письмо - слеза катится..." По лирическому запеву послания не составляло
труда заключить: папа опять проживает в "белом домике". И снова - в который
раз! - затерялся, запропал след родителя, оборвалась непрочная, всегда меня
мучающая связь с нашей нескладной и неладной семьей.
Север по творческой командировке. На сей раз бог меня миловал - в Игарке
ничего не горело. Последний раз пожар в городе был неделю назад и уничтожил
не что иное, как позарез мне нужное заведение - гостиницу. Местные газетчики
поместили меня в пионерлагерь, располагавшийся на мысу Выделенном - самом
сухом и высоком здесь месте, с которого отдувало комаров, и детишки спали в
домиках без пологов.
отправился умыться на Енисей. Вышел, гляжу - сидит на крашеной скамейке
худенький быстроглазый парень с красивым живым лицом, в кепке-восьмиклинке и
приветливо улыбается.
улыбку. Паренек бросился мне на шею, сдавил ее костлявыми руками и, как
бабушка из Сисима десять лет назад, библейски возвестил:
выслужился до старшего сержанта. Не видавший добра и ласки от родителей, он
искал ее у других людей. Где со слезами, где со смехом поведал он о том, как
жили и росли они после моего приезда в Сушково.
такой, что и не пересказать, будто перед всемирным потопом куролесил, кутил
и последнего разума решился.
рыболовецкие бригады, сплошь почти женские. Питаясь одной рыбой, они ждали
денег и купонов на продукты, хлеб и муку. Но папа так люто загулял с ненцами
по пути к озерам, что забыл обо всяком народе, да и о себе тоже. Олени
вытащили из тундры нарты к станку Плахино. На нартах, завернутый в сокуй и
медвежью полость, обнаружился папа, черный весь с перепоя, заросший диким
волосом, с обмороженными ушами и носом. За нартой развевались разноцветные
ленточки, деньги из мешка и карманов рыбного начальника сорились. Ребята
давай забавляться ленточками, подбрасывать, рвать их, но прибежала мачеха,
завыла, стала рвать на себе волосы-ленточки те были продуктовыми талонами,
деньги - зарплата рабочим-рыбакам.
озера, в бригады ехать ему нельзя - разорвут голодные люди, под лед спустят
и рыбам скормят. Вот и повернул оленей вспять. Но все равно хорохорился,
изображая отчаянность, кричал сведенным стужей ртом; "Всем господам по
сапогам!..", "Мореходов (начальник рыбозавода) друг мой верный! И мы с
Мореходовым на урок положили..." Урками начальник рыбного участка называл
бригадников, волохающих на тундряных озерах немысленно тяжелую работу -
пешнями долбят двухметровый лед, и, пока доберутся до воды, делают три
уступа, майна скрывает человека с головой. И все же работают, не
отступаются, добывают ценную рыбу - чира, пелядь, сига.
детям, все понимали, да и он тоже: несдобровать ему.
станка Плахино. Двадцать четыре года отвалили им на двоих за развеселую
руководящую жизнь. После суда папу отправили этапом на строительство моста
через Енисей - на Крайнем Севере возводилась железная дорога.
в сторонке, дожидаясь отца, чтобы передать ему пачку махорки. Мачеха с
ребятами, приехав следом за отцом в Игарку, поселилась у знакомых и
заболела, свалилась от потрясения, головой стала маяться, совсем уж
расшатанно потряхивала ею, судорожно дергалась худой, птичьей шеей.
Задергаешься с пятью-то ребятами, без угла, без хлеба, без хозяина, какой он
ни на есть. Осунувшийся лицом Колька отыскивал взглядом отца - понимал
парнишка: мыкаться им, ох, мыкаться. Из-за слез не вдруг различил Колька
отца в колонне. Зато Бойе сразу увидел его, возликовал, залаял, ринулся в
строй, бросился отцу на грудь, лижет в лицо, за фуфайку домой тянет.
Замешкался, сбился строй, и сразу клацнул затвор. Отец, сделавшийся
смирненьким и виноватым, загородил собою Бойе.
плачущего Кольку, уронил взгляд в землю: - Стрелять не собаку, меня бы...
происходит и зачем уводят хозяина, завыл на всю пристань да как рванется!
Уронил Кольку, не пускает хозяина на баржу, препятствует ходу.
сторону и, не снимая автомата с шеи, мимоходом, в упор прошил ее короткой
очередью.
передней половиной, заскребло, зацарапало лапами дорогу. От пыли собака
сделалась серой. Заключенные старались не наступать на умирающего пса,
перешагивали через него, смешали пятерки. Конвой заволновался, бегом погнал
по трапу подконвойных в трюм баржи.
свалившись на Бойе.
глазами хозяина, но увидел человека с коротеньким ружьем, обвел приметливым,
быстрым взглядом мыс острова с бедной заполярной растительностью, неба
серенького клок и стену лесов за Енисеем, всегда заманчивых, наполненных
тишиной и тайнами, которые Бойе так любил и умел разгадывать. Родившийся для
совместного труда и жизни с человеком, так и не поняв, за что его убили, пес
проскулил сипло и, по-человечьи скорбно вздохнув, умер, ровно бы жалея иль
осуждая кого.
папа. Зимой ли заполярной, в трескучие морозы, в мокромозглую ли осень, в
дурное ли вешнее половодье парнишка в тайге, на воде, с ружьем, с сетями -
кормил, как мог, семью, помогал матери. Однажды столкнулся нос к носу с
только что поднявшимся из берлоги медведем. Не успевши перезарядить
одноствольное ружье, пальнул дробью в зверя. Пока тот, ослепленный, катался
по земле, пока ревел, отбиваясь от собаки, парнишка стал за дерево, заложил
патрон с пулей и встретил медведя, ринувшегося на него.
себе такой возище у него не хватило сил. Был он еще слишком жидок и скоро
надорвался. Пришлось мачехе отдавать младших ребятишек в детдом, и хватили
они той самой жизни, коей стращали когда-то родители старшего парня, стало
быть меня, и не всем братьям и сестрам та жизнь задалась...
мой чемоданишко и поволок меня в город. Всю дорогу он, захлебываясь,
жестикулируя руками - это у всех у нас от папы, - говорил, говорил и вроде
бы наговориться не мог. Папа неизвестно где, а жесты, привычки его, и не все
самые лучшие, навсегда отпечатались в нас.
задержался в Игарке, работал таксистом, только что женился, но ни о молодой
жене, ни о работе не поминал, мысленно пребывал в лесу, на реке. На другой
же день он утартал меня за старую Игарку, на озера, и мы там - порода-то
одинаковая! - нахлестали уток, но достать их не могли. Стояло безветрие,
озера заросшие, уток не подбивало к берегу. Братец, недолго думая, снял
сапоги, штаны, закатал рубаху на впалом животе с наревленным в детстве пупом
и побрел. Я ругался, грозил никуда больше с ним не ездить - на дне
заполярных озер, под рыхлым торфом и тиной вечный лед, и ему ли, с его
"могучим" телосложением...
вглубь. - Привычно. - Да еще поскользнулся и в ответ на мою ругань выдал: -
Худ в воду бредет, худ из воды вылезает, худ худу бает: ты худ, я худ,
погоняй худ худа...
берег, не закончив присказки, однако несколько птиц сумел ухватить. До
красноты ошпаренный студеной водой, обляпанный ряской, тиной и водорослями,
он плясал возле костра, а наплясавшись и чуть обыгав, стал намекать: не
попробовать ли еще? Вода сперва только холодная, потом ничего, терпимо.
замысел.
шторма. Без припасов сидели двое суток по другую сторону Енисея, питаясь без
соли испеченными в золе утками. Во всех замашках брата, в беззаботности его,
в рассказах, сплошь веселых, в разговорах с прибаутками, да и в поступках
тоже - дружил с одной девушкой больше года, женился на другой, знаком с
которой был не то три, не то четыре вечера, не считая затяжного выезда на
такси за город, - во всем этом было много от затерявшегося родителя. Лицом
братец - вылитый папа, но больше всего было все же в нем мальчишки. Не
прожитое, не отыгранное, не отбеганное детство бродило в парне и растянулось
на всю жизнь... Видать, природой заказанное человеку должно так или иначе
исполниться.
машине работает без души, в городе ему скучно. Отговаривать его было
бесполезно, от этого он только пуще воспламенялся, в братце бурлила
отцовская кровь.
в Москву учиться уму-разуму на литературных курсах, братец мой, Николай
Петрович, вкупе с двумя напарниками бултыхался средь густых, уже набитых
снегом, затяжелевших облаков в дребезжащем всеми железками гидросамолетике,
держал курс на Таймыр - промышлять песца. Самолет лодочным брюхом плюхнулся
на круглое безымянное озеро с пологими, почти голыми берегами, спугнув с
него сбитых в стаи уток и гусей. Охотники соорудили плот из плавника,
перевезли на нем провизию и вещи на берег. Летчики, настрелявшись всласть,
Земляной Андрей
Корнев Павел
Конан-Дойль Артур
Лукин Евгений
Володихин Дмитрий
Громыко Ольга