гусеницей.
полузанесенные снегом трупы. Торчали из свежих суметов руки, ноги, винтовки,
термосы, противогазные коробки, разбитые пулеметы, и все еще густо чадили
сгоревшие "катюши".
рукавицей, заледенелой на пальце.
во взводе, отрядил одного бойца к командиру роты, если не сыщет ротного,
велел бежать к комбату.
костер приклады разбитых винтовок и автоматов, трофейное барахло.
Санинструкторша отогрела руки, прибралась. Старшина принес ей меховые
офицерские рукавицы, дал закурить. Перекурив и перемолвившись о чем-то с
девушкой, он полез в танк, пошарил там, освещая его фонариком, и завопил,
как из могилы:
устремились на него.
подмигнул он санинструкторше, но она никак не ответила на его щедрость и
весь шпанс разделила по раненым, которые лежали на плащ-палатках за танком.
Кричал обгорелый водитель "катюши". Крик его стискивал душу, но бойцы делали
вид, будто ничего не слышат.
ним,- студено от мертвого. Выкатили на верх траншеи окоченелого фашиста.
Кричащий его рот был забит снегом. Растолкали на стороны, новытаскивали из
траншеи и другие трупы, соорудили из них бруствер - защиту от ветра и снега,
над ранеными натянули козырек из плащ-палаток, прикрепив углы к дулам
винтовок. В работе немного согрелись. Хлопались железно плащ-палатки под
ветром, стучали зубами раненые; и, то затихая в бессилии, то вознося
отчаянный крик до неизвестно куда девшегося неба, мучался водитель. "Ну что
ты, что ты, браток?" - не зная, чем ему помочь, утешали водителя солдаты.
возвращался. Девушка отозвала Бориса в сторону. Пряча нос в спекшемся от
мороза воротнике телогрейки, она стукала валенком о валенок и смотрела на
потрепанные рукавицы лейтенанта. Помедлив, он снял рукавицы и, наклонившись
к одному из раненых, натянул их на охотно подставленные руки.
глаза. Лицо ее, губы тоже распухли, багровые щеки ровно бы присыпаны
отрубями - потрескалась кожа от ветра, холода и грязи.
водитель.
затемняя взгляд, недвижные слезы. Борис догадался, что девушка эта из
дивизиона эрэсовцев, со сгоревших машин. Она, напрягшись, ждала - не
закричит ли водитель, и слезы из глаз ее откатились туда, откуда возникли.
вслушиваясь. - Нужно идти, - взбадривая себя, прибавила она и стала
карабкаться на бруствер траншеи.
настывшее мокро, пытался различить девушку во тьме, но никого и нигде уже не
было видно.
что метель скоро кончится: густо повалило - ветру не пробиться. Он
возвратился к танку, постоял, опершись на гусеницу спиной.
лейтенант и тише добавил:- Раздевайте убитых, чтобы накрыть, - показал он
взглядом на раненых,- и рукавицы мне где-нибудь найдите. Старшина! Боевое
охранение как?
пушчонкам, что так стойко сражались ночью. Вернулся скоро.
Мохнаков охлопал снег с воротника полушубка и только сейчас удивленно
заметил, что он оторван.- Прикажете - артиллеристов сюда? - прихватывая
ворот булавкой, спросил он.
двинулись за старшиной.
людям, но командир орудия не ушел с боевой позиции, попросил принести ему
снарядов от разбитых пушек.
как нежити, появлялись из темноты раздерганными группами заблудившиеся
немцы, но, завиден русских, подбитые танки, чадящие машины, укатывались
куда-то, пропадали навечно в сонно укутывающей все вокруг снежной мути.
орудия слева и справа. И впереди унялась пушчонка, звонко ударив последний
раз. Командир орудия или расстрелял поднесенные ему от других орудий
снаряды, или умер у своей пушки. Внизу, в пойме речки или в оврагах,
догадался Борис, не унимаясь бухали два миномета, с вечера было их там
много; стучали крупнокалиберные пулеметы; далеко куда-то, по неведомым целям
начали бить громогласно и весомо орудия большой мощности. Пехота уважительно
примолкла, да и огневые точки переднего края одна за другой стали смущенно
свертывать стрельбу; рявкнув на всю округу отлаженным залпом, редкостные
орудия (знатоки уверяли, что в дуло их может запросто влезть человек!),
тратящие больше горючего в пути, чем пороху и снарядов в боях, высокомерно
замолчали, но издалека долго еще докатывались толчки земли, звякали
солдатские котелки на поясах от содрогания. Но вот совсем перестало
встряхивать воздух и снег. Дрожь под ногами и в ногах унялась. Снег оседал,
лепился уже без шараханья, валил обрадованно, сплошно, будто висел над
землей, копился, дожидаясь, когда стихнет и уймется внизу огненная стихия.
сдвигать шапки с уха, оглядываться недоверчиво.
чуть слышные раскаты взрывов пробурчали летним громом.