плоской лакированной шкатулке со сбитыми петлями и исцарапанной
крышкой. Когда-то на крышке был рисунок, но сейчас невозможно было
разобрать: не то гора, не то птица, а то и нечто третье.
бесполезных предметов. Плоский фотоаппарат, раскрывавший гармошку с
объективом при нажатии на выступ сбоку, оказался марки "Цейс-блокнот",
заряжаемый специальной фотопластинкой. Проржавевший насквозь гвоздь
рассыпался на куски, к большому огорчению дяди. В лакированной
шкатулке тоже нашлись забавные безделушки. Мраморный столик с отбитым
носом был немедленно водружен на телевизор. В потускневшей фольге
оказался кусок толстого мутного стекла. Но самой замечательной
находкой явилась перламутровая ручка от зонта. Толстый стержень с
выложенными по меди переливающимися пластинами неожиданно брызнул во
все стороны разноцветными лучами.
и, не отрывая глаз от ручки, бросил сверток в общую кучу.
неохотой отдал ее.
он уставился на ручку.
стержень, так и этак вертел его под лампой - по стенам и мебели
запрыгали радужные пятна.
а? Я к своему зонту приделаю.
не понравилась. Он и сам не отказался бы от ручки. К зонту приделывать
- глупости! Можно повесить на шнурок - и на шею. В классе от такой
стебовой штуки все заторчат!
меняется. Вот, смотри внимательно!
месте. Медленно, словно придавленные стеклом светящиеся капли, они
меняли очертания, сливались, расползались...
пустотелым. Дядя поерзал по внутренней стенке пальцем, но ничего не
нащупал. Запачкался зеленым - и все.
нашлись на столе.
выбросите и не очистите мне стол, то ужина не будет! - голос тети Зины
заставил всех вздрогнуть.
ящик. Ящик они вдвоем быстро запихали под нары, подмигнули друг другу
и дядя шепотом сказал, чтобы Аршак не обращал внимания на тетины
взбрыки, сам-то он притерпелся, но на человека свежего действуют они
чересчур бодряще. Аршак солидно кивнул и они пошли мыть руки.
Сгущенка была холодная, прямо из холодильника. Аршак облизал ложку и
спросил про Клару. Мишка хмыкнул, а дядя, скосив глаза, пробормотал
что-то про сольфеджио. Тетя каменно молчала.
темперированного клавира дядя пошел спать на нары, а Миша переместился
на раскладушку.
и смотрит в окно: тянутся унылые пустыри, темные строения, на
горизонте дома, кое-где светятся окна...
большая машина с пузатой цистерной сзади. Время от времени под ней
вспыхивает пламя, тогда у машины видны рабочие с лопатами и отбойными
молотками.
углях, а рядом ходит большая черная птица на удивительно коротких
ногах. Снова разгорается пламя, и он видит, что ноги у нее все же
длинны, но изогнуты, искривлены, суставы задраны выше тела, и
несчастная птица еле ковыляет, царапая лапами свежевырытую землю. Она
поднимает голову, и он слышит тихий долгий писк. Незнакомое чувство,
словно обида пополам с усталостью, наполняет его. Это печаль...
произносит: "черный стерх", а потом начинается другой сон.
детства. Летние месяцы он проводил у прабабушки. И вот он опять идет
по улицам, мощеным большими каменными плитами, каменные одноэтажные и
двухэтажные дома из разноцветного туфа словно приглашают войти в
распахнутые большие деревянные резные двери, мостовая мягко и
беззвучно стелется под ногами. В лицо дует слабый ветер, вот
взметнулось пыльное облако и понеслось навстречу. Он знает, что где-то
рядом, неподалеку, дом прабабушки, надо обязательно зайти, и тогда
снова можно будет сидеть протяженными вечерами за чаем, прислушиваясь
к воспоминаниям прабабки и двоюродных бабок о людях, давно
обратившихся в прах, и об историях, в которых фигурировали эти,
ставшие прахом. Окно выходит в маленький уютный дворик с кустами
крыжовника и старым абрикосовым деревом посередке, у дерева конура, в
конуре пес, а на конуре вечно дремлет кот и никто не знает, кто и что
ему снится. Аршак уверен, что узенькие кривые улицы сбегают вниз, к
морю, это несколько смущает его, он помнит, что моря в тех краях нет и
не предвидится, речка пограничная - да, а до моря, может, тысяча
километров... Кривые улочки - тоже несуразность - прямые кварталы
старых кварталов детства мало чем напоминают город сна. Но и он был
неплох, только все портил огромный небоскреб в центре, треугольной
громадиной возвышающийся над невысокими, лепящимися друг к другу
домиками. Он идет по улицам пустым, никого нет, тишина, но это не
страшное мертвое безмолвие, все могут появиться сразу, и будет весело
и славно, а пока он идет, высокий дом все ближе, и вот он видит: это
замок, с растущими ввысь башнями, узкими бойницами и застекленными
галереями, а на самом верху сверкает большой шар, увенчивающий шпиль.
камней и бетонных плит, но дверей нет, только заваренные
металлическими угольниками ворота, обмотанные колючей проволокой
калитки, забитые досками, утыканными гвоздями, проломы. А когда он
устает идти вдоль нескончаемой стены, то просыпается...
в яичнице, поднял вдруг голову и, задумчиво почесав нос, сказал:
Рассказал про птицу, про город и про замок. Дядя все ниже и ниже
опускал голову, а когда поднял ее, Аршак увидел в его глазах слезы и
испугался.
понимаешь, что все это значит?
не понимаешь? Впрочем, - спокойно добавил дядя, - я тоже ничего не
понимаю. Одно скажу - это событие. Событие с большой буквы. Ну-ка,
идем!
тесемки.
разлетелись по квартире. Это были листки с наклеенными на них
вырезками из газет и журналов, какие-то бледные ксерокопии, нечеткие
пожелтевшие фотографии. Аршак поднял несколько листков.
прочитал он под хаотическим нагромождением прямых и извилистых линий."
Полтергейст в Конотопе" - гласил заголовок текста на другом листке."
Контакт второго рода: Сарафанд, Агра и Биробиджан - типология и
фактография" - на третьем...
выронил папку с оставшимися бумагами. - Если я коллекционировал эту
билеберду, то вовсе не значит, что должен был верить в нее. Чуши здесь
много, но не зря я общался с маньяками и придурками. Кое-что вылущить
Шилова Юлия
Березин Федор
Володихин Дмитрий
Буркатовский Сергей
Прозоров Александр
Шилова Юлия