(допустим, Пупкина Владлена Сергеевича).
он переходил на значительный шепот: - Гришкина. - И интимно-почтительно: -
Евгения Матвеевича... - Он говорил так, будто вчера с ним Самим обедал,
будто приближен к высшим - в его понимании - сферам, и даже не
догадывался, что высшая сфера - это как раз его сфера, в которой он
обитает вместе со своим по-настоящему большим талантом, ну а пупкины и
гришкины приходят и уходят, и о них потом никто не помнит.
террористу секрет атомного оружия, продолжал он меня просвещать. Пока
терпеливо...
дело с законченным идиотом, с которым не то что разговаривать о важных
вещах, но даже в одном поле... - нельзя.
квартиру и даже орден, но, заметив скуку в моих глазах, стал уже
относиться ко мне как к безнадежному недоумку.
исполнение роли фашистского палача - это изумительно! Он и впрямь сыграл
роль гестаповца так, что, полагаю, был даже интереснее оригинала, но ведь
не железный же крест он получил, а совсем другое... Льюису Кэрроллу надо
было родиться в России - вот где настоящее Зазеркалье, вот где страна
чудес! Главное - ничего не надо выдумывать, никаких сказок - пиши с
натуры, и все!
тянется, и - кого бы он потом ни играл, какой костюм ни носил - он все
равно постоянно ощущал себя в ладно сидящем мундире высшего офицера
Третьего рейха.
это мое открытие. Про актеров все время уважительно говорят: он играл, к
примеру, Хлестакова, а на самом-то деле это просто детская игра типа "
дочки-матери "
Хлестакова.
кого-нибудь еще? Вот артисты и играют, счастливым образом оставаясь детьми
до глубокой старости.) Так вот, он играл в тот раз - не важно, в какой
пьесе, - в первого секретаря крайкома партии. Он всегда к этой роли
подходил ответственно, поэтому приезжал в театр задолго до начала, с
удовольствием надевал костюм, не спеша завязывал галстук, а гримерша
делала ему неотразимый макияж и прилаживала аккуратный паричок. После чего
он долго вертелся перед большим трюмо в коридоре. Хотя слово " вертелся "
тут совершенно не подходит и не обеспечивает должного уважения к процессу.
Он осанисто прихорашивался - вот это будет точнее. А за полчаса до
спектакля милиционер привозил ему настоящий значок депутата Верховного
Совета. Он хотел именно так, вероятно, для того, чтобы хоть на два часа
почувствовать себя облеченным настоящей властью.
скроюсь с этим значком и окажусь где-нибудь, допустим, в Баку... Что я там
могу натворить за одни сутки!
наполняло душу артиста парящим восторгом власти. На два часа...
режиссера вызывает на сцену его и меня. Я изображаю в спектакле его
референта с мерзкой фамилией Синилкин, и все начинается с нашего почти
одновременного появления на сцене, на которой в это время стоит кабинет
первого секретаря - его, стало быть, кабинет. И вот идем мы к сцене: он -
впереди, не видя меня, я - шагах в пяти сзади следую за ним. На этот раз
спектакль идет в филиале МХАТа, причем впервые, и обстановка совершенно
незнакома. Он подходит к двери, за которой уже, собственно, сцена, и
останавливается в некотором недоумении.
штурвал, который, видимо, надо поворачивать. Он и начинает поворачивать, а
затем тянуть эту дверь на себя. Это дается ему с трудом, так как дверь
тяжела, массивна и вообще вместе со штурвалом выглядит как вход в
суперсекретный бункер. И в какой-то момент артист, абсолютно забывая, где
находится и кто он сейчас, говорит в адрес двери тихонько и не без
уважения : "Смотри-ка ты... Совсем, как у нас в гестапо ". И, услышав за
спиной даже не смех, а тонкий стон своего референта, поворачивается и
мгновенно делает вид, что это он так пошутил.
пленительной из человеческих слабостей является знание имен и отчеств
секретарей ЦК нашей компартии?! Да что гестапо! Это всего лишь роль, но
ведь за ней стоит человек, беспредельно лояльный и поэтому любящий партию
власти самозабвенно - до экстаза, до восторга, почти до оргазма. А получая
какую-нибудь награду, непременно нужно было благодарить лично Генерального
секретаря, затем саму родную партию и уж только потом - всех остальных, по
выбору, например народ.
вот как на вручении премии "Оскар " - сначала лауреат благодарит
конкретных лиц, а потом уже всех собравшихся.
ее знакомый ученый, профессор и академик, получал Звезду Героя
Социалистического Труда, которую в народе звали "Гертрудой ". Этот
интеллигентнейший человек вынужден был соблюдать правила приема награды,
однако решил свою ответную речь хоть как-то очеловечить, окрасить казенную
форму благодарности теплотой импровизации. Удалось ему это следующим
образом. Сказав само собой разумеющееся " спасибо " дорогому Леониду
Ильичу, он затем припомнил то немногое, чем мог бы обласкать партию, и
рассыпался ей в похвалах, скупых по содержанию, но цветистых по форме. Но
тут его гиперинтеллигентность высунула свой озорной нос из недр
словоблудия, и он растроганно произнес: "Она, партия, мне столько дала...
Она нам всем так... дала... что у меня не хватает слов, чтобы выразить то,
что я чувствую. И я от всего сердца благодарю нашу родную коммунистическую
партию и ее... - тут он поискал слова, усиливающие эмоцию, и таки нашел!
Самые-самые! - совершенно изумительное ЦК ".
изумительное ЦК", ну а у Филатова - кино и, конечно же, стихи, некоторые
из которых превращаются в...
даже не слабость, а " одна, но пламенная страсть " - это французские
шансонье. Он у них учится петь, потому что они - воздух, свет, окно в
другой песенный мир, альтернативный нашей кондовой эстраде с комсомольским
уклоном; красивые звуки, высокие чувства - словом, лямур, который тужур,
на веки вечные. Поэтому он бесконечно крутит пластинки или магнитофонные
записи выдающихся французов и старается петь вместе с ними, синхронно
повторять то, что они делают. Если какой-то пассаж не получается, он
крутит это место раз двадцать, пока не добьется хотя бы приблизительной
похожести. Поэтому не удивительно, что их интонации намертво въедаются в
его манеру пения, и, когда его потом будут спрашивать, отчего он свои
песни поет с этаким французским прононсом, наш русский шансонье будет
лживо отвечать, что у него-де хронический насморк и гайморит. И, конечно
же, именно путь шансонье наметил себе, живя в России шестьдесят пятого
года, этот глупый молодой человек. В области песни, разумеется, потому что
театральное искусство, которому сейчас обучается, он и не думает
оставлять. Ради эстрады? Да что вы! К нашей эстраде мы все относимся почти
брезгливо, как к искусству второго сорта, и когда ее патриарх Леонид
Осипович Утесов через девять лет будет подбивать молодого человека бросить
театр и перейти с трудовой книжкой к нему в оркестр окончательно, Володя
решится только на совместительство, да и то в основном из-за денег. Ну
глупый молодой человек! Утесов и тогда для всей страны значил больше, чем
все ТЮЗы, вместе взятые, но Володин ТЮЗ, а тем более только что
появившийся спектакль "Три мушкетера ", значил для него в то время гораздо
больше, чем вся эстрада мира - оптом и в розницу. Тем более что он считал
совместительство театра и эстрады для себя идеальным. А уж в шестьдесят
пятом году, наполненном доверху мечтами о будущем, он полагал, что убойное
сочетание в себе автора музыки, певца и драматического артиста,
подкрепленное к тому же хорошими стихами, гарантирует ему светлый и
радостный путь на эстраде. А театр будет идти параллельным, спокойным
курсом, и одно будет дополнять другое. Он мечтал о том, чтобы все было,
как у французов: большой оркестр, тонкая аранжировка, слева - скрипки,
справа - саксофоны, трубы и тромбоны, сзади на возвышении - барабанщик, а
впереди - он, артист, поющий свои песни на стихи Леонида Филатова. Ну
почти так и вышло в оркестре Утесова: и театр остался, и под оркестр спел,
да вот только номером - три-четыре песни, и все. А сольные концерты, если
и случались, то под гитару. Неплохо, конечно, но мечталось-то о другом: о
некоем песенном театре, где можно сыграть свои песни, без гитары, с
Василенко Иван
Круз Андрей
Лондон Джек
Каменистый Артем
Глуховский Дмитрий
Афанасьев Роман