Чтение 3–й страницы книги ~Список донжуанов~

- Можно, - с готовностью кивнула Марья. - Звонит он в очередной раз моему гаду и говорит: "Мона от меня к мамаше сбежала и собирается разводиться", а мой-то гад ему в ответ: "Повезло". Но ваш жалобно так причитать начал, что совсем не повезло, и даже напротив. Любит он вас, видите ли. И хватает у людей совести болтать такое, когда он всех своих шлюх по именам не помнит. Мой гад стал его утешать: никуда, говорит, не денется, посидит недельку без денег и сама прибежит. И пять в сауну намылились. Чувствуете, какое коварство? Любит он вас, как же, а дурные привычки бросать не желает. Каждый день он звонил и жаловался, а мой его утешал. И вдруг ваш точно с цепи сорвался. Убью, говорит, я ее. Никогда она, говорит, меня не любила и только рада от меня избавиться, и никакими деньгами ее не удержишь. Мой-то хоть и гад, но человек благоразумный, и говорит ему: "Зачем же убивать? Может, лучше в самом деле развестись, тем более, что не любит". A Серега прямо сам не свой: убью, и все.

Выслушав ее рассказ, я вздохнула с облегчением, потому что была убеждена: всерьез муж убивать меня не собирается, а то, что орал "убью", так это просто эмоции, утихнет и развод даст, никуда не денется.

С легким сердцем я накормила Марью кашей, взглянула на часы и напомнила ей о работе - не своей, ее.

- Разве вам не надо в ваш офис?

Тут выяснилось, что она в отпуске, а отправилась в отпуск с одной целью: спасти меня, а так как отпуск внеплановый, а значит, без содержания, денег у нее нет, и она считает, что ей лучше всего жить у меня в целях моей безопасности и ее экономии. Данной идее я воспротивилась, твердо заявив, что в охране не нуждаюсь, а прокормить кого-либо не в силах, потому что у самой денег нет. Тут я, конечно, грешила против истины, но видеть в своей квартире сумасшедшую упорно не желала.

В конце концов мне удалось-таки проводить ее до двери. Она оставила мне номер своего телефона со словами: "Звоните, если что", а я посоветовала ей вернуться на работу - вдруг мой гад опять позвонит. Она нахмурилась, кивнула и наконец-то ушла. Я стала звонить Эльке с жалобами.

- Сумасшедший дом, - вздохнула она, выслушав. - А вдруг он правда чего замышляет? Может, тебе стоит переехать к маме? - Вопрос я оставила без ответа и села за работу.

День прошел незаметно, я и думать забыла о Марье и ее предостережении, то есть я ее вспомнила, укладываясь спать, но со смешком, и даже головой покачала: мол, надо же, совершенно чокнутая девица. Оказалось, не такая уж она сумасшедшая. А вот муж у меня точно псих, в этом я смогла убeдиться буквально через несколько часов.

Взгляд мой упал на прикроватную тумбочку и натолкнулся на тетрадь. Сама я ее даже в руки не брала и удивилась: в какой же момент ушлая девица успела прошмыгнуть в спальню. Интересно, что она еще успела? Да, с такими следует держать ухо востро. Перекрестившись на всякий случай, я выключила свет и закрыла глаза.

Снились мне кошмары: муж с топором, Марья в рогатой шапке с носом клоуна грозила пальцем и грозно выла: "Забыла ты бога, оттого и наказана", мимо пробегали старушки в черном и смотрели недобро, но все эти кошмары были сущей ерундой по сравнению с моим пробуждением.

Проснулась я оттого, что не имела возможности повернуться и рука затекла от неудобной позы, открыла глаза и в первый момент решила, что все еще сплю, а ночной кошмар становится еще кошмарней. На моей постели сидели два дюжих молодца, один держал меня за руки и накостно ухмылялся, а второй что-то проделывал с моими ногами. Через секунду я поняла: он их связывает, мне стало больно, и до меня наконец дошло, что это вовсе не сон, все это в реальности: и парни, и свет настольной лампы, и связанные руки. Я вмиг похолодела, вытаращила глаза, но нашла в себе силы спросить:

- Вы кто?

Ответом мне было гробовое молчание. Впрочем, тут я слегка преувеличила, парни не молчали, оба хмыкнули, а один так даже хохотнул, но ни словечка не произнесли и ясности в то, что происходит, не внесли.

- Кто вы? - жалобно повторила я.

Тут второй парень, тот, что привязывал мои ноги к ножкам кровати, выпрямился. В его руках я увидела скотч, которым он и заклеил мой рот. После этого ничего произнести я уже не могла и лишь глазами вращала в ожидании самого худшего, причем и худшее виделось мне расплывчато.

Оба мерзавца поднялись, сделали мне ручкой и выключили лампу. Я напряглась в напрасном усилии порвать путы и тут услышала шаги: неизвестные покинули спальню. Затем хлопнула входная дверь, и я вздохнула с облегчением, но длилось оно недолго. Невозможно предположить, что эти двое ворвались в мою квартиру лишь для того, чтобы привязать меня к кровати, - следовательно, мерзавцы задумали какую-то пакость, и мои испытания еще впереди. Пожар? Я начала принюхиваться. А может, газ открыли? Потом скажут, что покончила жизнь самоубийством. Какое самоубийство, если я связана по рукам и ногам. Тогда что? Так я лежала и пугала себя, увлекаясь все больше и больше, чему способствовала тьма кромешная (у меня на окнах плотные шторы) и прямо-таки могильная тишина.

Время шло, в комнате светлело, с улицы начали доноситься привычные звуки: трамвай прошел, дворник поливает клумбу, за стеной заработало радио. Ночь я пережила, и мерзавцы в самом деле ушли, не нанеся мне телесных повреждений.

Но эта мысль недолго радовала мне душу. То, что я жива и здорова, хорошо, но дальше-то что? Я ерзала и так и эдак, пытаясь избавиться от пут, безрезультатно. Закричать "на помощь!" нет возможности. А в туалет уже хочется. Телефон у меня в прихожей, и толку от него нет. Сколько же мне так лежать?

Допустим, мама забеспокоится и позвонит, может быть, даже приедет... Но пройдет несколько дней, прежде чем она забьет тревогу и выломает дверь (не сама, конечна, а по ее просьбе). У мамы были ключи от этой квартиры, но я свои потеряла и взяла у нее, а дубликат сделать не потрудилась. И вот итог.

Картины одна страшнее другой являлись моему воображению: я умираю от голода и жажды... руки и ноги у меня немеют, распухают, и их ампутируют... В этом месте я так перепугалась, что лишилась сознания, а когда оно вернулось, вновь попыталась освободиться. Не тут-то было.

Зазвонил телефон, потом еще раз и еще. Потом телефоны звонили непрерывно: то домашний, то мобильный. Надежда вернулась ко мне: кому-то я очень понадобилась, значит, есть шанс. Затем звонки стихли, квартира погрузилась в тишину, а я - в глубокую скорбь. Позвонили, и что?

Я принялась оплакивать свою судьбу, слезы текли по моим щекам, я еще пыталась освободиться, но как-то вяло, и тут хлопнула входная дверь, я навострила уши, однако радоваться не спешила: либо враги, покидая жилище, не потрудились запереть дверь, либо это те же враги, которые бог знает каким образом смогли проникнуть в квартиру. Более ничего в голову мне не приходило, раз ключи лишь у меня, но надежды я не теряла: вдруг действительно дверь не заперли?

Послышались осторожные шаги, затем дверь спальни приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулась Марья Лукина. С минуту она смотрела на меня, вытаращив глаза, затем челюсть ее отпала, и она замерла с выражением ужаса на лице.

Я замычала, пытаясь дать ей понять тем самым, что не худо бы мне помочь, а не стоять столбом с глупым видом. Марья отчетливо произнесла "ой", после чего бросилась ко мне. Но сразу освободиться не удалось: она безуспешно пробовала развязать ремни, я отчаянно мычала, потому что теперь, когда мысль о смерти от голода и жажды убралась восвояси, я начала злиться на чужую бестолковость. Марья вторично ойкнула и сорвала скотч с моего рта, тут уж я взвыла, не помня себя, и Марья вместе со мной - должно быть, за компанию.

- Нож на кухне, - прохрипела я, первой придя в сознание.

Она сбегала за ножом и даже разрезала путы на моих руках, после чего обняла меня и громогласно провозгласила:

- Слава тебе, господи. Жива. - Я бессильно обвисла и согласно кивнула. - Что случилось-то? - спросила Марья, заглядывая мне в глаза.

- Проснулась, здесь двое типов, связали меня и ушли.

- И ничего не сделали? - подивилась она.

- Как ничего? Связали. И вообще, напугали до смерти.

- А сказали-то что? - не унималась Марья.

- Ничего они не говорили. Только ухмылялись.

- Чудеса, - нараспев произнесла она, а мне вдруг стало обидно: история выходила не впечатляющая. Но тут я вспомнила о ночных визитерах и покрылась гусиной кожей.

- Все ясно, - уставившись куда-то в пол, изрекла Марья. - Страшную кару замыслил аспид. Я кино видела с Бредом Питтом, дядьку одного тоже к кровати прикрутили, и он превратился в мумию. Год лежал, пока ему в глаза фонариком не посветили...

- Глупость какая, за год он раз двести бы умер.

- А этот гад его витаминами колол. Ага. Чтоб жил. Вот подлость людская. Говорю, Серега страшное дело задумал.

- С какой стати мне год лежать, - возразила я скорее из вредности, потому что тоже вспомнила фильм. - У меня мама есть. - Тут я нахмурилась и спросила: - Ты-то как вошла, дверь была открыта?

- Ага, - вяло отозвалась Марья.

- Вот видишь, никто меня мумифицировать не собирался. Дверь специально незапертой оставили, чтобы я не умерла. Конечно, муж у меня сумасшедший, и даром ему это не пройдет, но...

Марья вдруг поднялась, сложила ручки на груди и низко поклонилась, после чего заунывно начала:

- Прости ты меня, ради Христа...

Я сидела на постели все еще со связанными ногами и пыталась сообразить, куда она клонит.

- За что? - поинтересовалась я.

- Соврала я тебе, а это грех. - Она горько зарыдала, а я растерянно заметила:

- Да ладно, соврала и соврала. А чего соврала-то?

- Дверь была заперта, - перешла она на трагический шепот.

- Как же ты вошла? - поразмышляв немного, вновь спросила я.

- Прости ты меня, ради Христа, - взвыла деваха так отчаянно, что у меня заложило уши, и я замахала руками.

- Простила, все. Хватит вопить.

- Ага, - вздохнула Марья, переминаясь с ноги на ногу. - Я у тебя вчера ключи свистнула, - сообщила она застенчиво.

Я, должно быть, вытаращила глаза от неожиданности, а может, от чужой наглости. Марья опять изготовилась вопить и бить поклоны, а я вновь замахала руками.

- Цыц, - прикрикнула я громко и даже кулаком погрозила, но, конечно, полюбопытствовала: - Зачем же свистнула?

- Как зачем? За тебя боялась. Уйдешь куда из дома, а тут супостаты. А без ключей тебе только дома сидеть. И никак я предположить не могла, что они на такую пакость отважатся, в дом проникнуть то есть. Ведь это дело такое, тут уж не отвертишься, тут ведь не кирпич какой-то на голову свалился случайно или там машина переехала. Совершенно озверел, - заключила она, а я, задумавшись, спросила:

- Кто?

- Ясное дело кто. Серега. Муж твой.

- Надо немедленно обратиться в милицию, - попыталась вскочить я, забыв про связанные ноги. - Ох ты, господи, ремни-то разрежь.

Ремни Марья разрезала, я вскочила и нервно забегала по комнате.

- Думаешь, это он?

Признаться, трудно было представить, что муж, хоть теперь и нелюбимый и даже вроде бы бывший, способен на такое злодеяние. Мучаясь страхами, я ни разу не подумала о Сережке. А что я вообще думала? Кто-то решил пошутить? Хороши шуточки. Конечно, Марья права: его рук дело, не зря он убить меня грозился и совершенно озверел.

Набегавшись вдоволь, я замерла возле телефона, соображая, куда следует звонить. Ясно, что в милицию. Я набрала 02, но повесила трубку, решив для начала посоветоваться с мамой, потом подумала, что маму пугать не стоит, у нее давление, да и вообще...

- Наверное, надо самой идти и писать заявление, - тихо пробормотала я, но Марья услышала.

- На Серегу жаловаться? Так это бесполезно.

- Почему? - не поверила я.

- Менты эти дела страсть как не любят. Я имею в виду семейные ссоры. Скажут: разбирайтесь сами. К ним хоть вовсе не ходи, уж я-то знаю, у меня папка с мамкой раз десять разводились, а дрались-то как отчаянно, страсть, а менты палец о палец не ударили, чтобы хулиганские выходки родителя пресечь. А когда мамка в сердцах папку трехлитровой банкой с огурцами огрела, еще и запугивали: мол, если даст дуба, так непременно посадят. Аспиды, - пожала она плечами со вздохом, а я загрустила. С милицией мне ранее не приходилось сталкиваться, но чудилась в словах Марьи какая-то правда.

- Что же тогда делать? - ахнула я, жалея саму себя прямо-таки до слез.

- Надо бороться, - ответила она с готовностью. - Око за око...

- Что ты мелешь? - обиделась я. - К кровати его, что ли, привязывать?

- Ну, может, и не привязывать, но машину ему, к примеру, разбить можно. Он ее на стоянке возле дома бросает без всякого присмотра.

- И что?

- Берем две здоровые дубины и по стеклам, и по фарам...

- Чокнутая, - покачала я головой.

- Почему? - обиделась она и повторила тише: - Надо бороться. И в Библии сказано: "Око за око".

- Там еще сказано: "Если тебя ударят по правой щеке..." или что-то в этом роде... - Я досадливо махнула рукой.

- Библия - великая книга, - не унималась Марья, - в ней полно советов на все случаи жизни. Я считаю, "зуб за зуб" очень подходит к нашей ситуации.

- При чем здесь ты? - сатанея, возвысила я голос. - Муж мой, связали тоже меня. Между прочим, ты вела себя не лучшим образом, ключи свистнула...

- Я же покаялась, - обиделась Марья. - Не по-христиански поминать прощенный грех.

- Ладно, - махнула я рукой, - но машина - плохая идея. Мы не должны уподобляться, и вообще... спасибо тебе большое, но у меня много дел.

- Сима... - хлопнула она рыжими ресницами. Так по-дурацки меня еще никто не называл, и я, признаться, опешила. - Мне жить негде. Меня сегодня хозяйка с квартиры выгнала, такая негодяйка оказалась, совсем люди бога не боятся. Можно, я у тебя переночую?

- Но ведь у тебя есть родственники? - неуверенно предположила я. Марья вздохнула. - Или друзья? - Очередной вздох. - Ну, просто знакомые...

- Просто знакомые есть, конечно, но они вряд ли пустят. Вот ты, к примеру, гонишь, хотя я тебе жизнь упасла, если разобраться... - Она еще раз вздохнула, и одинокая слеза скатилась по ее щеке.

Я загрустила.

Конечно, по большому счету, она права. Если б не Марья, лежала бы я сейчас связанная, но она ведь совершенно ненормальная, ключи свистнула, разве такой поступок нормальным назовешь? Машину разбить предлагает... С другой стороны, если бы она ключи не свистнула, то и в квартиру не вошла бы, а значит...

- Ладно. Оставайся. Но только на одну ночь.

- Хорошо, - с готовностью кивнула она. - А у тебя машина есть?

- Есть.

- Тогда, может, вещи мои перевезем? Хозяйка очень ругается, я еще на той неделе обещала.

- А за что она тебя выгнала?

- Я кран закрыть забыла.

- Ну и что?

- Дело-то в пятницу было, вечером. Я к знакомым на дачу уехала, и соседи подо мной тоже. А я на пятом этаже. Короче, пролило до первого. Но это ведь не повод, правда?

- С кранами надо быть внимательней, - пробормотала я, радуясь, что сегодня не пятница. - Завтракать будешь? - спросила я Марью.

- Конечно. Я бы заодно и пообедала.

Мы сели завтракать, Марья помалкивала, а я размышляла: что же делать? И ничего разумнее не придумала, кроме как идти в милицию. Марья вызвалась сопровождать меня.

Через час мы вошли в здание райотдела. Граждане сновали по коридорам, за стойкой сидел истомленный дежурный и недобро смотрел на мир.

- К кому мне можно обратиться? - робко спросила я. Я всегда робела при виде милиции, хотя и непонятно, с какой стати.

- Ко мне, - ответил мужчина, в глазах его появился интерес.

- Я развожусь с мужем, а он мне угрожает.

- А чего разводитесь-то? - спросил дежурный.

- Просто развожусь, - нахмурилась я.

- Интересно. "Просто развожусь", - передразнил он. - Причина должна быть веская. Это вам не игрушки: хочу - живу, хочу - развожусь.

- Что это вы мне мораль читаете? - возмутилась я. - Есть у меня причина.

- А если есть, то разведут. Всю жизнь у них мужики виноваты.

- Какой-то сумасшедший, - пробормотала я, схватила Марью за руку и потянула ее к выходу. Никакие силы небесные не заставили бы меня повторить эту попытку.

- Что я тебе говорила? - бубнила Марья. - Менты всегда так, им бы только ничего не делать. Будут нервы трепать: а с чего вы решили, что это ваш муж, а чем докажете. Вот когда убьют, тогда и приходите.

Хоть Марья, с моей точки зрения, и была девицей чокнутой, но в тот момент я была склонна ей верить.

- Да уж, - вздохнула я тяжко и замерла посередине улицы, оглядываясь.

- Надо ему тачку разбить, - зашипела Марья.

Я отмахнулась от нее, как от назойливой мухи. Подумав, я решила обратиться к Эльке, но от этой мысли пришлось отказаться - Марья потащится со мной, а показывать ее нормальным людям совершенно невозможно, а то и в моем здравомыслии сомневаться начнут.

Я зашагала по улице, только чтобы не стоять на месте, а Марья вновь принялась зудеть по поводу своих вещей. Я рассудила, что если мы перевезем ко мне и вещи, то от этой сумасшедшей я вряд ли избавлюсь, потому и не торопилась помогать ей.

- Давай сначала покончим с одним делом.

- Говорю, надо стекла бить.

- Какой от этого толк?

- Поймет, что мы себя в обиду не дадим. Ты нам пакость - мы тебе две.

- Как-то не по-христиански ты рассуждаешь, - нахмурилась я.

- Ничего подобного. Я же тебе говорила...

Но я уже не слушала, потому что взгляд мой упал на нарядную вывеску адвокатской конторы "Гридин и сыновья". Первый этаж здания был заново отделан, вывеска стоила денег, да и само здание практически в центре города производило впечатление. Очень солидно. И кому, как не адвокатам, знать, как следует поступить в моем нелегком положении.

Я решительно направилась к дубовым дверям с латунными ручками, начищенными до блеска так, что за них было страшно браться руками. Но я взялась. Марья удивленно начала: "Ты куда..." - но тут же примолкла.

Мы вошли в холл и испуганно огляделись. Обстановка была такая, что я сразу почувствовала: беспокоить Гридина и сыновей по такому пустячному поводу, как мой, непростительное свинство,

- Шикарно, - простонала Марья, вертя головой.

Тут, словно из-под земли, возник молодой человек в светлом (по причине жары) костюме, рубашка белоснежная, галстук в полоску. На лице молодого человека явственно отобразились печаль и сомнение в целесообразности нашего визита сюда. Мы уж и сами сообразили, что зря приперлись, но бежать сломя голову было неловко, и я, выпрямив спину, сказала с вызовом:

- Мы бы хотели проконсультироваться.

- Прошу вас, - указал рукой в сторону коридора молодой человек.

Пол здесь был покрыт толстым ковром, и шли мы совершенно бесшумно. Из-за ближайшей двери донеслись какие-то голоса, но мы ее миновали, остановились перед следующей дверью с бронзовой табличкой. Прочитать, что там, я не успела, молодой человек постучал, затем распахнул дверь, и я, почему-то с замиранием сердца, вошла.

Комната, точнее, кабинет оказался совершенно обыкновенным: белые стены, две картины (весьма посредственные), стол с неизменным компьютером, жалюзи на окнах и полки вдоль стен, заваленные пухлыми папками, которые почему-то сразу напомнили мне школьные годы и сдачу макулатуры.

За столом сидел упитанный мужчина неопределенного возраста. Вначале он показался мне пожилым из-за наметившейся лысины и мышиного цвета волос, принятого мною за седину, но тут он вскинул голову, оторвавшись от бумаг, и теперь показался мне едва ли не ребенком. У него были румяные щеки, а цвету лица могла бы позавидовать любая девушка (себя я в виду не имею, у меня с этим все в порядке), очки без оправы делали его похожим на мудрого кролика, чему способствовала улыбка, тоже какая-то кроличья. Чем-то он слегка раздражал, в основном потому, что впечатление о нем как-то не складывалось.

- Здравствуйте, - приветствовал он нас низким голосом, который совершенно не шел к его облику, и это тоже почему-то раздражало.

Мужчина поднялся и протянул руку, я растерялась, а подскочившая Марья ее пожала и скороговоркой выпалила:

- Лукина Марья Никитична.

- Очень приятно, - глядя на меня, ответил мужчина. - Олег Михайлович Яшин.

- Это Симона Вячеславовна, можно просто Сима, - затараторила Марья. Но я успела вмешаться:

- Можно без отчества, но зовут меня Симона.

- Очень приятно, - повторил Олег Михайлович и улыбнулся еще шире. - Присаживайтесь. - Мы устроились в креслах, и он продолжил: - Внимательно вас слушаю.

- Муж у нас сволочь, - с места в карьер начала Марья, хоть ее и не спрашивали.

- Ваш муж? - не понял Олег Михайлович.

Я бы на его месте тоже не поняла.

- Ее, - ткнула в меня пальцем Марья, - но я от него тоже пострадавшая. Я, можно сказать...

- Заткнись, - шикнула я, она моргнула, но рот закрыла. - Муж мой, и говорить буду я.

Далее я довольно обстоятельно поведала о своих несчастьях. Олег Михайлович выслушал с печалью и без особого интереса, после чего принялся успокаивать меня, но совершенно не успокоил и даже разозлил. Особенно мне не понравились выражения "драматизировать" и "не стоит преувеличивать". Ему хорошо говорить, его-то к кровати не привязывали.

Я посуровела и твердо заявила, что без всяких там преувеличений ожидаю мученической кончины со дня на день. Олег Михайлович погрустнел еще больше; оно и понятно, контора респектабельная, а я клиент не впечатляющий, но, как человек воспитанный (опять же положение обязывало), просто выставить меня за дверь он не мог, и страдал.

- Если вы убеждены в том, что... Вам надо обратиться в милицию, - нашел он выход и улыбнулся.

- Только что оттуда, - обрадовала я его.

Он вздохнул и сказал с печалью:

- Но от нас-то вы чего хотите?

В самом деле, чего я хочу? Я нахмурилась и сформулировала:

- Решения вопроса.

- Уточните, - попросил он.

- Я хочу развестись с мужем и остаться в живых после этого.

Олег Михайлович предпринял ряд попыток избавиться от нас, но в меня точно черт вселился, я сидела на стуле как приклеенная и хмуро твердила одно и то же.

Олег Михайлович выдохся, побледнел и почему-то перешел на дискант. Я поняла, что настал момент, когда нас отсюда попросту выкинут, и уже собралась уйти по-доброму, но тут дверь распахнулась, и в кабинет вошел мужчина. Марья, увидев его, пискнула и едва не лишилась сознания, а я начисто забыла, по какой такой нужде меня сюда занесло. Он был очень красив, одет дорого и со вкусом, и умудрялся походить на Ричарда Гира, Тома Круза и всех известных голливудских красавцев одновременно. Взгляды наши встретились, его - слегка насмешливый (уж он-то хорошо знал, какое впечатление производит на женщин) и мой - смесь восхищения, природной глупости и слабой попыткой сохранить достоинство.

- Олег Михайлович, вы заняты? - спросил он, продолжая смотреть на меня. Его светло-серые глаза обещали неземное блаженство.