то, значит, проигрыватель неисправен. Настолько была искажена мелодия.
Такого Баха я еще никогда не слышал. Бах - бальзам, пролитый на душу, но то,
что я услышал, не было ни ядом, ни бальзамом, а каким-то бесформенным комом
глины. Это было нечто лишенное смысла, глупое, все музыкальные фразы до
одной представлялись мне вывалянными в пыли, приторными леденцами.
в комнату. Я ничего не сказал, и ты, видимо, подумала, что я погрузился в
музыку. Ты тут же тихонько вышла. Значит, это я сошел с ума! И все равно я
не мог поверить в это... Неужели изуродованное лицо способно влиять на
восприятие музыки?.. Сколько я ни вслушивался, умиротворяющий Бах не
возвращался, и мне не оставалось ничего другого, как примириться с этой
мыслью. Вставляя сигарету в щель между бинтами, я нервно спрашивал себя, не
потерял ли я еще чего-то вместе с лицом. Моя философия, касающаяся лица,
нуждалась, кажется, в коренном пересмотре.
воспоминания тридцатилетней давности. Этот случай, о котором я с тех пор ни
разу не вспоминал, внезапно ожил, отчетливо, точно цветная гравюра. Все
вышло из-за парика моей старшей сестры. Трудно объяснить почему, но эти
чужие волосы казались мне чем-то невыразимо непристойным, аморальным.
Однажды я потихоньку стащил его и бросил в огонь. Но мать как-то это
обнаружила. Она приняла мой поступок очень близко к сердцу и учинила допрос.
И хотя мне казалось, что я поступил правильно, когда меня стали допрашивать,
я не знал что ответить и стоял растерянный, красный. Нет, если бы я
попытался, то смог бы, конечно, ответить. Но мне казалось, что даже говорить
об этом неприлично, брезгливость сковывала язык... Ну, и если заменить слово
парик словом лицо, то станет ясно, почему непереносимое внутреннее
напряжение так точно совпало с пустым звучанием разрушенного Баха.
погони, ты вытирала стоявшие на обеденном столе стаканы. То, что произошло
дальше, было настолько внезапно, что сейчас я не могу восстановить в памяти,
как все это случилось. Столкнувшись с твоим противодействием, я смог наконец
полностью осознать, в каком положении оказался. Правой рукой я сжал твои
плечи, левой попытался залезть под юбку. Ты закричала и вдруг, напрягшись,
как пружина, вскочила. Стул отлетел в сторону, стакан упал на пол и
разбился.
Мои действия, может быть, и правда были слишком грубыми. Но я находил им и
некоторое оправдание. Это была отчаянная попытка одним усилием вернуть то,
что я начал терять из-за искалеченного лица. Ведь с тех пор, как это
случилось, физической близости между нами не было. Хотя теоретически я
признавал, что лицо имеет лишь подчиненное значение, но все же избегал
посмотреть на себя со стороны, уходил от этого. Я был загнан в угол, и у
меня не оставалось другого выхода, кроме как броситься в лобовую атаку.
Видимо, своим поступком я хотел доказать, что барьер, воздвигнутый между
нами моим лицом, призрачен, что его не существует.
припорошенного алебастровой пылью, блуждающими огоньками до сих пор
покалывает кончики моих пальцев. В горле у меня будто пучок колючек, застрял
хриплый вопль. Я хотел сказать что-нибудь. Мне хотелось многое сказать... Но
я не мог вымолвить ни слова. Оправдание?.. Сожаление?.. А может быть,
обвинение? Если уж говорить - нужно было выбрать что-нибудь из этого, но
сделать выбор я, кажется, уже не успевал. Если выбрать оправдания или
сожаление, то лучше уж просто улетучиться как дым. Если же выбрать
наступление, то я бы разодрал твое лицо, и ты бы стала подобна мне или даже
еще страшнее. Вдруг ты заплакала навзрыд. Это был жалобный, безысходный
плач, похожий на урчанье воздуха в кране, из которого перестала течь вода.
глубокой, что в ней, казалось, могло легко поместиться все мое тело и еще
место бы осталось. Откуда-то засочилась жидкость, похожая на гной из гнилого
зуба, и застучала каплями. Сопровождающее этот звук зловоние, наполнившее
комнату, ползло, будто полчища тараканов, отовсюду: из обивки стульев, из
шкафа, из водопроводного крана, из выцветшего, засиженного мухами абажура. У
меня возникло непреодолимое желание заткнуть на лице все дыры. Захотелось
прекратить эту пародию на игру в прятки, когда не от кого прятаться.
x x x
такая идея появилась, не было ничего удивительного. Ведь для сорняка вполне
достаточно клочка земли и капли влаги. Не принимая близко к сердцу, не
придавая этому серьезного значения, со следующего дня, как и намечал, я стал
просматривать оглавления старых научных журналов. Нужная мне статьи об
искусственных органах из пластика должна быть примерно в летних номерах за
позапрошлый год. Да, моей целью было сделать пластиковую маску и прикрыть ею
дыры на лице. Согласно одной теории, маска служит не простым заменителем, а
выразителем весьма метафизического желания заменить свой облик каким-то
другим, превосходящим собственный. Я тоже не мыслил категориями рубахи и
брюк, которые можно менять, когда захочется. Не знаю, как поступили бы
древние, поклонявшиеся идолам, или юнцы, вступающие в пору половой зрелости,
я же не собирался возложить маску на алтарь своей второй жизни. Сколько бы
ни было лиц, я неизменно должен был оставаться самим собой. Маленькой
"комедией масок" я пытался лишь заполнить затянувшийся антракт в моей жизни.
можно создать части тела, внешне почти не отличающиеся от настоящих. Правда,
все это относилось лишь к воспроизведению формы, что же касается
подвижности, то здесь оставалось еще много нерешенных проблем. Нужно
постараться, чтобы маска, если мне удается ее создать, обладала мимикой. Мне
бы хотелось, чтобы она могла свободно растягиваться и сокращаться в плаче и
смехе, следуя за движением мускулов лица, управляющих мимикой. И хотя
нынешний уровень высокомолекулярной химии вполне позволяет добиться этого,
наши возможности в области технологии несколько отстают. Но одно то, что
надежда существовала, уже было для меня в то время прекрасным
жаропонижающим. Когда нет возможности лечить зубы, не остается ничего иного,
как глотать болеутоляющее.
органах, и поговорить с ним. К. сам подошел к телефону, но был очень
неприветлив и разговаривал со мной без всякого интереса. Может быть, он
испытывал предубеждение против меня - человека, тоже занимающегося
высокомолекулярными соединениями. Но все же обещал уделить мне час после
четырех.
документов, я быстро ушел. Улица сверкала, точно отполированная, ветер
разносил запах маслин. Эта сверкающая улица, этот запах вызывали у меня
острое чувство зависти. Пока я ждал такси, мне казалось, что со всех сторон
на меня глазеют, будто видят перед собой незаконно вторгшегося пришельца. Но
я терпел этот слишком яркий солнечный свет - пока все было лишь негативом, в
котором черное - белое, а белое - черное, и, если удастся получить маску, я
сразу же смогу получить позитив.
недалеко о станции кольцевой железной дороги. Это был обыкновенный, ничем не
примечательный дом, на котором висела малозаметная табличка
"Научно-исследовательский институт высокомолекулярной химии К.". Во дворе у
ворот как попало были расставлены клетки с кроликами.
на ножках, лежало несколько старых журналов. Я почему-то пожалел, что пришел
сюда. Институт - звучало внушительно, но вряд ли это было то место, где
следовало выбирать лечащего врача. Может быть, К. - обыкновенный шарлатан,
пользующийся доверчивостью своих пациентов. Обернувшись, я увидел на стене
две фотографии в замусоленных рамках. На одной - в профиль лицо женщины без
подбородка, напоминающее мордочку полевой мыши. На другой - оно же, чуть
улыбающееся, ставшее несколько привлекательнее, видимо, после пластической
операции.
на твердой скамье было невыносимо. Наконец вошла сестра и проводила меня в
соседнюю комнату. В ней разливался молочный свет, проникавший сквозь жалюзи.
На столе у окна никаких шприцев не было, зато устрашающе блестели какие-то
незнакомые инструменты. Около стола стояли шкаф с историями болезней и
вращающееся кресло с подлокотниками, напротив - такое же кресло для
пациентов. Несколько поодаль - невысокая ширма и рядом кабинка на колесиках
для переодевания. Стандартное оборудование кабинета врача. Оно привело меня
в уныние.
неожиданности, увидев содержимое эмалированного лотка. Ухо, три пальца,
кисть руки, щека от века до губы... Они лежали как попало в лотке, еще дыша
жизнью, будто только что отрезанные. Мне стало не по себе. Они казались
более настоящими, чем настоящие. Честно говоря, даже и в голову не
приходило, что слишком точная копия может производить такое тягостное
впечатление. Хотя достаточно было посмотреть на срезы, чтобы убедиться, что
это всего лишь пластиковые муляжи, мне все равно казалось, что я ощущаю
запах смерти.
внешность. Вьющиеся волосы, очки без оправы с толстыми стеклами, похожими на
донышки стаканов, мясистый подбородок... И к тому же от К. исходил родной,
привычный мне запах химикатов...
молчал, в замешательстве глядя то на мою визитную карточку, то на мое лицо.
карточку и голосом, уже совсем другим, нежели по телефону, сдержанно
Орловский Гай Юлий
Флинт Эрик
Ильин Андрей
Флинт Эрик
Шилова Юлия
Орлов Алекс