Чтение 3–й страницы книги ~Вода окаянная~

Стена сарая была плотной, без малейших зазоров и щелей, тщательно сработанная из хороших досок. Лишь в некоторых местах гладкая поверхность дерева ершилась коротенькими заусенцами. Прижавшись ухом к стене, Кельман вслушивался в мысли находящейся внутри Бики.

"Проклятое сено, вечно к юбке пристает. Раз, два, три, четыре. Где же еще?" - думала она. - "Пять. Повезло-таки этой Миле малахольной. Такого муженька урвала. Богатыря! А, вот шестое. Все равно мало, папа будет злиться. Чем я хуже ее? Лицом пригожа, да у грудь у меня повыше будет".

В курятнике что-то гулко бухнуло и запрыгало по полу, словно от пинка ногой. Возмущенно закудахтали наседки.

"А как я теперь пою! Соловушка! Жаль, раньше так не могла - небось, не засиделась бы в девках..."

Кельман покраснел и, косясь по сторонам, отошел от сарая. Ему было неловко, но эту неловкость быстро вытеснило желание снова испытать свой дар. Уже не первый час он ходил от дома к дому, напряженно впитывая в себя мысли и чувства других людей. Сперва он стыдился, пытался урезонить себя, убедить, что поступает подло и низко по отношению к своим соседям, но все было напрасно. Жгучая жажда узнать еще чуть-чуть, еще саму малость, толкала его к следующему забору, к следующей двери, калитке. Ему открылось многое: и то, что у горластой Бики прорезался нежный, изумительной красоты голос, и то, что старый чревоугодник Труки уже третий день пишет какие-то непонятные, пугающие стихи, и то, что маленькая дочка Крубсов может с закрытыми глазами определить цвет положенного перед ней предмета. Почти у каждого жителя поселка появился какой-то талант - явный и полезный, вроде прихлопывания мух одним усилием воли, либо странный, как рисование в воздухе пальцем светящихся линий

Кое-кто видимых способностей не проявлял. Арина лишь скептически пожимала плечами, слушая рассказы о творящихся в поселке чудесах.

- Обалдели вы все от этой воды, - говорила она своим подругам. - Все невидаль какая-то мерещится.

- Да ты пойди, посмотри сама!

- Некогда мне по селу шастать! Дел - невпроворот. И вы бы лучше огороды перекопали, чем о всякой ерунде сплетничать.

- Да на кой ляд нам врать?! Сама можешь убедиться!

- Это все безделье, - упорствовала Арина. - Леность. Праздность. От нее всегда в голову ахинея лезет. Вы руками-то побольше работайте, ногам отдыха не давайте. И времени не будет фантазиями предаваться.

- Пойдем хоть в гости сходим, - предложил вернувшийся под вечер домой Кельман.

- Не пойду, - ответила она. - Завтра вставать рано, да и вообще. Устала я от ваших баек.

- Да какие байки!

- Не пойду. Иди один, ежели так приспичило.

В избе Перша было многолюдно и душно. Все говорили - увлеченно, хором, перебивая друг друга.

- Глянь, как я могу, - хвастался Амс, рисуя в воздухе тонкие переливающиеся полосы.

- Э! Зато я вещи двигать на расстоянии умею!

- Вещи? Ты хотел сказать - мелочевку всякую, вроде катушек ниток?

- Так это пока. Научусь и котлами со смолой ворочать!

- Ну и какой с того толк?

- А с твоих закорюк витающих какой толк? - возмутился Крубс.

- Как какой? Это же эскуство, самое, что ни на есть натуральное!

- Дак растает вся твоя красота через пять минут.

- И пусть! Новое наведу! Лучше прежнего!

- Натуральное - это как у моего зятька. Он еду всякую сквозь стены видит. Очень полезное эскуство.

- Во здорово! А выпивку видит?

- Не видит. Но очень хочет.

Самого кузнеца окружало плотное кольцо любопытствующих. На глазах у всех он залечивал ушибы выпавшего из окна мальчонки. Бледнели и затягивались ссадины на чумазых кулачках, исчезали порезы.

- Чудо, - шептали зрители.

- Теперь - точно не пропадем!

- А то! Перш завсегда поможет!

- Такой у нас теперь лекарь свой - получше иных университетских профессоров будет!

По лицу кузнеца пробежала горделивая улыбка. Кельман подмигнул ему и отошел к камину, к склонившейся над блокнотом Миле.

- Что у тебя? - спросил он, присаживаясь на подлокотник ее кресла.

- Да так, - она смутилась и прикрыла рисунок ладонью. - Ничего особенного.

"Засмеет", - услышал Кельман.

- Я видел твое море. Оно прекрасно.

Щеки Милы покрылись бордовыми пятнами.

- Спасибо, - пробормотала она.

"Я же просила его никому не показывать! Зачем он это сделал?!".

- Прятать ото всех такое диво - преступление. Мы же друзья, Мила.

- Ладно, - ответила она после минутного молчания. - Смотри.

На картине был изображен туман. Клубящиеся космы казались объемными, липкими, они притягивали взгляд и, одновременно, вызывали ощущение того, что нечто ужасное, смертельно опасное, сокрыто в серой бесформенной мгле. У Кельмана по спине побежали мурашки.

- Кто там? - почему-то шепотом спросил он.

- Не знаю, - тоже шепотом ответила Мила и отвернулась.

Некоторое время Кельман рассматривал ее нервно дрожащие плечи, потом поднялся, подошел к столу и налил себе самогона. Вчерашнее желание выпить воды вернулось с новой силой.

- У меня нет денег, - напомнил он сам себе. - Платить больше нечем.

"Все продать! Дом, мебель, утварь, только чтобы узнать, что со мной станет. Хоть глоточек. Хоть каплю. Я же должен научиться. Стать сильнее. Я уверен, что способен на большее".

- Крутит? - спросил чей-то сочувственный голос.

Кельман поднял голову и увидел стоящего рядом Перша. Криво улыбаясь, кузнец вынул из его руки осколки стакана.

- Прости, я не хотел... Сам не знаю, как оно получилось.

- Я понимаю.

- Надо надраться.

- Точно.

- Чтобы поскорее вырубиться.

- Избавиться от соблазна.

- Да.

Они обменялись понимающими взглядами.

- Берем бутыль - и на чердак.

- И никакой закуски.

- Правильно. Так оно надежнее.

Поднимаясь по лестнице вверх, Кельман заметил, что гостей сильно поубавилось. И уютное кресло возле камина стояло пустым.

Кельман проснулся от крика. На улице едва-едва рассвело, слабые солнечные лучики робко пробирались сквозь крошечное чердачное окошко.

- Господи! Господи! Господи! - повторял дикий, совершенно нечеловеческий голос.

Послышался равномерный стук. Отшвырнув пропахшие пылью одеяла, Кельман рывком поднялся и бросился к двери.

Происходящее внизу выходило за пределы его понимания. Перш стоял на коленях и ритмично, безостановочно бился головой о стенку.

- Мила! Мила! Мила! Моя Мила! - заслышав шаги, он повернул к лестнице слепое от слез лицо и сказал: - Она повесилась. Она повесилась в нашей спальне.

Он протянул Кельману слегка влажный листок бумаги. Тот самый рисунок. Туман. В левом верхнем углу четко была выведена одна-единственная строчка: "Столько я заплатить не могу".

- Она ходила к источнику.

- Я тоже туда пойду! - закричал кузнец. - Я отдам ему все, пусть только даст мне еще воды.

- Перш...

- Я стану искуснее и смогу вылечить Милу!

- Перш. Мила умерла. Ты не сможешь ее вылечить.

- У меня получится.

- Она умерла, понимаешь?

Тяжело опираясь о стену, кузнец поднялся и оглушенно глянул на него.

- Откуда ты знаешь, что я не сумею?

- Я не слышу ее мыслей. Совсем. Ничего. Ей никто уже не сможет помочь. Ее больше нет.

Перш обхватил голову руками и осел на пол. Он не плакал. Он сидел и смотрел на занавешенный тканью дверной проем, ведущий в спальню.

Возле источника стояла очередь. Длинная живая колонна, состоящая из подавленных, отчаявшихся людей.

- Ну, что тут у нас, - говорил Сирил, рассматривая очередное подношение. - Отрез лульского шелка?

- Да, достойный господин. Лучший в мире шелк, да и расцветочка какая - загляденье, - Амс искательно потирал пухлые ручки.

- Ладно, полведра, пожалуй.

- Ах, спасибо, спасибо.

- Посмотрите на эту вазу, господин, настоящее чудо!

- Неплохая ваза, очень неплохая. Даже странно видеть ее в такой глуши.

По мере того, как Кельман продвигался вперед, гора даров возле ног Сирила росла. Чего там только не было - золотые и серебряные монеты, искриты всех размеров и цветов, какие-то древние книги и рукописи.

- Показывай.

- У меня ничего нет, - сказал Кельман, тщетно пытаясь уловить мысли Сирила.

- Зачем тогда пришел?

- За водой.

- Ты должен мне чем-то заплатить.

Кельман напряженно всматривался в узор прожилок на каменной раковине. Близость источника сводила с ума.

- Я готов.

Сморщив длинный нос, Сирил изучал просителя.

- Хорошо. Вижу, твой талант - не в мастерской ловле мух и не в шевелении ушами.

- Я читаю мысли.

- Знаю.

- Смогу ли я со временем слышать духов?

Сирил приподнял бровь.

- Возможно. Я не провидец.

- Что ты хочешь получить?

- Твою жену, - быстро ответил Сирил. - Отдай мне свою жену.

- Арина не продается! Она живой человек!

- Мне она не нужна живой.

- Что?.., - Кельман попятился.

- Убей ее. Здесь. И я тебе дам сколько угодно воды, - глаза у Сирила были стеклянные, не выражающие ничего, кроме легкого нетерпения.

- Ты ненормальный!

- А ты сам? А все остальные?

- Ты ненормальный, - снова сказал Кельман и побрел прочь.

Дома было тихо и спокойно. Пахло свежеиспеченной ковригой, на столе дымилась тарелка с жареной картошкой.

- А, вернулся? - Арина вышла из кухни, вытирая руки о передник. - Садись, наворачивай.

- Да я...

- Ешь, ешь. После возлияний надо обязательно горяченького покушать. Супца бы хорошо, да сам понимаешь - какие теперь супцы, когда за воду по пять серебряных просят.

Кельман отвел глаза и принялся орудовать ложкой. Пить хотелось невыносимо.

"Зачем я сюда пришел?" - думал он. - "Надо бежать скорее, как можно дальше. Или не бежать, а прыгнуть в лаву - и дело с концом. И никаких искусов, никаких желаний непотребных..."

- Хлеб бери, - сказала Арина. - И ягоды.

"Что с ним? Он сам не свой".

- Тут вот какое дело, - начал Кельман, старательно подбирая кусочком горбушки янтарно блестящее масло. - Надо пойти к источнику и поговорить с Сирилом. Серьезно поговорить. Объяснить, что мы можем хорошо его вознаградить, но только после того, как соберем Дор-Суровы камни. Он ведь неглупый человек, должен понять.

- А если он вообще не человек?

- Пусть объяснит, в чем наша вина, за что мы наказаны.

- Может это и не наказание вовсе?

- Ты идешь со мной?

"Откажись", - молил Кельман. - "Откажись, я не потяну тебя силой. Скажи, что у тебя много дел и некогда по поселку шляться".

Арина взяла у него опустевшую тарелку и недовольно пробурчала:

- И не вымыть теперь. Опять придется песком оттирать, - она зябко повела плечами. - Конечно, иду. Должен же там быть хоть кто-то, не одурманенный этой дрянной жижей.

В пути они молчали. Арина размышляла о том, как можно вытурить из поселка обнаглевшего иноземца, а Кельман украдкой поглядывал на ее потрескавшиеся губы, на тонкую шею, на шрамик на щеке.

"Я никогда этого не сделаю. Никогда", - он нащупал припрятанный за пазухой нож и крепко сжал рукоять. - "Я убью Сирила. Пусть это невозможно, все равно убью. Уничтожу, как слизняка, как мокрицу".

- Итак, вы пришли.

Площадка возле источника была совершенно безлюдна, если не считать одинокой фигуры возлежащей на ступенях.

Кельман втянул ноздрями воздух, и голова его закружилась. Здесь было влажно. Казалось, крошечные, невидимые капельки воды рассеяны повсюду, и стоит лишь сложить ладони ковшиком, немного подождать - и волшебная жидкость дождем прольется в руки.

- Господи, помоги мне, помоги мне, господи.

Сухой, непослушный язык с трудом ворочался во рту, каждое движение причиняло страдания. Только глоток, только самый маленький глоточек. Силуэт стоящей рядом жены расплылся, распался на отдельные фрагменты. В нем больше не было ничего человеческого - просто набор линий, изгибов, выпуклостей и впадин.

- Я жду, - голос Сирила подстегнул, взбодрил, в нем чувствовался звон ручья, а значит - спасение.

- Что с тобой? Тебе плохо? - спросила Арина, но Кельман услышал лишь какое-то невнятное скрежетание.

Он вскинул руку с ножом и несколько раз ударил жену - в грудь, в живот, в горло. Она закричала, и в этом крике было больше недоумения и обиды, чем боли.

Вокруг Кельмана пылала пустота. Он был один среди языков пламени, среди дышащих жаром печей и труб. Искрящаяся, волшебная влага была здесь, рядом, надо было лишь пробиться к ней сквозь что-то чужое, ненужное, мешающее. Когда Арина упала на землю, перед ним открылся светящийся коридор, в конце которого его ждал источник. Опустившись на колени, Кельман благоговейно коснулся синей холодной поверхности. Он пил и чувствовал, как меняется вкус воды, как она становится все более пресной, как уходит из нее особая, колдовская свежесть.

- Ну, хватит уже, - недовольно сказал Сирил, хлопнув его по плечу. - А то лопнешь.

Кельман поднялся, сделал несколько шагов и замер. Перед ним, на мокрой от крови каменной плитке, лежала Арина. Она была еще жива и легкие, почти неощутимые мысли кружились в ее голове. Но Кельман увидел другое - прозрачную жемчужную пленку-кокон, охватывающую все ее худое, нескладное тело. Кокон покрывали хитрые письмена и рисунки.

- Наставница, - прошептал Кельман непослушными губами. - Ее дар был - учить детей.

Он беспомощно огляделся и заметил, что такое же перламутровое сияние окружает и его самого, и пробегавшего невдалеке мальчишку.

- Читающий по звездам...

Кельман не мог как следует рассмотреть знаки у себя на груди, но знал, что они один в один совпадают со сложной вязью зигзагов и дуг на коконе Сирила.

- А ты... А мы..., - Кельман вдруг заметил, что длинноносый смотрит на него с дружеским, почти родственным пониманием и сочувствием.

Его глаза больше не казались стеклянными, они были живыми, ясными, излучали тепло и свет.

- Пойдем, брат. Пора. Дор-Сур успокоился, и нам здесь больше нечего делать, - сказал он, указывая на притихший вулкан.