каким-то там образом обрабатывались. Кое-что из того, что мы болтали,
оказывалось сущей чепухой, но кое-что шло в дело, и тем ребятам, чьи идеи
пригодились, все это записывалось потом в личную карточку учащегося. До того
момента, когда ученики школы сдавали все выпускные экзамены, никто и не
знал, что именно записано в его личной карточке. Так делалось, чтобы мы не
задирали нос раньше времени. По-моему, вполне мудро.
Кстати, у этой школы был свой собственный старенький, но довольно-таки
крепкий еще планелетик для коротких расстояний, и мы иногда летали с субботы
на воскресенье куда-нибудь недалеко в космос и знакомились с работой научных
центров промежуточных станций.
В общем, ничего себе было учиться в этой школе, не скучно.
x x x
Честно говоря, это было очень здорово, что мы иногда летали в космос. Я
так даже думаю теперь, что если б не полеты, мне было бы все равно, где
учиться - безразлично. В основном, кто летал в космос? Те, кто там работали
временно или надолго переселялись туда жить, с семьей и детьми. Мальчишки
вообще летали редко мне, например, до поступления в эту школу только дважды
и удалось, вместе с папой. Некоторые, кто очень хотел, как-то умудрялись
пристроиться к экипажам на тренировочном космодроме завода "Факел", но и то
не всегда, а теперь я мог летать довольно часто.
Летать было хорошо, можно даже сказать, что именно в полетах я как
следует и познакомился с классом, в школе я все же стеснялся новых ребят и
девчонок, а здесь как-то все получалось само собой. В классе народу было
немного, меньше, чем в простой старой школе, всего двенадцать человек, и я
более или менее быстро разобрался, с кем поинтереснее дружить.
Девчонок было мало - три: сестры Вишняк, обе жутко умные и серьезные, и
Натка Холодкова, беленькая такая, длинноногая, удивительно веселая и
заводная. Она очень любила кого-нибудь заводить, на лекциях вечно вертелась
и шутила, и ей ставили иногда четверки по математике в общем, на мой
взгляд, слишком заметная какая-то девчонка, но все равно она мне нравилась.
А потом я еще больше ее зауважал, когда узнал, что в четвертом классе она
получила специальную премию Высшей Лиги за расчет малого биоускорителя.
Из мальчишек мне больше всего нравился Веня Плюкат, довольно-таки тихий
паренек, поклонник и знаток искусства, молчаливый, но на самом деле совсем
нескучный человек. Он любил придумывать смешные кроссворды и постоянно
что-нибудь рисовал в блокноте, даже на лекциях, но это ему не мешало.
Еще мне заочно очень нравилась одна девочка, и я даже жалел, что она
ушла из нашего класса и вообще из спецшколы: с ней-то наверняка интересно
было бы дружить - такая Луша Ларина.
Точно, о ней много вспоминали и даже показали мне ее большой портрет в
школьной галерее знаменитостей: Лушенька Ларина в парке "Тропики" на фоне
цветущих малиновых кактусов. Веня Плюкат сказал, чтобы я обратил внимание на
то, что у Луши суриковский нос, я кивнул, ничего не поняв, но что у нее
фантастической красоты длиннющая, почти до земли, коса. - это я видел.
В общем, вот главное, она придумала, на мой взгляд, гениальную штуку,
вернее, общую идею: такая сахарная таблетка или просто кусочек особого
сахара, кидаешь его в чай, размешиваешь, размешиваешь - хоп! - пересластил,
тогда начинаешь крутить ложкой в обратном направлении - и сладость делается
все меньше и меньше.
Об этой ее штуке по чистейшей случайности узнали светила науки
философского сектора Высшей Лиги, и теперь она учится в детской философской
школе на какой-то жутко отдаленной межпланетной станции, принадлежащей
именно философскому сектору.
Серьезно, я иногда очень жалел, что она больше в нашем классе не учится
и не летает с нами в космос на практические занятия.
На промежуточные станции нас возил на нашем планелете старичок
космонавт Аркадий Палыч, пенсионер. Правда, он был крепкий старикан. Работал
даже инструктором на космодроме "Факела" и машиной управлял отлично.
Частенько он ворчал во время полета, что "Воробей" (ну, наш планелетик)
никуда не годится и ему пора на свалку. Я спросил его однажды (мы как раз
летели на Аякс "Ц" на практические занятия), почему он так говорит, может,
вообще на "Воробье" летать опасно, но он сказал, что нет, ерунда, лететь-то
неопасно, двигатель у него хоть и древний, но работает идеально, а вот
система управления - седая старина, уж до того старомодная, что даже
противно.
- А мне, - сказал я, - наоборот, нравятся всякие старинные вещи. У
папы, например, лежат дома часы 1973 года - ужас до чего забавные и славные:
смотришь на них и улыбаешься. И жалко, что вот лошадей с телегами нет на
улицах. По телевизору сказали, что скоро исполнится 75 лет, как люди не
пользуются телегами и лошадьми, а очень жаль. Они показали картинку - так
мне понравилось. И "Воробей", и его система управления мне нравятся.
Аркадий Палыч поглядел на меня, как на больного, и сказал:
- Да-а-а, Рыжкин, странный ты мальчик. Даже неясно, как тебя с такими
взглядами приняли в спецшколу, с умом твоего склада науку не двинешь. Вот я
- старик, вроде бы должен быть консерватором, а ничего подобного: мне все
современное больше по душе, чем старомодное, а тебе так просто стыдно. Ты
видел в полете ТэЭрЭсЭф - Супер-восьмой? Красавец! Со старта шпарит - глаз
радует, как орел...
- Вот именно, - сказал я. - Как орел. Как птица. А птица - явление
старомодное. Она еще со времен ихтиозавров существует без изменений.
Веня Плюкат сказал:
- Палыч! А чего это у вас куртка на пуговицах, а не на магнитном
захлесте?
- Чего? - спросил Палыч. Венька повторил.
- Отстань, - сказал Палыч.
На сетке экрана телеуловителя Аякс "Ц" был уже виден, и Палыч скинул
маленько скорость "Воробья" и внес поправку изменения курса.
- Пуговицы надежнее, - сказал он потом, возясь с ручками
горизонтального полета. - А этот захлест то и дело размагничивается, ходишь,
как дурак, нараспашку.
- Вот именно, - сказал Венька.
Палыч учуял, куда клонит Венька, разорался для виду и погнал нас из
отсека управления в салон, где сидел весь класс и руководитель класса Эльза
Николаевна.
Там творилось черт знает что. Все визжали, ползали по полу, а Эльза
была мрачная и злая - я сразу заметил.
- Рыжкин, - сказала она. - Все говорят, что мышь - твоя!
- Какая мышь?! Какая мышь?! - заорал я, потому что тотчас все
сообразил. - Это хомяк, а не мышь! Еще чего? Неужели вылез из банки?
- Ветер детства в голове! - сказала Эльза. - Давно пора знать
инструкцию, запрещающую брать в полет животных без спецразрешения. И
Холодкову эта мышь укусила!
- Это хомяк, - сказал я, сбитый с толку. - Он ручной, умный, его зовут
Чучундра.
- Как трогательно! - сказала Эльза.- Извинись перед Холодковой.
- Ерунда, ерунда! - заорала Натка. - Он меня не кусал, он меня в нос
чмокнул, а я от неожиданности напугалась и завизжала - сама виновата.
Пока шла эта болтовня и все шумели, я ползал под креслами и искал
Чучундру - как он умудрился вылезти из банки, я не знал. Я наконец нашел его
в левом дальнем углу салона, он, бедняга, долго дрожал у меня в руках с
перепугу и все никак не мог успокоиться. И мне было не по себе. Да нет, я не
боялся, хотя я и забыл про эту инструкцию (читать-то я ее читал), просто мне
было противно. Почему это, собственно, хомяку нельзя побывать в космосе? Он
что, заразный что ли? Ну да, инструкция существует, но с какой стати? Смысла
в этом я не видел. В старой школе все было по-человечески, иногда мы тоже
всем классом летали на своей "Звезде" на воздушной подушке за город, и
пожалуйста, бери с собой кого хочешь, хоть хомяка, хоть львенка, а здесь...
Да ну, чушь какая-то.
Эльза глядела на меня холодно и надменно. Патка хохотала, и вдруг все,
кроме сестер Вишняк, стали уговаривать Эльзу не сообщать обо мне в дирекцию.
- Он же новенький, - сказал Ким Утюгов. - Еще не вошел в колею.
- Ах вы, мои хорошие! - сказала Эльза. - Сами же по всей школе
наболтаете про этот случай, и дойдет до дирекции. Вы когда-нибудь были
свидетелями, чтобы я сообщала о вас что-либо в дирекцию?
Все заорали, что не были, я обозлился вдруг и сказал:
- А я считаю эту вашу инструкцию вздорной! Да и вообще учиться в вашей
школе - не моя идея.
- Я знаю, - сказала Эльза. - Известно, что это идея твоего отца, вот и
обращайся с претензиями к нему, если тебе что-то не нравится.
Я замолчал, потому что, в сущности, она была права.
- А хомяку в космосе делать абсолютно нечего, - добавила Эльза.
Аркадий Палыч включил внутреннюю радиосвязь и сказал в салон:
- Алло, гении, готовьтесь! Аякс "Ц" примет нас через две минуты.
x x x
Мы состыковались с Аяксом "Ц" очень мягко, совсем незаметно, и тут же в
салоне стало темно: через три смежные секции приема малых космических
кораблей наш "Воробей" мягко заскользил в темноте этих секций в контрольный
зал. Искусственный свет в контрольном зале был почему-то неярким, вялым
каким-то, не то что на Днестре-четвертом. Аркадий Палыч выскочил из кабины
управления, чтобы отдать наряд диспетчеру-приемщику, после открыл люк нашего
салона, и все стали по одному выходить в зал. Я задержался в салоне - долго
прилаживал дырчатую крышку к банке, куда я снова засунул своего хомяка:
взять его с собой на занятия было абсолютно невозможно, уж это инструкция
запрещала категорически.
Эльза вышла последней.
В зале стояли все наши, Палыч и какой-то длинный лысый дядька.
Контровский Владимир
Сертаков Виталий
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Каменистый Артем