Чтение 3–й страницы книги ~Отель "Империал": выход в WINDOWS~

-- Это какой же, "Санта-Барбара"?

Евдокия Григорьевна все больше поражалась некомпетентности
следователей.

-- "Санта-Барбара" начинается в двадцать сорок пять. И по второму
каналу. А "Роковое наследство" в четверть седьмого начинается по первой и
заканчивается через час тоже по первой да плюс реклама. Стало быть, в
двадцать пять минут восьмого. Значит, пошла я к нему в половине восьмого.
Ну, и увидала его мертвым. Сердце в пятки опустилось. Пришла-то я к Адольфу
Зиновьевичу, как он просил, за получкой, потом увидела это безобразие и
сразу же стала звонить. Потом пошла к себе, стала звонить участковому,
должен же он знать...

-- А вот этого вот Авокадова еще не было?

-- Чечена? Не. Еще не было.

-- Значит, про убийство женщины вы не заявляли?

-- Да что я, похожа на шалунишку? -- Евдокия Григорьевна от обиды даже
руку в бок уткнула и плечиком дернула.

-- Как же вы опознали убитого? -- спросила она. -- Ведь он ничком упал,
лица не видно.

-- А кому ж еще-то здесь быть? И потом, что же, я его телосложения не
знаю?

Нонна Богдановна еще спросила:

-- А больше вы ничего не слышали? Не видели?

-- Да что же, милая, мне целый вечер у двери стоять? Он пришел, когда
сериал начался. Я уже приготовилась, легла, чайку себе налила. Он как раз
хлопнул дверью, через десять минут позвонил, сказал -- зайдите за получкой.
А у меня "Роковое наследство" идет, это -- святое. Вот я и зашла по
окончании -- в полвосьмого, -- она горестно вздохнула. -- Не видать мне
теперь заработанного.

-- А дверь квартиры к вашему приходу была открыта? Не помните?

Старушка напряглась, сосредоточилась.

-- Открыта была дверь-то. Я еще подумала -- он для меня открыл.

Нонна Богдановна указала на дверь гостиной.

-- Ну пойдемте, что мы тут с вами стоим. Вы что-нибудь трогали в
квартире, когда вошли? Помимо телефона. Вы ведь отсюда звонили?

Гостиная оказалась уютной, хоть и обставлена была в духе вернувшегося
со службы в Западной группе войск майора. Напротив полированной стенки
темного дерева стоял диван. В углу два кресла, их разделял столик. Над
диваном висел ковер ручной работы с туркменским орнаментом и бахромой.

Серафимова не любила задавать вопросы свидетелям с пылу с жару. Ей
нравилось осматривать место происшествия без выяснения предварительной
информации об убитом и обстоятельствах его смерти. Только на "чистые мозги"
она могла взять след, с толком "прочитать" оставленную на месте преступления
информацию и разложить по полочкам события, произошедшие накануне. Но теперь
ей необходимо было, чтобы старушка аккумулировала в себе необходимую
информацию, зафиксировала ее в своей памяти. Последний вопрос так и полоснул
Евдокию Григорьевну по сердцу:

-- Что значит трогала ли я вещи? Слушайте, спешу заявить, что я ничего
тут не брала и никогда ничего, вы понимаете? Как же вы можете меня
подозревать? Мне бы даже в голову такое не пришло!

Нонна Богдановна попыталась успокоить старушку, но та разволновалась не
на шутку:

-- Послушайте, послушайте, Нина Борисовна... Это не я его ограбила. И
убила не я. Я знаю, о чем вы подумали. Но зачем же обвинять невинного
человека? Я всю войну медсестрой прошла. Наше поколение не такое, как
нынешние. Мы к чужой вещи и близко не подойдем. Да и потом, куда я бы дела
эти доллары? На что они мне сдались!

-- Какие доллары, Евдокия Григорьевна?

-- Да вот они все на месте. В той секции. -- Она показала на небольшой
ящичек в той части стенки, где обычно хранят белье. -- Я как Адольфа с
топором в затылке увидала, так сюда, во-первых, звонить, во-вторых, деньги
проверила...

-- Искали свою приготовленную зарплату?

Евдокия Григорьевна уцепилась за подсказку:

-- Конечно. У меня, между прочим, дочь. И самой надо на что-то жить. А
где у него деньги лежат, я знаю.

-- А деловые бумаги? Сберкнижки?

-- И в книжном шкафу, и в портфеле. В спальне стоит. Он его, правда,
по-другому называл, вроде "кекса" что-то. А деньги -- вот они, проверьте, в
ящике.

-- Вам так доверял хозяин квартиры?

-- А чего мне не доверять? Да я и сама наблюдательная. Но меня хоть
пытай, я бы ничего не сказала, раз уж так доверяет человек. Да и деньги
хорошие он мне платил.

-- Много было работы?

-- Много, -- протянула Евдокия Григорьевна, потом запнулась, -- но не
очень. Он ведь часто в разъездах. Вот и вскорости собирался в командировку.
А порядок -- его, главное, постоянно поддерживать. Чуть слабинку дашь,
глядишь, все мхом порастет. Вот только после вечеринок приходилось посуду в
машину специальную загрузить да на кнопку нажать. Да она не моет ни черта,
только порошок переводить, а сколько он...

-- Так вы взяли причитающиеся вам деньги? Или больше?

Старушенция стянула губы, произвела ими манипуляцию, как наперсточник
-- пальцами, и процедила:

-- Ничего я не брала. А получка -- вот, -- она достала из халата
стодолларовую бумажку. -- Отдать?

-- Нет, оставьте себе, -- подумав, разрешила Серафимова. -- Скажите, а
он не сообщил вам, по-чему именно сегодня готов был выдать вам деньги?

-- Нет. Только и сказал: может, мол, заплатить мне сегодня за прошлый
месяц. И еще, что потом уедет в командировку и...

Нонна Богдановна не торопилась открывать ящик, выжидательно смотрела на
женщину.

-- Так вы говорите, в голове вашего хозяина, когда вы обнаружили его
убитым час назад, торчал топор? -- спросила она неожиданно.

Старушка попятилась назад и, не выдержав равновесия, плюхнулась на
диван.

-- А вы под кроватью смотрели? -- вдруг осознав что-то ужасное,
спросила она.

-- Вам бы частным сыщиком работать, Евдокия Григорьевна, -- усмехнулась
Серафимова. -- Да не волнуйтесь вы так, еще посмотрим.

Взгляд следователя упал на дамскую сумочку, смятую ослабевшим корпусом
старушки, и на туфельки на шпильках, почти полностью засунутые под диван.
Она позвала Братченко и продолжала расследование.

-- Так вы говорите, -- вновь начала она, -- что вы проверили вещи и
деньги сразу? Вы только не волнуйтесь -- никто вас не подозревает. Ведь
всегда можно пойти к вам и удостовериться, что чужой валюты у вас нет,
правда же?

Женщину вновь задели слова следователя.

-- Проверяйте, коли вы ветерану войны уже не верите.

-- Так сколько должно быть денег в ящике? -- спросила Серафимова,
приближаясь к секции.

-- Две тысячи, -- сказала Евдокия Григорьевна.

-- То есть как это две тысячи рублей? -- вмешался подошедший Братченко,
достал из кармана четыре жеваных пятисотрублевых бумажки. -- Вот столько,
что ли?

Евдокия Григорьевна вжала подбородок и посмотрела на Братченко как на
идиота:

-- Вы, молодой человек, слышите звон, да не знаете, где он. Я же
говорю, что рубли, то есть деньги, не русские.

Нонна Богдановна подошла к ящику и, ухватив пальцами за боковые стенки,
выдвинула его. Ящик был пуст. Тогда она повернулась к Братченко и тихо
проговорила:

-- Похоже, когда она нам звонила, преступник или преступница, -- она
глазами показала на сумочку и туфельки, -- были еще здесь, первый ложный
звонок от имени Евдокии Григорьевны произведен женщиной. -- Потом она
обернулась и сказала торжественно: -- Ящик пустой.

Евдокия Григорьевна взвизгнула и зашептала, что это не она, что деньги
были, пусть поищут.

-- Следов борьбы нет, -- компетентно заявил Братченко.

Евдокии Григорьевне приказано было дожидаться в гостиной и под страхом
уголовного наказания не прикасаться ни к чему, кроме дивана. Вытащив из-под
женщины чужую дамскую сумочку с позолоченным замком, Серафимова и Братченко
пошли осматривать всю квартиру. Братченко, здоровяк, крепыш, проныра в
хорошем смысле слова, второй год не мог адаптироваться в обществе этой
демонической женщины. Стоило ему увидеть Серафимову, как он терялся,
замолкал и боялся, все время боялся сморозить какую-нибудь глупость. Но, к
сожалению, обычно так и получалось. Серафимова никогда не соглашалась с ним,
не проникалась его вопросами, одергивала его и, как ему казалось, надменно
давила своим интеллектом.

-- А может, эта бабуся сама все прибрала?.. -- шепотом спросил
Братченко в коридоре.

-- Вряд ли. Зачем ей тогда свидетельствовать, что деньги час назад
вообще были? Но вы проверьте потом ее квартиру по-тихому, пока старики здесь
торчат. Поищите портфель в спальне и заодно проверьте книжный шкаф. Пиджак.
Записные книжки. И кто-нибудь удосужится сегодня снимать?

Братченко чуть не прослезился от несправедливой претензии: Серафимова
прекрасно знала, что фотоаппарат тридцатилетней давности "Зенит" списан на
прошлой неделе из-за отсутствия у прокуратуры денег на пленку, то есть за
ненадобностью.

Коридор завернул за угол. Братченко нащупал выключатель. Яркий свет
озарил ухоженную холостяцкую кухню. Было понятно, что кто-то готовился