милость, им было надобно?
настроении. Он по-своему любил своих детей, был нежный отец, но сам (если бы
от него, как от Сесси Джуп, потребовали бы точного определения), вероятно,
назвал бы себя "в высшей степени практическим отцом". Он вообще чрезвычайно
гордился выражением "в высшей степени практический", которое особенно часто
применяли к его особе. Какое бы публичное собрание ни состоялось в
Кокстауне, и о чем бы ни шла речь на этом собрании, можно было поручиться,
что один из ораторов непременно воспользуется случаем и помянет своего в
высшей степени практического друга Грэдграйнда. Практический друг неизменно
слушал это с удовольствием. Он знал, что ему только воздают должное, но все
же было приятно.
словами - очутился в местности, которая не была ни городом, ни деревней, но
обладала худшими свойствами и города и деревни, когда до слуха его донеслись
звуки музыки. Барабаны и трубы бродячего цирка, обосновавшегося здесь, в
дощатом балагане, наяривали во всю мочь. Флаг, развевавшийся на вышке этого
храма искусства, возвещал всему миру о том, что на благосклонное внимание
публики притязает не что иное, как "Цирк Слири". Сам Слири, поставив возле
себя денежный ящик, расположился - точно монументальная современная
скульптура - в будке, напоминавшей нишу собора времен ранней готики, и
принимал плату за вход. Мисс Джозефина Слири, как можно было прочесть на
очень длинных и узких афишах, открывала программу своим коронным номером -
"конно-тирольской пляской цветов". Среди прочих забавных, но неизменно
строго-благопристойных чудес, - которые нужно увидеть воочию, чтобы поверить
в них, - афиша сулила выступление синьора Джупа и его превосходно
дрессированной собаки Весельчак. Кроме того, будет показан знаменитый
"железный фонтан" - лучший номер синьора Джупа, состоящий в том, что
семьдесят пять центнеров железа, подбрасываемые вверх его могучей рукой,
сплошной струей подымаются в воздух, - номер, подобного которому еще не
бывало ни в нашем отечестве, ни за его пределами, и который ввиду
неизменного и бешеного успеха у публики не может быть снят с программы. Тот
же синьор Джуп "в промежутках между номерами будет оживлять представление
высоконравственными шутками и остротами в шекспировском духе" *. И в
заключение синьор Джуп сыграет свою любимую роль - роль мистера Уильяма
Баттона с Тули-стрит в "чрезвычайно оригинальном и преуморительном
ипповодевиле "Путешествие портного в Брентфорд".
проследовал дальше, как и подобает человеку практическому, стараясь
отмахнуться от шумливых двуногих козявок и мысленно отправляя их за решетку.
Но поворот дороги привел его к задней стене балагана, а у задней стены
балагана он увидел сборище детей и увидел, что дети, в самых
противоестественных позах, украдкой заглядывают в щелку, дабы хоть одним
глазком полюбоваться волшебным зрелищем.
образцовой школы.
мусора пробивалась чахлая травка, он вынул из жилетного кармана лорнет и
стал вглядываться - нет ли здесь детей, известных ему по фамилии, которых он
мог бы окликнуть и прогнать отсюда. И что же открылось его взорам! Явление
загадочное, почти невероятное, хотя и отчетливо зримое: его родная дочь,
металлургическая Луиза, прильнув к сосновым доскам, не отрываясь смотрела в
дырочку, а его родной сын, математический Томас, самым унизительным образом
ползал по земле, в надежде увидеть хоть одно копыто из "конно-тирольской
пляски цветов"!
столь позорным делом, и, тронув за плечо блудного сына и блудную дочь,
воскликнул:
нежели Томас. Собственно говоря, Томас вовсе не смотрел на него, а покорно,
словно машина, дал оттащить себя от балагана.
Грэдграйнд, хватая обоих за руки и уводя их прочь. - Ради всего святого -
что вы здесь делаете?
недовольство; но сквозь хмурое выражение ее лица пробивался свет, которому
нечего было озарять, огонь, которому нечего было жечь, изголодавшееся
воображение, которое как-то умудрялось существовать, и потому лицо Луизы все
же казалось оживленным. Это было не то естественное, веселое оживление,
которое свойственно счастливому детству, но опасливое, судорожное,
болезненное, какое вспыхивает на лице слепого, ощупью бредущего по дороге.
внезапно превратится в женщину. Так думал ее отец, глядя на нее. Хороша
собой. Была бы своевольна, будь она иначе воспитана (заключил он с присущей
ему практичностью).
что ты, с твоим воспитанием, с твоим умственным развитием, решился привести
сестру в такое неподобающее место.
собой.
увеличивает, Луиза.
ты, которые, можно сказать, насыщены фактами; Томас и ты, которые приучены к
математической точности; и вдруг - Томас и ты - здесь! - воскликнул мистер
Грэдграйнд. - И за каким недостойным занятием! Уму непостижимо.
Надоело.
не хочу. - Больше он ничего не прибавил и только после того, как они молча
прошли с полмили, у него вырвались негодующие слова: - Что бы сказали твои
друзья, Луиза? Разве ты не дорожишь их добрым мнением? Что скажет мистер
Баундерби?
испытующий взгляд. Но мистер Грэдграйнд ничего не заметил, потому что она
опустила глаза прежде, чем он посмотрел на нее.
уводя в Каменный Приют обоих малолетних преступников, он время от времени
повторял с возмущением: - Что скажет мистер Баундерби? - словно мистер
Баундерби был вовсе не мистер и не Баундерби, а пресловутая миссис Гранди *.
ГЛАВА IV
мистера Грэдграйнда, поскольку вообще уместно говорить об узах дружбы между
двумя людьми, в равной мере лишенными теплых человеческих чувств. Именно
такого близкого - или, если угодно, далекого - друга имеет мистер Грэдграйнд
в лице мистера Баундерби.
и невесть кто еще. Он толст, громогласен, взгляд у него тяжелый, смех -
металлический. Сделан он из грубого материала, который, видимо, пришлось
сильно натягивать, чтобы получилась такая туша. Голова у него большая,
словно раздутая, лоб выпуклый, жилы на висках как веревки, кожа лица такая
тугая, что кажется, будто это она не дает глазам закрыться и держит брови
вздернутыми. В общем и целом, он сильно напоминает воздушный шар, который
только что накачали и вот-вот запустят. Он очень не прочь похвастаться, и
хвастает он преимущественно тем, что сам вывел себя в люди. Он неустанно, во
всеуслышание - ибо голос у него что медная труба - твердит о своем былом
невежестве и былой бедности. Чванное смирение - его главный козырь.
практического друга, но выглядит старше: к его сорока семи или сорока восьми
годам можно бы свободно прибавить еще семь-восемь лет, ни в ком не вызвав
удивления. Волос у него немного. Вероятнее всего, они повылезали со страху,
что он заговорит их до смерти, а те, что остались, торчат во все стороны,
потому что их постоянно треплют порывы его бурного бахвальства.
мистер Баундерби и, греясь у огня, делился с миссис Грэдграйнд своими
мыслями по поводу того, что нынче день его рождения. Стоял же он перед
камином, во-первых, потому, что денек выдался хоть и солнечный, но еще
по-весеннему прохладный; во-вторых, потому, что дух непросохшей штукатурки
отказывался покинуть сумрачные покои Каменного Приюта; и в-третьих, потому,
что таким образом он занимал господствующее положение и мог смотреть на
миссис Грэдграйнд сверху вниз.
никогда не слышал. День я проводил в канаве, а ночь в свинарнике. Именно так
я отпраздновал свое десятилетие. Но канава не была мне в новинку. Я и
родился в канаве.