мешковатого дядьку. Но война в который уж раз убеждала в необходимости,
кроме обыкновенной силы, еще и умения, тренировки. Впрочем, тренировки у
них не было никакой, на нее просто не хватило времени.
пересматривали и утрясали списки, подбирали людей, и, когда наконец
составили группу, ни о какой тренировке нечего было и думать.
назад. Шелудяк действительно оторвался от сержанта и теперь устало и
грузно гребся в снегу, задерживая собой остальных. Лейтенант встретил его
тихим злым шепотом:
вещмешком со взрывчаткой, Шелудяк на четвереньках пополз догонять
сержанта. За ним подались и остальные. Лейтенант пропустил мимо себя
Хакимова, Зайца, Судника, еще кого-то, чьего лица он не рассмотрел под
низко надвинутым капюшоном, и дождался старшину Дюбина.
Ивановского. Лейтенант не ответил. Что было отвечать, разве не видно
старшине, что группа растянулась, нарушила необходимый порядок, к которому
имел определенное отношение и старшина как замыкающий.
замер и прислушался. Поблизости, однако, все было тихо, наши на пригорочке
с сосняком настороженно молчали, молчали впереди и немцы. Девять бугристых
тел в белых, пересыпанных снегом халатах ровно лежали в разрытой ими
снежной канаве.
переход. Чтоб мне ни звука!
обходя бойцов. Он не видел их лиц, но почти физически ощущал их
настороженные, полные ожидания и тревоги взгляды из-под капюшонов. Все
молчали. Обгоняя Шелудяка, который, виновато сопя, распластался в борозде,
Ивановский строго потребовал:
колонны и снова пополз в самом глубоком снегу на краю кустарника. Одною
рукой он волочил по снегу лыжи, другой - автомат; сумка с автоматными
дисками сбивалась с бедра под живот, и он то и дело отбрасывал ее за
спину. В снегу он напоролся на какую-то кучу хвороста, который звучно
затрещал в ночи; зацепившись за что-то, порвался маскхалат; застряли в
снегу лыжи. Чертыхаясь про себя, лейтенант минуту выпутывался из этой
ловушки, потом взял в сторону, несколько дальше от кустарника. Где-то тут
недалеко должен был повстречаться ручей, впадавший в речушку; от ручья
начинался самый опасный отрезок пути в разрыве немецкой линии.
звучно щелкнуло в воздухе, засипело, заискрилось, и яркая огненная дуга
прочертила по краю неба. Разгоряченный борьбой со снегом, Ивановский не
сразу понял, что это ракета. Несколько не долетев до них, она торжественно
распустилась вверху букетом ослепительно сияющего пламени, и снежная
равнина с кустарником затаилась, замерла, сжалась, залитая ее лихорадочной
яркостью. Потом что-то там пошатнулось, дрогнуло и все ринулось в сторону;
по пойме метнулась путаница стремительных теней. Ракета упала на снег за
кустарником и еще несколько секунд сверкала остатками своего холодного
пламени.
нехватки воздуха, возле лица на ветру крутилась снежная пыль. Лейтенант
ждал выстрелов, криков, следующих ракет, но в сгустившейся темноте ночи
стояла прежняя напряженно-зловещая тишина. Тогда он прикрыл на секунду
глаза, чтобы скорее преодолеть ослепление, и снова всмотрелся вперед. Он
недоумевал, откуда тут могла появиться ракета, ведь в том направлении,
откуда она взлетела, немцев не должно было быть - там болото, речушка,
кустарник. Туда ведь как раз предстояло ему ползти. Теперь получалось, что
тот путь им закрыт.
отозвался, обеспокоенный единственным теперь вопросом - заметили или нет?
Если заметили, то, наверное, их сегодняшняя попытка на том и окончена.
Если нет, следовало побыстрее убираться с этого злополучного места.
подумал, что, по-видимому, там сидит высланный на ночь ракетчик, которого
разумнее обойти. Лейтенант круто повернул в кустарник, на четвереньках
достиг невысокого берега речки, над которой клонилось несколько черных
кряжистых ольх, и решительно перевалился с берега на ровную поверхность
присыпанного снегом льда. На другом берегу заросли оказались пореже,
неширокой полосой они тянулись вдоль берега, а далее начинался пригорок с
деревней и немецким окопом под скособоченным сараем на отшибе.
нерешительности, тот пополз рядом и шепнул в лицо:
противнику, пробраться мимо него было возможно лишь вдоль самого берега.
Куда как соблазнительно было податься на гладкую ровность замерзшей
речушки, но она здесь петляла, словно запутанная чертом веревка. "Это
сколько же понадобится времени, чтобы выползать все ее петли? - уныло
подумал Ивановский. - Опять же, а если где плохо замерзла?"
непростительно долго провозился в этом кустарнике и запаздывает уже в
самом начале. Вздрогнув от охватившей его тревоги, лейтенант оглянулся, но
сзади уже все перебрались через речушку и ждали, чтобы двинуться дальше. В
сером сумраке ночи поблизости невнятно темнело несколько лиц, остальных и
вовсе не было видно, и он с новой решимостью пополз по снегу.
ракета, с ней вместе долетел щелчок выстрела. Лейтенант вжался в снег, изо
всех сил вглядываясь в черно-белую путаницу ветвей на ярко освещенной
белизне снега. Нет, ракета пошла в прежнем направлении, на ту сторону
поймы, откуда они ползли. Значит, их все-таки не заметили. Дождавшись,
когда ракета сгорела, он с облегчением дернул лыжную связку и сам, на
локтях и коленях, стремительно рванулся вперед. В наступившей глухой
темноте он несколько долгих секунд не видел перед собой ничего, только
греб и греб снег и тащил лыжи. И вдруг снова ослеп от невероятно яркого
света, который прямо с небес мощно обрушился на пойму - снег засиял,
заискрился, тени от кустарника широким полукругом быстро повернулись на
пойме, ярко отпечатавшись на снегу, и замерли. Замер и он, с каждым
мгновением чувствуя трескучие пулеметные очереди. Как всегда в минуту
наибольшей опасности, мысль его среагировала с предельной быстротой, он
понял, что это от пуньки, значит, совсем уже близко. Ракета вся без
остатка сгорела в вышине, но по-прежнему было тихо, и он снова стиснул
веки, чтобы переждать ослепление. Если заметили, то надо подаваться назад,
за речку, под защиту ее бережка, а если нет... Тогда быстрее надо ползти
вперед, подальше от этого проклятого места, где тебя так нагло
подсвечивают с обеих сторон.
решимостью рванулся вперед, вдруг ощутив в себе новый порыв риска и
удачливости. Быстрей, быстрей! С неожиданной силой и ловкостью он полз
вдоль берега, весь закопавшись в снегу, который нещадно забивал лицо, рот,
не давал дышать и слепил глаза. Когда же зрению возвратилась прежняя
способность различать в темноте, он вдруг отметил, что слева от деревни
его прикрывает какой-то бугорок высотой по колено, - наверно, обмежек на
границе нивы и покоса. Это его куда как обрадовало, теперь он уже не
страшился ракет: вся его воля устремилась к единственной цели - вперед!
мокрым от пота и снега, на своих сзади он не оглядывался, то было без
пользы: теперь он не мог подогнать их. Он лишь полагался на власть своего
примера, на силу солдатского правила - равняться по командиру.
рукой и низко над снегом оглянулся: так и есть - бойцы опять растянулись,
опять за сержантом образовался разрыв этак шагов на двадцать. Обмежек, как
на беду, тут же окончился, теперь их ничто не прикрывало от переднего
окопа немцев. Одно хорошо - сарай на пригорке остался сзади, уже ракета
летела в тыл. Впереди же опять расстилалась широкая ровность с рядами
негустого, исчезавшего в сумерках кустарника по одному ее краю.
миновало. Это было так хорошо почувствовать, - коротенько и
сдержанно-радостно, - но не успел он опять двинуть вперед связку лыж, как
совсем близко сзади неожиданно гулко бахнул винтовочный выстрел. Почти
ужаснувшись, Ивановский пружинисто обернулся, рука привычно ухватилась за
шейку обмотанного бинтами автомата, но ни сзади, ни по сторонам он не
обнаружил решительно никакого движения. Все окрест будто обмерло, один
только выстрел - и больше ни звука, и нигде никого поблизости. Спустя
несколько секунд, однако, ярко засветило сразу в двух местах над
кустарником. Лейтенант из-за плеча проследил за полетом ракет - они, как и
предыдущие, упали сзади, но тут же взвились еще две по обеим сторонам
речки. В их ярком свете густым пронзительным треском залился пулемет от
сарая, огненные трассы стегнули по кустам возле речки, несколько пуль
срикошетило от бугорка, за которым они только что прятались, и зелеными
брызгами разлетелось в сторону. Пулемет слепо, но верно нащупывал их при
свете ракет и так близко шарил струями пуль, что их спасал лишь обмежек.