вместе с животным, должен был служить судну ложным маяком.
преступные проделки почти всегда приводили к желанной цели.
только кливер и латинские паруса на корме. Большего ей и не требовалось,
чтобы подойти к берегу и бросить якорь.
с непостижимой уверенностью двигалось по извилистому проливу. Казалось,
саколеве и дела нет до переносного фонаря, привязанного к рогам козы. Даже
при дневном свете нельзя было бы маневрировать точнее. Видно, капитан ее
не раз преодолевал преграды на подходе к Итилону и знал их так хорошо, что
они не пугали его даже глубокой ночью.
носу корабля. Теперь его силуэт явственно выступал из мрака. Капитана с
головы до ног покрывал "аба" - шерстяной, в широких складках плащ с
капюшоном. Право, ничто в этом человеке не напоминало скромного хозяина
каботажного судна, который, ведя свой корабль среди скал, перебирает с
молитвой крупные четки; без них не обходится ни один моряк, плававший в
водах Архипелага. Этот же, даже не повышая голоса, невозмутимо подавал
команду рулевому. Внезапно блуждающий огонек на берегу погас. Однако это
не помещало саколеве неуклонно продолжать свой путь. Но вот судно сделало
резкий поворот, и на мгновение возникла опасность, что в непроглядном
мраке оно наскочит на скалу, выступавшую из воды в кабельтове от входа в
гавань. Едва заметное движение руля - и корабль, изменив направление,
обогнул риф, едва не задев его.
загораживал фарватер, оставляя в нем только узкий проход; здесь, вблизи
желанной стоянки, разбился не один корабль, независимо от того, находился
его лоцман в сговоре с итилонцами или нет.
руки беззащитную саколеву. Еще несколько минут, и она бросит якорь в
гавани. Чтобы завладеть судном, нужно было непременно взять его на
абордаж.
Сгустившаяся тьма как нельзя лучше благоприятствовала их планам.
встречали возражений, особенно когда он призывал к грабежу.
кинжалами и топорами, прыгнули в лодки, стоявшие на привязи у причала, и
поплыли к судну; пираты располагали бесспорным численным превосходством
над экипажем корабля.
миновав проход, очутился на середине гавани. Отдали фал, бросили якорь, и,
вздрогнув от толчка, вызванного его падением, судно застыло в
неподвижности.
самый беспечный экипаж, зная дурную славу итилонцев, схватился бы за
оружие и на всякий случай приготовился к отпору.
как капитан перешел с носа на корму, а матросы, не удостаивая вниманием
приближающиеся лодки, преспокойно занялись уборкой парусов, торопясь
очистить палубу.
так что стоило лишь налечь на фалы, и судно сразу же могло вновь поставить
паруса.
сторон навалились на нее. А так как фальшборт судна был невысок, то
нападающие без труда перешагнули его и с грозным ревом рассыпались по
палубе.
направил его на капитана.
лицо выступило из мрака.
земляка Николая Старкоса?
поспешно отвалили от судна и направились к берегу.
2. ЛИЦОМ К ЛИЦУ
"гичка", и вскоре у подножья мола из нее высадился никем не сопровождаемый
безоружный моряк, только что обративший в бегство итилонцев.
того бросившее якорь в гавани.
руками и ногами. Он носил на голове плотную морскую шапку, оставлявшую
открытым высокий упрямый лоб; его черные волосы кольцами рассыпались по
плечам. Зоркие глаза глядели сурово. Не в пример клефтам, он не закручивал
свои длинные торчащие усы, густые и пышные на концах. Капитану Старкосу
можно было дать лет тридцать пять с небольшим. Но обветренная кожа,
жесткое выражение лица, глубокая складка на лбу - мрачная борозда,
свидетельствовавшая о дурных наклонностях, - сильно его старили.
паликара. Его кафтан с капюшоном коричневого цвета, расшитый темным
шнурком, широкие зеленоватые шаровары, заправленные в высокие сапоги,
скорее напоминали одежду моряка с берберийского побережья.
Здесь он провел свои детские годы. Среди этих утесов подростком, а затем
юношей изучал жизнь моря. У этого побережья плавал, отдаваясь на волю
течений и ветров. Вокруг не было ни одной бухты, где бы он не измерил
глубину вод и крутизну берегов, ни одного рифа, каменистого участка дна
или подводной скалы, чье местоположение не было ему известно. Не нашлось
бы ни одного поворота в извилистом фарватере, сквозь который он, без
компаса и не прибегая к помощи лоцмана, не провел бы любой корабль. И нет
ничего удивительного, что ложные сигналы его земляков не помешали ему
уверенно направлять ход саколевы. Впрочем, он отлично знал, что итилонцы -
народ ненадежный: ему доводилось видеть их в деле. В сущности это были
прирожденные хищники, но он не осуждал их: его-то они не трогали!
того как его отец, подобно тысячам других патриотов, стал жертвой
жестокости турок, мать Николая, обуреваемая жаждой мести, только и ждала
случая, чтобы ринуться в первое же восстание против оттоманского ига. Он
сам, едва ему исполнилось восемнадцать лет, покинул Мани, и первые
странствия по морю, преимущественно в водах Архипелага, стали для него
школой не только мореходного искусства, но и пиратского промысла. На каких
кораблях служил он в ту пору своей жизни, кто из знаменитых флибустьеров и
корсаров были его вожаками, под каким флагом он впервые сражался, чью
кровь проливал - врагов Греции или своих соотечественников, - на все эти
вопросы никто, кроме самого Старкоса, не ответил бы. Его не раз встречали
в различных портах Керенского залива. Пожалуй, некоторые земляки Старкоса
могли бы кое-что рассказать о его разбойничьих подвигах, совершенных не
без их участия, о захваченных и пущенных на дно торговых кораблях, о
богатой добыче, попавшей к ним в руки. Однако некая тайна окружала имя
Николая Старкоса. И тем не менее у него была столь громкая известность,
что вся Мани склонялась перед ним.
вот почему, увидев его, они так испугались, что у них пропала всякая охота
грабить саколеву, как только выяснилось, кто ею командует.
множестве сбежались мужчины и женщины и почтительно выстроились на его
пути. Когда он сошел на пристань, в толпе не раздалось ни единого
возгласа. Казалось, Старкос обладал магической властью: с его появлением
все вокруг затихало. Итилонцы ждали его слов, но он, по обыкновению,
молчал, и никто не смел заговорить с ним первым.
направился в конец пристани, туда, где она делала поворот. Пройдя шагов
двадцать, он остановился. За ним, словно ожидая приказаний, следовал
старый моряк, и капитан, узнав его, сказал:
выбору в этом морском поселке. И все они, не спросив, куда он их ведет,
для какого дела предназначает, за чей счет придется им плавать, в чьих
интересах сражаться, - последовали бы за своим земляком, готовые разделить
с ним его жребий, ибо хорошо знали, что так или иначе, а внакладе они не
останутся.
продолжал свой путь вверх по пристани, закруглявшейся в конце мола, и
вскоре углубился в одну из узких портовых улиц.
занялся отбором матросов для саколевы.
берега, на которых раскинулось местечко Итилон. Сюда, наверх, доносился
лишь лай свирепых псов, широкомордых, как доги, и с чудовищной пастью;
псов этих, с которыми не было сладу, путники остерегались не меньше