завтракал, - их было четыре, в разных частях города, - был небольшой русский
ресторан, самый близкий от моего дома и в котором я бывал несколько раз в
неделю. Я пришел туда в Сочельник, приблизительно в десять часов вечера. Все
столики были заняты, оставалось одно свободное место - в самом далеком углу,
где одиноко сидел празднично одетый пожилой мужчина, которого я хорошо знал
по виду, так как он был постоянным посетителем этого ресторана. Он всегда
являлся с разными дамами, трудноопределимого в нескольких словах типа, но
для жизни которых был, чаще всего, характерен какой-то перерыв в их
деятельности: если это была артистка, то бывшая артистка, если певица, то у
нее недавно испортился голос, если просто кельнерша, то вышедшая замуж
некоторое время тому назад. У него была репутация донжуана - и я думаю, что
среди этого круга женщин он, наверное, деист - вительно пользовался успехом.
Поэтому меня особенно удивило, что в такой день он был один. Но так или
иначе, мне предложили место за его столиком, и я сел против него,
поздоровавшись с ним за руку, чего раньше мне не приходилось делать.
сел, он выпил почти подряд три рюмки водки и внезапно повеселел. Кругом
громко разговаривали люди, ресторанный граммофон играл одну пластинку за
другой. В то время как он наливал себе четвертую рюмку, граммофон начал
минорную французскую песенку:
слов:
мне, - вызывает у меня некоторые воспоминания.
в бумагу книга, которую он несколько раз перекладывал с места на место, явно
заботясь о том, чтобы ее не помять.
довольно много. Он находился в припадке откровенности и необходимости
поговорить, особенно характерном именно для выпивших людей его размашистого
типа. Он начал мне рассказывать свои любовные приключения, причем во многих
случаях явно, как мне казалось, фантазировал и преувеличивал. Меня, однако,
приятно удивило то, что ни об одной из своих многочисленных жертв он не
от---------------------------------------(1) На улице идет дождь,
нечто вроде смеси разгула с нежностью. Это был очень особенный оттенок
чувства, характерный именно для него, в нем была несомненная и невольная
привлекательность, и я понял, почему этот человек мог, действительно, иметь
успех у многих женщин. Несмотря на внимание, с которым я следил за его
рассказом, я не мог точно запомнить нестройную и случайную
последовательность женских имен, которые он приводил. Потом он вздохнул,
прервал сам себя и сказал:
цыганочка, девочка, блондиночка, черненькая, быстренькая, - так, что со
стороны получалось впечатление, что он все рассказывает о каких-то
подростках.
решительно достоинствами, что само по себе было довольно редко; но
удивительнее всего мне казалось, что она ездила верхом лучше любого жокея и
без промаха стреляла из ружья.
недалеко ушла, к соседу. Вот, - он показал мне завернутую книгу, - к нему и
ушла.
букв: "I'll Come То-morrow", by Alexander Wolf.
несколько секунд, продолжая смотреть на заглавие. Потом я спросил:
другое?
по-английски не читаю, но уж в этом, будьте уверены, не ошибусь.
мы с вами.
прошлом году, в это же время приблизительно. Как закатились мы тогда на
Монмартр, так там двое суток и оставались. Я уж и не помню, что было и как я
домой попал. Это каждый раз, когда он в Париж попадает. Я, знаете, сам не
прочь выпить и - как бы это сказать? - порезвиться, но уж он слишком. Я ему
говорю - Саша, побойся ты Бога. А он отвечает всегда одинаково - жизнь,
говорит, у нас только одна, и та очень скверная, так какого же черта? Что вы
на это скажете? Приходится соглашаться.
отчего, дьявол, по-русски не пишешь? Мы бы почитали. Говорит, нет смысла,
по-английски выгоднее, платят лучше.
Вольфе, о том, когда и как все это происходило. Это был беспорядочный и
довольно цветистый рассказ, который изредка прерывался тем, что он пил то за
здоровье Вольфа, то за здоровье Марины. Он говорил много и долго, и,
несмотря на то, что это было лишено хронологической последовательности, я
мог составить себе более или менее отчетливое представление обо всем.
Вознесенский, он был духовного происхождения, - на пять или шесть лет.
севера России. Вознесенский познакомился с ним в конном отряде товарища
Офицерова, левого революционера с уклоном к анархизму. Отряд этот вел
партизанскую войну на юге России. - Против кого? - спросил я. - Вообще
против всяких войск, которые пытались захватить незаконную власть, - сказал
Вознесенский с неожиданной твердостью. Насколько я понял, никакой
определенной политической цели товарищ Офицеров не преследовал. Это был один
из тех авантюристов очень чистого типа, которых знает история каждой
революции и каждой гражданской войны. Численность его отряда то
увеличивалась, то уменьшалась - в зависимости от обстоятельств, большего или
меньшего количества трудностей, времени года и множества других, нередко
случайных, причин. Но основная его группа всегда была одна и та же, и
Александр Вольф был ближайшим сотрудником Офицерова. Он отличался, по словам
Вознесенского, некоторыми, классическими в таких рассказах, качествами:
неизменной храбростью, неутомимостью, способностью очень много пить и был,
конечно, хорошим товарищем. В отряде Офицерова он провел больше года. За это
время им пришлось жить в самых разных условиях: в крестьянских избах и в
помещичьих домах, в поле и в лесу; иногда они голодали по нескольку дней,
иногда непомерно объедались, страдали от холода зимой йог жары летом, -
словом, это было то, что известно по опыту почти всякому участнику
сколько-нибудь длительной войны. Вольф, в частности, был чрезвычайно
аккуратен и чистоплотен - до сих пор не понимаю, когда он успевал бриться
каждый день, - сказал Вознесенский; он умел играть на рояле, мог пить чистый
спирт, очень любил женщин и никогда не играл в карты. Он знал по-немецки,
это выяснилось однажды, когда Вознесенский и он попали к немецким колонистам
и старуха, хозяйка фермы, не говорившая по-русски, собиралась послать свою
дочь на подводе в ближайший город, за три километра, чтобы сообщить там
штабу советской дивизии, что в деревне находятся два вооруженных партизана.
Она сказала все это дочери по-немецки, в присутствии Вознесенского и Вольфа.
связали и отнесли на чердак, потом забрали провизию и ушли.
старуха какая! - Что ж ты ее не пристрелил? - спросил Вознесенский позже,
когда Вольф объяснил ему, в чем дело. - Будь она проклята, - сказал Вольф, -
ей и так жить недолго осталось, ее без нас с тобой Бог приберет.
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Каменистый Артем
Посняков Андрей
Курылев Олег