этом.
из секретарей комиссии по составлению Уложения.
хорошо умеете? - спрашивает он неожиданно.
незаурядным стрелком.
еще раз: на каком расстоянии он может попасть в цель и сколько даст промахов
из ста возможных.
яблоко с ветки пистолетным выстрелом и попадал в летящую птицу. Теперь уж
так не стреляют.
коим мы сейчас отправляемся. Лошадь и человек сливались в одно тело. - Он
грустно качает головой. - Теперь уж, сударь, так не ездят.
прямую, как дощечка, руку:
скороговоркой. - Но, к крайнему сожалению, все места заняты. Если б вы
пришли вчера вечером...
вы опоздали. Но штат у нас твердый, а места все заняты...
сокрушенным. Все мои надежды разрушились.
прежде всего думает о себе.
пресмыкаться. Ну что это за жизнь? Грязные казармы, какие-то цветы на
подоконниках, разбитые стекла, грязь, духота. Утром муштра, вечером игра в
карты - кто кого обдует. А днем - сон до вечера. Максимов, Семенов, Толстой.
деньги, почет, знатность, а я играю в карты - благопристойно,
благопристойно, Катрин, - но играю. Пью водку, пишу скверные любовные стихи,
езжу по балам - разве так живут? А если б я был в случае - какие дела бы я
сделал!
свечи. Державин вдруг соскакивает с кресла и кладет руки ей на плечи.
отец, он для тебя все сделает. Дорогая, хорошая, милая, замолви за меня
слово, скажи ему только мою фамилию, умоли, чтобы он принял меня в комиссию.
Ну что тебе стоит! - Она качает головой. - Я приеду, я скоро приеду. Год
войны считают за десять. Я буду генералом. - Она качает головой. - Я приеду
к тебе, и мы повенчаемся. Слышишь? Ладно? Она качает головой.
тогда, - он берет обе ее руки и прижимает к груди. - И тогда мы назовем друг
друга супругами перед целым миром.
двери. Он досадливо бросает в угол перчатки с длинными ногтями мандарина. Он
устал, он болен, он стар... ведь ему все-таки 45 лет. Чего они все хотят от
него?
сделаю карьеру. Я еду на архипелаг, и ты больше меня никогда не увидишь.
ним в своем тяжелом белом платье.
III
не чувствовалось. Только кое-где в окнах горели огни и слышалась заглушенная
зимними рамами музыка.
одиннадцать лет тому назад, в день его отъезда в Москву.
перекрестков ярко горел нехороший желтый огонь и толпились люди. С
любопытством, почти болезненным, он начал присматриваться. Над толпой,
растопырив тяжелые крылья и разбросав маленькие злые головы, с
перекрученными языками, как огромная крылатая рептилия, висел двуглавый
орел. Здесь был кабак, или, как его продолжали называть в Казани, - кружало.
Державин зябко передернул плечами. Он не доверял людским сборищам, они
всегда были ненадежны и загадочны. Случай с петербургскими гренадерами
припомнился ему отчетливо. И там был такой же мирный разговор о том, что при
приближении Пугачева следует положить ружья на землю и бежать к самозванцу.
Чувствования черни темны и обманчивы. Никогда нельзя положиться ни на ее
приязнь, ни на ненависть. Нелепая сказка самозванца привлекает куда больше
доброхотов и сторонников, чем строгая распорядительность истинного
правительства.
обманчивое и мнимое.
открытыми окнами.
дотронулся до фуражки и раскланялся. Державин узнал его не сразу. Это был
один из следователей секретной комиссии. Доехав до поворота, офицер вдруг
обернулся в его сторону и что-то крикнул. Державин знаком показал, что не
слышит. Тогда офицер приложил руку ко рту и крикнул еще раз. При этом он
смеялся и левой рукой показывал на бока.
время одной из чересчур уж пьяных и откровенных попоек. Тогда этот офицер
метал талию и все время подмигивал Максимову, который проигрался и был
сильно не в духе. В конце игры вспыхнула ссора, и офицер четким, хорошо
заученным движением схватился за подсвечник. Максимова, совершенно пьяного,
быстро вытолкнули из комнаты. Кажется, он, Державин, спьяна полез тогда
удерживать пьяных и уговаривал их успокоиться.
Один из них в расстегнутом мундире, с бессмысленными добрыми глазами,
серьезно и строго посмотрел на Державина и вдруг расхохотался. Его сосед -
тонкий, большеглазый, как птица, - Державин знал, что это секретарь
главнокомандующего, - серьезно и почтительно с ним раскланялся. Потом
обернулся к своему соседу и стал что-то ему говорить, качая головой.
Державин, боясь, чтобы они не остановились, сильно толкнул ногой своего
возницу, и они проскакали дальше.
пушистый кристаллический снег, лишь кое-где прорезанный блестящими желтыми
полосами. Здесь мало ходили и еще меньше ездили.
снегом поганки. Баба шла к журавлю, скрипя пустыми ведрами. Не попадалось ни
офицера, ни розовых карет с открытыми шторами. Желтый огонь кружала снова
привлек его внимание. Около него стояло человек десять, и один из толпы,
видимо, сильно пьяный, сидел на снегу и, закинув голову, горланил песню про
Ваньку-ключника. Увидев Державина, он вдруг забеспокоился, перестал петь и
украдкой толкнул своего соседа. Уже подъезжая к дому, Державин вдруг понял
причину смеха офицера и удивления пьяного.
в Москве.
IV
звучал во время непогоды, как поющая раковина. В трубе жил испокон веков
какой-то особенно упорный и голосистый домовой, который во время бури умел
петь на два голоса. Но и вообще дом был всегда полон звуками: трещали
половицы, осыпалась известка, гудел ветер на чердаке, шуршали в бумагах
полчища тараканов.