Чтение 3–й страницы книги ~Южный ветер~

-- Вам нравится Золя? -- поинтересовался он.

-- Не очень. Он, в общем-то, свинья порядочная, а
технические приемы его торчат наружу так, что смех берет.
Однако, как человека, его нельзя не уважать. Если бы мне
пришлось читать такого рода литературу для собственного
удовольствия, я, пожалуй, предпочел бы Катюля Мендеса. Но дело
не в удовольствии. Я, как вы понимаете, читал его, чтобы
освоиться с образом мыслей тех, кто приходит ко мне с покаянной
исповедью, а из них многие отказываются расстаться с книгами
подобного рода. Книга порой так сильно влияет на читателя,
особенно если читатель -- женщина! Самому мне сомнительные
писатели не по душе. И все же порой, читая их, рассмеешься, сам
того не желая, не правда ли? Я вижу, вам действительно стало
получше.

Мистер Херд невольно сказал:

-- Вы очень свободно говорите по-английски.

-- О, всего лишь сносно! Я проповедовал перед крупными
конгрегациями католиков в Соединенных Штатах. И в Англии тоже.
Матушка моя была англичанкой. Ватикан соизволил вознаградить
ничтожные труды моего языка, даровав мне титул монсиньора.

-- Поздравляю. Для монсиньора вы довольно молоды, нет? У
нас принято связывать это отличие с табакерками, подагрой и...

-- Тридцать девять лет. Это хороший возраст. Начинаешь
видеть истинную ценность вещей. А ваш воротник! Могу ли я
осведомиться?...

-- А, мой воротник; последний след былого... Да, я
епископ. Епископ Бампопо в Центральной Африке.

-- Вы тоже довольно молоды для епископа, ведь так?

Мистер Херд улыбнулся.

-- Насколько мне известно, самый молодой в реестре.
Желающих занять это место было немного -- далеко от Англии,
работа тяжелая, да еще климат, сами понимаете...

-- Епископ. В самом деле?

Священник впал в задумчивость. Вероятно, он решил, что
собеседник потчует его чем-то вроде дорожной байки.

-- Да, -- продолжал мистер Херд. -- Я то, что у нас
называют "возвратной тарой". Этими словами в Англии обозначают
возвращающегося из своей епархии колониального епископа.

-- Возвратная тара! Звучит так, словно речь идет о пивной
бутылке.

Вид у священника стал совсем озадаченный, как будто его
посетили сомнения по части душевного здравия собеседника.
Однако южная вежливость или попросту любопытство возобладали
над опасениями. Возможно, этот чужеземец всего лишь не прочь
пошутить. Так отчего же ему не подыграть?

-- Завтра, -- с вкрадчивой вежливостью заговорил он, -- вы
увидите нашего епископа. Он приедет на торжества в честь
святого покровителя острова; вам повезло, что вы станете
свидетелем этого праздника. Весь остров украсится. Будет
музыка, фейерверки, пышное шествие. Наш епископ милый старик,
хоть и не вполне, как это у вас называется, либерал, -- со
смехом добавил он. -- Впрочем, иного и ожидать не приходится,
не так ли? Мы предпочитаем консервативных пресвитеров. Они
уравновешивают модернизм молодежи, нередко буйный. Вы впервые
посещаете Непенте?

-- Впервые. Я много слышал о красоте этих мест.

-- Вам здесь понравится. Народ у нас умный. Вино и еда
хорошие. Особенно славятся наши лангусты. Вы встретите на
острове соотечественников, в том числе дам; герцогиню
Сан-Мартино, к примеру, которая на самом деле американка;
вообще, замечательные есть дамы! Да и деревенские девушки
заслуживают благосклонного взгляда...

-- Праздничное шествие это интересно. Как зовется ваш
покровитель?

-- Святой Додеканус. С ним связана замечательная история.
У нас на Непенте есть один англичанин, ученый, мистер Эрнест
Эймз, который все вам о нем расскажет. Он знает о святом больше
моего; порой кажется, будто он с ним каждый вечер обедал.
Правда, он великий затворник -- я имею в виду мистера Эймза.
Да, и приятно, конечно, что на праздник приедет наш старый
епископ, -- с легким нажимом вернулся он к прежней теме. --
Пастырские труды по большей части держат его на материке. У
него большая епархия -- почти тридцать квадратных миль. Кстати,
а ваша, насколько она была велика?

-- Точной цифры назвать не могу, -- ответил мистер Херд.
-- Но чтобы пересечь ее из конца в конец, мне обычно
требовалось три недели. Вероятно, не многим меньше итальянского
королевства.

-- Итальянского королевства? В самом деле?

Что и уничтожило последние сомнения. Разговор прервался;
добродушный священник погрузился в молчание. Он казался
уязвленным и разочарованным. Это уже не шутки. Он изо всех сил
старался быть вежливым со страдающим иностранцем и получил в
виде вознаграждения самые что ни на есть дурацкие россказни.
Возможно, он припомнил другие случаи, когда англичане проявляли
присущее им странноватое чувство юмора, освоиться с которым он
так и не смог. Лжец. А то и помешанный; один из тех безвредных
фанатиков, что бродят по свету, воображая себя папой римским
или Архангелом Гавриилом. Как бы то ни было, священник не
сказал больше ни слова, но погрузился, на сей раз
по-настоящему, в чтение требника.

Судно стало на якорь. Местные жители полились потоком на
берег. Мистер Мулен уехал один, надо полагать, в свой роскошный
отель. Епископ, погрузив в коляску багаж, поехал следом. Он
наслаждался извилистой, уходящей кверху дорогой; любовался
принаряженными к празднику домами, садами и виноградниками,
многокрасочным горным ландшафтом над ними, улыбающимися,
прокаленными солнцем крестьянами. Все вокруг несло на себе
отпечаток довольства и благополучия, чего-то радостного,
изобильного, почти театрального.

"Мне здесь нравится", -- решил он.

И задумался, скоро ли ему удастся увидеть свою двоюродную
сестру, миссис Мидоуз, ради которой он прервал путешествие в
Англию.

Дон Франческо, улыбчивый священник, обогнал их обоих,
несмотря на то, что потратил в гавани десять минут на разговор
с хорошенькой крестьянской девушкой с парохода. Он нанял самого
быстрого из местных возчиков и теперь бешено мчал по дороге,
полный решимости первым сообщить Герцогине о том, что на остров
прибыл помешанный.

ГЛАВА II

Герцогиня Сан-Мартино, благодушная и представительная дама
зрелых лет, способная при благоприятных атмосферных условиях
(зимой, например, когда пудра, как правило, не стекает
струйками по лицу) сойти, во всяком случае в профиль, за
поблекшую французскую красавицу былых времен, -- Герцогиня не
составляла исключения из правила.

Это было древнее правило. Никто не знал, когда оно впервые
вошло в силу. Мистер Эймз, непентинский библиограф, проследил
его вплоть до второго финикийского периода, но не нашел
причины, по которой именно финикийцы, а не кто-то иной, должны
были установить прецедент. Напротив, он склонен был полагать,
что правило датируется более ранней эпохой, в которую
троглодиты, манигоны, септокарды, мердоны, антропофаги и прочие
волосатые аборигены приплывали в своих несусветных лодчонках по
морю, обменивать то, что они собирали в ущельях варварской
Африки, -- змеиные шкуры и камедь, газельи рога и страусиные
яйца, -- на сверхъестественно вкусных лангустов и деревенских
девушек, которыми Непенте славился с незапамятных времен. В
основе ученых выводов мистера Эймза лежало то обстоятельство,
что на острове был обнаружен рог газели, принадлежавшей, как
установили ученые, к ныне вымершему триполитанскому виду, тогда
как во время проводимых в Бенгази раскопок удалось извлечь на
свет череп взрослой женщины гипо-долицефалического
(непентинского) типа.

Это было приятное правило. Сводилось оно к тому, что в
первой половине дня всем непентинцам, независимо от возраста,
пола и состояния здоровья, следовало непременно попасть на
рыночную площадь, называемую также "пьяцца", -- площадь
очаровательную, три стороны которой занимали главные здания
города, а с четвертой открывался прелестный вид на сам остров и
на море. Здесь непентинцам полагалось сходиться, обмениваться
сплетнями, договариваться о вечерних встречах и разглядывать
тех, кто только что прибыл на остров. Восхитительное правило!
Ибо оно по существу предохраняло каждого от каких-либо утренних
трудов, а после дневного завтрака все, натурально, ложились
вздремнуть. Как приятно, подчиняясь железной необходимости,
прогуливаться под ярким солнцем, приветствовать друзей,