Не имел чести! Да-с, мой день рождения на носу, а вам, собственно, что?
бешенством кричал Греков по телефону, думал Никита с терпеливым ожиданием,
водя ладонью по кожаному подлокотнику. - Сколько ему лет? И сколько Ольге
Сергеевне?"
человек, говорить "нет", когда не знаешь, чем подтвердить свое "да".
Именно! Привезите гранки статьи, и я завизирую. А может быть, и нет. Я
должен прочитать, что же вы написали! Я терпеть не могу фантазии
корреспондентов! Да-да! Так... Так на чем же мы остановились?
поглаживая ее, а из прозрачной голубизны глаз уходила весело-мстительная,
как у злорадного ребенка, улыбка, с которой он отчитывал кого-то по
телефону. И теперь растрепанные кустики седых бровей наползали на высокий
лоб лохматыми уголками, и весь вид его выказывал сосредоточенное изумление
перед чем-то, что в эту секунду мысленно видел он.
С этим же отсутствующим выражением, словно ничего не видя, он сделал
несколько шагов от стола к нише меж книжных шкафов, медлительно вынул из
кармана халата ключик. Вложив его в замочное отверстие маленького,
вмонтированного в нишу домашнего сейфа, он так же медлительно открыл
дверцу. И после этого спросил расслабленным голосом:
нужны деньги на расходы? В вашем возрасте всегда нужны деньги.
круглое, выбритое лицо его дрогнуло, как от беззвучного смеха. - Конечно.
Странно... Это рефлекс. Когда я вижу молодые, именно молодые, так сказать,
лица родных и своих аспирантов, я открываю этот сейф. К сожалению, деньги,
как и слава, приходят к человеку слишком поздно, когда все радости бытия,
которые дают деньги, становятся лишь прошлым... Лишь воспоминанием. Как
они нужны мне были когда-то, лет сорок назад! Как нужны!.. Был бедным и к
тому же без ума влюбленным в какие-то русые косички студентом. Теперь даже
не помню, какой цвет глаз был у этих косичек. А она была подругой Веры. И
Вера была тогда красавицей. И вдруг это письмо...
его пальцах, он рассматривал, теребил его, точно не знал, что с ним
делать. Потом, затоптавшись, наклонился к открытому сейфу, положил туда
конверт и никак не мог закрыть замок, поворачивал ключик вправо и влево,
нелепо оттопыривая локти; белые, по-стариковски аккуратно выбритые щеки
его дрожали.
заговорил Греков и, весь сразу обмякший, дошел до стола, упал обессиленно
в кресло, закрыв глаза, жалко закивал Никите. - Мы еще поговорим. Мы еще,
конечно, поговорим. Простите, я устал. Я чрезвычайно устал сегодня.
которую все время разговора мял в кармане, пошел к двери. В дверях он
задержался, запутался в портьере, обдавшей его сухим горьким запахом.
2
сигарету. Ни шороха шагов, ни покашливания не было слышно из кабинета; ни
одного отчетливого звука не доходило до него из других комнат этой
огромной, как пустыня, квартиры. Только за стенами отдаленно катился
сложный шум улицы.
родной дядя?"
от кого писем (он не видел их) и никогда на его памяти не общалась ни с
кем из своих родственников. И Никита опять вспомнил день приезда,
многозначительные, что-то понимающие взгляды незнакомых ему, но, видимо,
когда-то давно встречавшихся с матерью и потом забывших ее людей, которых
вчера за ужином представила Ольга Сергеевна, и весь этот
непоследовательный, раздерганный разговор с профессором Грековым - и вдруг
почувствовал стыд от этого своего нового, унизительного положения
объявившегося в Москве родственника. Он вспоминал фразу: "Вера просила", -
но он сам в кабинете у Грекова не нашелся толком возразить, зачем-то стал
невразумительно объяснять причины жилищного уплотнения, хотя и совсем не
намерен был говорить о деньгах.
какой-то выгоды?" - подумал Никита с отвращением к себе, и испарина
выступила на лбу, и тесная, надетая утром ковбойка неприятно и жестко
сдавила под мышками. Он стоял в нерешительности и, точно сжатый душной
тишиной квартиры, видел, как в конце коридора, в проеме двери солнечно,
ярко, пусто блестел паркет. Там была столовая, где вчера вместе с
молчаливыми гостями сидел и он.
эту просторную столовую, мимо других комнат, но он опасался встретить там
Ольгу Сергеевну с ее участием, с ее ласково-скорбным взглядом, он не знал,
что сказать ой.
матери, - подумал Никита. - Только бы не это!"
полуденного солнца, в оглушительно радостное, летнее чириканье воробьев,
возбужденно трещавших крыльями где-то под карнизами, и этот базарный
воробьиный крик звенел не за окнами, а в самой столовой, длинной и пустой,
как ресторанный зал по утрам. Никита прищурился от белизны солнца, и
сейчас же рвущийся, как при настройке приемника, свист, потрескивание,
короткие строчки музыки вплелись в воробьиный гомон. Боковая дверь в
столовую распахнулась, звуки музыки хлынули оттуда и оглушили хаосом,
свистом разрядов.
бхай, бхай!
кедах, узкое лицо загорело, белокурые волосы очень коротко подстрижены
ежиком, яркие глаза насмешливо и смело оглядывали Никиту. Парень этот
наугад крутил настройку транзистора. Транзистор свистел, гремел музыкой,
скользили нерусские голоса, взрывы смеха, кто-то речитативом выкрикивал
под всплески аплодисментов мелодию шейка. Не выключая приемника, парень
дурашливо-церемонно поклонился.
сказал он сиплым, ангинным голосом, подмигивая Никите. - Заходи ко мне.
Садись. Будем, что ли, знакомиться. Валерий. Сын уже известного тебе
Георгия Лаврентьевича. А ты - Никита?
любопытством разглядывая яркими глазами Никиту. - Даю сразу задний ход: по
рассказам родительницы, вообразил тебя тютей! Накладка! Ты похож на юного
медведя с флибустьерского брига, пожалуй! Ну, ладно, обмен нотами, мир,
давай лапу!
бесцеремонно втянул его, шагнувшего неуклюже через порог, в маленькую
комнату, блещущую, жаркую от натертого паркета, от сплошных, во всю стену,
стекол книжных полок. Здесь было тесно от широкой тахты, покрытой
полосатым пледом, где грудой валялись магнитофонные кассеты, от низких
кресел возле красного журнального столика, на котором стоял раскрытый
магнитофон, и было пестро, светло, даже ослепительно от многочисленных
цветных репродукций в простенках, от большого зеркала, вделанного в дверь,
от множества стеклянных пепельниц, предупредительно расставленных повсюду.
И тут не веяло запахом теплой пыли, сухим ветерком запустения, как в
комнате, где поселили Никиту, - все было протерто, вычищено, все пахло
уютной чистотой.
и, подтолкнув Никиту к креслу, бросил невыключенный транзистор на тахту
среди магнитофонных кассет. - Туповато и дико настраивается. Трещит, как
обалдевший жених на свадьбе. Наивно думал, что приобрел модернягу, а
бессовестно всучили в комиссионке дубину времен Киевской Руси. Не
транзистор, а летопись. Располагайся, покурим. У тебя какие?
Предлагаю "Новость", - выщелкивая из пачки сигарету, просипел простуженным
горлом Валерий.
обтягивали "дудочками" длинные прямые ноги, цветная рубашка навыпуск, на
тыльной стороне запястья поблескивали на широком ремешке плоские часы -
весь поджарый, гибкий, похожий на баскетболиста.
летопись...
сразу заполнил тишину - и сел в кресло напротив Никиты, удобно и вольно
Шломо Вульф
Афанасьев Роман
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Грабб Джеф
Майер Стефани