господину с огненной бородой, который играет на бильярде в ярко освещенной
комнате левого флигеля, где за окном непрерывно движутся тени с кием в руках
и сигарой во рту. По-прежнему со своей книгой и зонтиком прохаживается взад
и вперед одинокий кюре. И он продолжает прохаживаться, и бильярдные шары
продолжают стучать еще долго после того, как мы погружаемся в сон.
пристыдило бы карету, облепленную вчерашней грязью, если бы что-нибудь могло
пристыдить карету в стране, где их никогда не моют. Все и все полны
бодрости, и когда мы заканчиваем первый завтрак, во двор, позвякивая
бубенчиками, прибывают лошади, присланные с почтовой станции. Вещи, вынутые
вчера из кареты, снова укладываются в нее. Обойдя комнаты и заглянув во все
углы, чтобы увериться, что ничто не забыто, бравый курьер возвещает о
готовности к выезду. Все усаживаются в карету. Все обитатели "Золотого Экю"
снова охвачены восхищением. Бравый курьер вбегает в дом за свертком с
холодной птицей, нарезанной ветчиной, хлебом и печеньем для второго
завтрака; этот сверток он торопливо сует в карету и снова убегает назад.
бумаги. Это счет.
кошелек, а на другом добротная кожаная фляга изрядных размеров, наполненная
до самого горлышка лучшим легким бордо, какое только наш лось в гостинице.
Он никогда не платит по счету, прежде чем ему не наполнят флягу. После этого
он начинает его оспаривать.
уже от другого отца или другой матери. Он уже не такой близкий родственник,
каким был вчера вечером. Хозяин почесывает голову. Бравый курьер тычет
пальцем в некоторые цифры на счете и заявляет, что если они так и останутся,
то "Золотой экю" превратится и притом навсегда, в "Медный экю".
ним по пятам; он тычет ему в руки счет и перо и говорит торопливее, чем
обычно. Хозяин берет перо. Курьер улыбается. Хозяин вносит поправки. Курьер
отпускает шутку. Хозяин по-прежнему настроен благожелательно, но уже не
позволяет себе излишней чувствительности. Он ведет себя как подобает
мужчине. Он обменивается рукопожатием со своим бравым братом, но не
заключает его в объятия. Однако он и сейчас любит своего милого брата; ведь
он знает, что в один прекрасный день тот будет проезжать мимо его гостиницы
с какой-нибудь другою семьей, и предвидит, что его сердце снова устремится к
нему. Бравый курьер со всех сторон обходит карету, осматривает тормоз,
обследует колеса, вспрыгивает на козлы, велит трогаться, и мы пускаемся в
путь.
собора. Здесь толпятся мужчины и женщины в синем, красном, зеленом и белом;
над стойками натянут полотняный навес; вывешенные товары трепещут на ветру.
Крестьяне расселись рядами, выставив перед собой опрятные корзины. Здесь
продавцы кружев, там продавцы масла и яиц, там продавцы фруктов, там -
башмачники. Вся площадь похожа на сцену какого-нибудь крупного театра;
только что поднялся занавес, и вот-вот начнется живописный балет. Собор тоже
похож на декорацию: мрачный, почерневший, запущенный и холодный; лишь в
одном месте он выплескивает на мостовую едва заметные капельки пурпурного
цвета - это лучи утреннего солнца, проникая в крошечное окно, выходящее на
восток, пробиваются через цветные стекла на западном фасаде.
маленькой дерновой площадкой для коленопреклонений пред ним; и вот мы снова
в дороге.
ярко выкрашенным зеленой и красной краской пароходикам, которые ходят по
ней; после пыльных дорог это зрелище радует глаз. Но если вам не нравится
жить посреди огромной равнины с неровными рядами тополей, похожими издали на
гребенки с обломанными зубьями, и вы не хотите провести всю свою жизнь без
малейшей возможности подняться хотя бы на пригорок или вообще куда бы то ни
было иначе чем по ступеням лестниц, вы едва ли изберете Шалон своим
местожительством.
упомянутые мною пароходы доходят за восемь часов.
так, точно свалился с луны. А тут целый город непостижимым образом свалился
с неба; причем, как и полагается падающим оттуда камням, он был извлечен из
топей и пустошей, наводящих ужас. Две больших улицы, прорезанные двумя
большими и быстрыми реками, и все малые улицы, имя которым - легион, -
жарятся на солнцепеке, покрываясь ожогами и волдырями. Дома тут высокие и
громадные, неимоверно грязные, прогнившие, как залежалый сыр, и так же
кишащие живыми существами. Эти дома громоздятся до самых холмов, окружающих
город, и обитающие в них черви высовываются из окон, сушат на палках свои
лохмотья, вползают в двери, выползают на мостовую, жадно ловя широко
раскрытым ртом воздух, копошатся среди необъятных кип и груд прелых,
затхлых, зловонных товаров и живут или, вернее, не умирают до срока, как под
колоколом воздушного насоса. Все промышленные города, собранные в один, едва
ли смогли бы произвести впечатление, оставленное во мне Лионом, ибо здесь
неотъемлемое свойство промышленных городов - нищета - сочетается с обычными
свойствами заграничного города - запущенностью и грязью, доведенными до
пределов возможного; словом, я охотно сделал бы крюк в несколько миль, лишь
бы избежать новой встречи с Лионом.
жара, мы отправились смотреть здешний собор, где несколько старух вкупе с
несколькими собаками были погружены в глубокое созерцание. Каменный пол
собора с точки зрения чистоты ничем не отличался от уличной мостовой; в
узком ящике, вроде корабельной койки, застекленном сверху, выставлена
восковая фигура святого, которую мадам Тюссо* не взяла бы и даром и которой
устыдилось бы даже Вестминстерское аббатство*. Если вам нужны подробные
сведения об архитектуре этой или любой другой церкви, о времени се
возведения, размерах, доходах, а также истории, все это можно найти в
путеводителе мистера Мэррея*; так почему бы вам не полистать его книгу,
мысленно благодаря составителя, как это сделал я.
Лионском соборе, если б не допустил при осмотре этой достопримечательности
небольшой промах. Церковному сторожу страстно хотелось показать эти часы,
отчасти ради поддержания чести своего учреждения и всего города, отчасти,
быть может, в расчете на дополнительное вознаграждение. Как бы там ни было,
часы были приведены в действие, и тотчас же распахнулось множество крошечных
дверец, и бесчисленные крошечные фигурки выскочили из них и тотчас скрылись
с той бестолковой судорожностью в движениях, которая присуща фигуркам,
управляемым часовым механизмом. Сторож между тем объяснял нам все эти
диковинки, указывая на них поочередно своею палочкой. Центральная куколка
изображала деву Марию; рядом с нею был маленький ящичек, и другая куколка,
на редкость злобного вида, совершила из него такой внезапный прыжок, каких
мне, пожалуй, наблюдать не приходилось; при виде девы Марии она метнулась
назад и с силою захлопнула за собой дверцу. Сочтя, что это символизирует
победу и торжество над грехом и смертью, и желая показать, что я отлично
постиг, в чем тут дело, я торопливо проговорил, опережая нашего гида: "Ага!
Это сатана. Дело ясное. До чего же быстро от него отделались". "Pardon,
monsieur" {Извините, сударь (франц.).}, - сказал сторож с учтивым движением
руки в сторону дверцы, как если бы представлял нам того, кто скрылся за нею,
- вы видели архангела Гавриила".
товарами пароход, где, кроме нас, было всего трое или четверо пассажиров, и
поплыли по течению быстрой, как стрела, Роны со скоростью двадцать миль в
час. Среди наших попутчиков самым приметным был глуповатый, старый,
пропахший чесноком, изысканно вежливый шевалье с добрым лицом и вдетым в
петлицу грязным обрывком красной ленточки*, который, казалось, повязал ее
там для памяти, как простак из фарса завязывает узелки на платке.
первых предвестников Альп. Теперь мы плыли мимо них; иногда совсем близко,
иногда нас отделяли от них пологие склоны, покрытые виноградником. Деревни и
городки, словно повисшие в воздухе; оливковые рощи, видные в просветы
ажурных колоколен; облака, медленно ползущие по кручам позади них; развалины
замков на каждой вершине, и домики, приютившиеся в лощинах между холмами, -
все это было очень красиво. Из-за огромной высоты холмов здания казались
изящными макетами, их ослепительная белизна на фоне бурых скал и темной,
тусклой, сумрачной зелени масличных деревьев и крохотные человеческие
фигурки, двигавшиеся на берегу, составляли очаровательную картину. Тут были
также бесчисленные паромы, мосты, знаменитый Pont d'Esprit {Мост св. духа
(франц.).} со сколькими арками, я уж не знаю; города, прославленные своими
винами; Баланс, где учился Наполеон; с каждой излучиной благородная река
раскрывала перед нами все новые красоты.
разрушенный мост и весь испекшийся на солнце город, напоминающий пирог с
недопеченною корочкой - зубчатой городскою стеной, - которой уже больше не
подрумяниться, сколько бы столетий ее ни пекли.
цвел олеандр. Эти старинные улицы очень узки, но довольно опрятны и затенены
полотняными навесами. Яркие платки, старинные резные рамы, ветхие стулья,
столы, похожие на выходцев с того света, святые, мадонны, ангелы, грубо
намалеванные портреты - все это выставлено на продажу и очень живописно. А
рядом, за полуотворенными ржавыми воротами вашему взору открывается тихий,
словно уснувший двор, и в глубине его - величавый старинный дом, безмолвный,
как усыпальница. Все это поразительно схоже с каким-нибудь описанием из
"Тысячи и одной ночи". Три одноглазых календера* могли бы стучать в любую из
Громыко Ольга
Курылев Олег
Ильин Андрей
Никитин Юрий
Якубенко Николай
Куликов Роман