Чтение 3–й страницы книги ~Селение любви~

- Потому что... потому что это твоя сфера...

- Да? А я считала, что моя сфера - операционная.

- И операционная, и постель, и... морг.

- Морг?.. - внезапно губы у нее искривились, задрожали, она, ярко
побледнев, отвернулась к окну.

Валтасар поглядел на меня с насильственной самоуверенностью, хмыкнул,
развел руками, что надо было понимать: "Вот так мы сами вызываем на
резкость, а потом обижаемся и плачем". Он подошел к жене, нежно ей зашептал
- я разобрал: "Малыш..." Между тем она на каблуках заметно выше его.

- Хамство - намеки с моргом! - запальчиво отмахнулась она, потом
повторила сказанное, но уже другим тоном, означавшим: "Хорошо, что ты
извиняешься, но, как хочешь, а такие шутки непростительны".

* * *

Впервые в жизни я завтракаю не с гурьбой детей, а с двумя взрослыми. Я
потрясен: до чего вкусной оказалась горячая пшенная каша, сваренная с мелко
нарезанной вяленой воблой! Поглядываю на взрослых: их немногословие,
непоколебимо-серьезный вид одушевляют поедание пищи настроением деловой
внушительности. Стараюсь быть чинным и терзаюсь: не нахальство ли -
попросить добавки?.. Вдруг Марфа, бросив: - Не возражай! - накладывает в мою
тарелку еще каши.

Я расцвел весельем, которое впервые в моей жизни не было одиноким.
Когда она спросила, чего мне хочется на десерт, попросил лакомство, о каком
бесплодно мечтал в учреждении: ржаной хлеб с подсолнечным маслом и
сладким-сладким чаем.

- Интересный вкус! - отметила она с вдумчивостью сомнения.

Наблюдала, как я обмакиваю хлеб в блюдце с маслом, подсаливаю,
откусываю, запиваю приторно сладким чаем - и неожиданно чмокнула меня в
щеку.

- А белый хлеб со сливочным маслом ты никогда не ел?

- Ел. По праздникам.

Она переглянулась с Валтасаром.

- Будешь ежедневно есть!

От небывалой сытости стало скучно: нельзя, как у нас в учреждении,
сыпануть кому-нибудь соли в чай.

Марфа, как бы сосредотачиваясь на тревожном, обратилась к мужу,
требовательно постукивая ложкой по чашке, на которой нарисован заяц:

- Наш словоохотливый сосед в э-ээ... феерической куртке... Раньше он
мне рассказывал - всю войну был разведчиком, а вчера объявляет - он летчиком
на этом... на боевике...

- На штурмовике, - поправил Валтасар с выражением нарочитой
внимательности.

- Да. И якобы немцы кричали: "Ахтунг, ахтунг! Спасайтесь кто может - в
небе Черный Пауль!" А завтра скажет - был танкистом.

- Ну и что - безобидно.

- Когда взрослый так лжет и постоянно?.. Надо оградить Арно от этой
семейки!

- Попробуй - в бараке, с общей кухней! И не собираюсь - пусть все как
есть.

Марфа прищурилась, выговаривая ядовито вопрос:

- В чем тогда твоя роль?

- Вмешиваться лишь при обстоятельствах особенного рода...

4.

После завтрака, не мешкая, Валтасар вывел меня, как он выразился, в
естественные условия, то есть во двор. Перед нами тотчас оказалась толпа
мальчишек: они бросили турник, сломанный велосипед, волейбол.

- Здравствуйте, Виталь Саныч! - вежливо сказал самый старший, с
волейбольным мячом под мышкой.

- Привет, - сухо обронил Валтасар. - Вот... Я вам привел моего сына.

Мальчишки переглянулись: я понял - у них с ним уже был разговор обо
мне.

- Гога, - степенно сказал Валтасар старшему. - Вот, я вам его доверяю.

Мальчишкам явно понравилось, что меня им доверяют: деловито, как
какую-нибудь нужную вещь, они зачем-то поволокли меня под руки к поломанному
велосипеду. Я вырывался, чтобы показать, что сам умею ходить, но Гога понял
иначе:

- Не видите, он вообще!.. - и позвал: - Тучный! Посади на себя!

Передо мной с готовностью склонился толстый крепыш, меня взгромоздили к
нему на спину - поддерживая с боков, толпа двинулась по двору.

- Чегой-то? Чего его? - долетало до меня из-за толпы.

- Это Виталь Саныча... Виталь Саныч велел... Виталь Саныч сказал... -
имя моего нового отца звучало на все голоса, я понял: для мальчишек двора он
не менее внушительная фигура, чем для обитателей учреждения.

- На фиг велосипед! - Гога вдруг с пренебрежением ковырнул рукой в
воздухе. - Пошли лучше Агапычу стукалочку заделаем?

- О, точняк! Стукалочку, стукалочку! - закричали мальчишки, толпа
устремилась за сараи.

Тучный с шага перешел на бег, я подскакивал на его спине, аппарат мой
жалобно скрежетал.

- Эй, отвинтится нога! - мальчишки на бегу предостерегали Тучного.

- Н-н-не от...вин-н...тит...ся! - он отвечал задыхаясь, но не убавляя
шага, и крепко держал меня за коленки.

За сараями на отшибе я увидел домик. Мы залегли в сухой канаве, двое
подкрались к домику, завозились возле окна. Нужно было в оконную раму над
стеклом вонзить иглу с привешенной картофелиной, от нее протянуть нитку и,
дергая, постукивать в стекло картошкой, пока не выскочит хозяин.

Что-то не ладилось - мальчишки от дома махали нам.

- Меня зовут, - сказал Тучный удовлетворенно: он был специалист по
стукалочкам. - Сходить? - спросил Гогу.

- Дуй! - велел тот. - А его, - кивнул на меня, - пусть Бармаль возьмет.

Спустив меня со спины, Тучный с небрежным видом сплюнул, побежал к
домику, а ко мне пробрался по канаве хмурый костлявый мальчишка со странным
прозвищем Бармаль.

- Атас! - вдруг резанул крик - мальчишки покатились от домика: из-за
него вынырнул шустрый старик и понесся прямо на нашу канаву с воплем:

- Собак спущу-ууу!

После я узнал - никаких собак у старика Агапыча не было.

Ватагу метнуло из канавы. Гога - какие страшные сейчас у него глаза! -
готовый покинуть канаву последним, указывал на меня и орал Бармалю, срывая
голос:

- Саж-жай, дер-ри-ии! Я задержу!

Мальчишка взвалил меня на спину, Гога яростно подсадил, застонав,
вытолкнул нас наверх. Я сразу ощутил: увы, силенки у Бармаля не те, что у
Тучного, - Бармаль бежал медленно и, чувствуя, что нас настигают, завизжал:

- Йи-и-ии!

Я попытался обернуться, еле удерживаясь на костлявой его спине, краем
глаза увидел, как Гога отчаянно взмахнул рукой и кинулся под ноги Агапычу, в
этот же миг Бармаль повалился - я боднул головой землю, от страха не заметил
боли, встал.

Агапыч, подмяв Гогу, тузил его - в панике я пустился к близким уже
сараям, шкандыбая в своем аппарате.

- Скорей! Жми! Давай! - мальчишки от сараев махали мне, приседали и
подскакивали для поощрения, самые смелые выдвинулись навстречу.

- Во-о несется! - кто-то недоуменно воскликнул - от счастья похвалы я
прыгнул через кочку: аппарат мой скрежетнул, что-то больно вонзилось в ногу.

Подошел, вытирая слезы, истрепанный Гога.

- Фуражку забрал. Орет - за фуражкой с матерью придешь... А ты чего? -
он с испугом надо мной наклонился: я сидел на земле.

- Нога отвинтилась, - объяснили мальчишки.

- Да не нога... - пробормотал я стесненно, - аппарат... винтик вылетел.

Гога, снова решительный, раззадоренно-деятельный, распорядился:

- Покажь!

Но я обеими руками держал ногу, будто боясь, что отнимут. Он, поняв,
приказал мальчишкам:

- А ну отошли! Не фиг вылупляться!

Те нехотя отступили, не отрывая от моей ноги глаз. Гога задрал мою
штанину, ощупал аппарат, обнаружил, откуда выскочил винт, из-за чего
половина аппарата ниже колена отделилась от верхней и планка до крови
продрала кожу.

- Ищите винт! - велел Гога. - Тучный, Бармаль, дуйте по следам, все
обшарьте, и чтоб был!

Сел на землю рядом со мной и вдруг крепко меня обнял.

5.

Я знаю: здоровые дети жестоко дразнят искалеченных, обзывают беспощадно
ранящими словами. А надо мной никто обидно не усмехнулся. Боятся Валтасара!
Чем же он их так застращал?..

Лишь гораздо позднее мне открылись своеобразные истоки того