называемыми "швейцарцами" - цюрихскими литераторами Бодмером и Брейтингером.
Бодмер, Брейтингер и их сторонники сделали шаг вперед по сравнению с
Готшедом. Они защищали индивидуальность писателя, свободное выражение
чувства, призывали к изображению природы и обыденной жизни. Но мировоззрение
"швейцарцев" было не менее ограниченным, чем взгляды Готшеда. "Швейцарцы"
были сторонниками созерцательной религиозной поэзии, проповедующей
стремление души к богу, освобождение от власти плоти и земных желаний.
Поэтому Лессингу было не но пути ни с Готшедом, ни со "швейцарцами". Если
Готшед стремился открыть для немецкой литературы двери придворного театра и
"хорошего общества", а Бодмер, Брейтингер и их последователи звали ее либо к
молитве, либо к мещанскому очагу, то Лессинг хотел вывести немецкую
литературу на широкий простор деятельной жизни и борьбы. Он звал ее на тот
путь, на котором она могла бы стать орудием духовного пробуждения народа,
его демократического подъема.
религиозной поэзией сыграл журнал "Письма о новейшей немецкой литературе"
(1759-1765), издававшийся Лессингом при содействии его друзей - берлинского
книгоиздателя-просветителя Ф. Николаи и философа М. Мендельсона. В
знаменитом семнадцатом "Литературном письме" (от 16 февраля 1759 г.) Лессинг
нанес смелый удар Готшеду и его литературным кумирам - представителям
французского классицизма. Трагедиям Корнеля и Расина Лессинг противопоставил
реалистическую драму Шекспира и традиции немецкое театра, воплощенные в
народной пьесе о Фаусте.
Лессинг продолжил в двух своих главных литературно-теоретических работах,
составляющих вершину всей его деятельности, - в "Лаокооне" и "Гамбургской
драматургии", Оба эти сочинения Лессинга оказали влияние на развитие
прогрессивной литературной мысли не только в Германии, но и за ее пределами.
Они принадлежат к лучшему в наследии буржуазно-демократической эстетики
XVIII в. на Западе.
классицизма на поэзию как на "говорящую живопись". Писатели и теоретики
классицизма утверждали, что главная задача поэзии - пластическая, живописная
передача "изящной" природы. Поэзия должна "украшать", ее назначение -
изображать не материальную действительность, а условный мир мифологических
богов, царей и героев, не знающий изменения и развития, увядания и смерти.
Обязанность поэта - рисовать "благородные" аристократические характеры и
"возвышенные" картины, заботиться не о точности, а об изяществе и
живописности стиля. Взгляд на поэзию как на живописание "изящной" природы
превращал ее из орудия борьбы и духовного развития в одну из форм
декоративного художественного украшения придворной жизни.
Попу, французу Кэйлюсу - Лессинг выдвинул учение о различии между законами
изобразительных искусств и законами поэзии. И изобразительные йскуссгва и
поэзия "подражают природе", доказывает Лессинг: их общее назначение -
воспроизведение действительности. Но каждый вид искусства выполняет эту
задачу по-своему, в соответствии с теми особыми средствами, которыми он
располагает. Скульптура и живопись принадлежат к пространственным, поэзия -
к временным искусствам. Предметом изображения двух первых являются тела,
предметом изображения поэзии - действия. Уступая живописи и скульптуре в
яркости и полноте изображения видимого, телесного облика предметов, поэзия
превосходит их в других отношениях. Она может изображать развитие жизни,
действия и страсти с такой широтой и всесторонностью, с таким проникновением
в их скрытые движущие пружины, какие недоступны скульптуре или живописи.
"Поэзия есть искусство более широкое... - пишет Лессинг, - ему доступны
такие красоты, каких никогда не достигнуть живописи" (гл. VIII).
широкого охвата действительности, живую динамику, драматизм, реалистическое
богатство изображения. "Художник, - пишет Лессинг, - может брать из вечно
изменяющейся действительности только один момент, а живописец даже и этот
один момент лишь с определенной точки зрения" (гл. III). В противоположность
этому, назначение поэзии - изображение жизни, взятой в ее изменении и
развитии, изображение страстей, действий и поступков людей, о которых поэт
может рассказывать непосредственно, в то время как скульптор и живописец
вынуждены передавать их косвенно, через их видимые, телесные признаки -
выражение лица, жесты, положение тела и т. д.
поэзия способна к значительно большей индивидуализации человеческих
характеров: она допускает изображение не только необходимого, но и
случайного, преходящего, мимолетного. Скульптура и живопись могут изображать
предмет постольку, поскольку он достиг в своем развитии той известной
степени полноты и завершенности, при которых успели выявиться его основные,
устойчивые черты. Поэзия же может изображать самый процесс возникновения и
изменения объекта, те индивидуальные черты, которые возникают и исчезают в
процессе этого изменения. Индивидуализация образа, изображение не только
основных, но и более случайных, второстепенных черт, изображение
противоречий в характере и поведении героя не разрушают здесь типичности и
общезначимости образа, но могут даже увеличивать их. Отсюда вытекает, с
точки зрения Лессинга, еще одно принципиальное отличие поэзии от
изобразительных искусств.
может отступать от идеала телесной красоты, но не дальше известного предела.
Этот предел Лессинг иллюстрирует своим анализом скульптурной группы
Лаокоона. Создатели этой группы изобразили Лаокоона в момент жестокой
физической боли. Но при этом они не хотели перейти той границы, за которой
физическая боль уже несовместима с красотой и благородством форм, а
производит тяжелое, отталкивающее впечатление. Поэтому они представили
Лаокоона не кричащим, а стонущим. Создатели Лаокоона стремились "к
изображению высшей красоты, связанной с телесной болью". "Есть страсти и
такие выражения страстей, - пишет Лессинг, - которые чрезвычайно искажают
лицо и придают телу такое ужасное положение, при котором совершенно исчезают
изящные линии, очерчивающие его в спокойном состоянии. Древние художники
избегали изображения этих страстей или старались смягчить их до такой
степени, в какой им свойственна еще известная красота" (гл. 11).
обращается не только к зрению. Она связывает в едином сложном впечатлении
разнородные черты предмета, который поэт имеет возможность изобразить в
движении и взаимодействии с окружающим миром. Поэтому поэзия может гораздо
свободнее и шире, чем живопись, пользоваться изображением безобразного,
уродливого, даже возбуждающего отвращение, если изображение это - не
самоцель, но средство достижения жизненной правды, достижения более
глубокого и сложного впечатления. Терсит у Гомера, Эдмунд и Ричард III у
Шекспира, Уголино у Данте, комические сцены Аристофана - таковы классические
примеры, которыми Лессинг иллюстрирует почти безграничную широту диапазона,
доступного поэзии при реалистическом изображении жизни.
подвергает критике не только общие принципы эстетики классицизма, но и
конкретные черты стиля и языка дворянско-аристократического искусства. Так,
он выступает за точную и скупую речь против искусственного, "украшенного"
стиля салонно-аристократической поэзии, насыщенной изящными аллегориями и
условными мифологическими атрибутами. Не внешняя живописность изображения,
но наиболее полное выявление действия, внешнего и внутреннего движения
предмета, при изображении каждого момента этого движения в немногих, скупых
штрихах, - таковы черты подлинно эпического стиля, который Лессинг
иллюстрирует примером Гомера.
взгляд на поэзию как на "говорящую живопись", утверждая, что душою ее
является действие, Лессинг выступает против созерцательной
описательно-дидактической поэзии, которую культивировали консервативные
немецкие бюргерские поэты XVIII в. Критикуя описательную поэзию, Лессинг на
ряде примеров вскрывает принципиальную противоположность между описанием и
изображением действия в поэзии с точки зрения производимого ими впечатления.
Когда Ариосто описывает красоту Альцины, читатель остается равнодушным:
отдельные черты не складываются в его воображении в живой образ. Наоборот,
когда Гомер вместо описания красоты Елены изображает действие ее на
троянских старцев, читатель получает живое представление о могуществе
красоты. Вместо описания скипетра Агамемнона или щита Ахилла Гомер
рассказывает историю их создания, заставляя их как бы постепенно возникнуть
на глазах у читателя. При описании поэт и читатель не покидают позиции
созерцателя. Их отношение к изображаемой действительности остается внешним:
постепенно, черта за чертой, они как бы осматривают со всех сторон
изображаемый предмет, оставаясь сами в стороне от него. Напротив, при
изображении действия поэт, а вместе с ним читатель, покидают позицию
созерцателя. Они становятся соучастниками изображенного действия, активно
втягиваются в него и переживают весь ход его постепенного развития. Поэтому,
как доказывает Лессинг, не описание, а действие есть подлинная душа поэзии.
В противоположность описанию действие в поэзии выражает заинтересованность
поэта развитием действительности, поступками и борьбой людей. Там, где нет
действия, - нет живого, активного отношения к жизни, а следовательно, нет и
поэзии.
жизнью Лессинг в "Лаокооне" связывает с борьбой за новый идеал человека. С
этой точки зрения большое значение имеет полемика Лессинга с Винкельманом,
создателем буржуазно-демократического культа античности в Германии. В своей
"Истории искусства древности" (1764) искусству императорского Рима, бывшему
образцом для теоретиков классицизма, Винкельман противопоставлял
художественный идеал демократических Афин. На примере античности он
доказывал, что не меценатство "просвещенного" монарха - Августа или Людовика
XIV, - а политическая свобода создает подлинные условия для расцвета
Доставалов Александр
Сертаков Виталий
Березин Федор
Посняков Андрей
Суворов Виктор
Смит Кордвейнер