Чтение 3–й страницы книги ~Седая легенда~

- А вы садитесь за стол, пан Кондрат, - сказала она, и я не рассердился
даже за исковерканное имя. - Сейчас все остальные придут.

- Устроим военный совет, - сказал муж.

Я подивился тому, сколь чудны здесь нравы. Я не устаю удивляться девять
лет. За едой - и военный совет.

Грохоча сапогами, я подошел к столу и сел. Первым пришел пан Феликс,
капуцин, - и на диво чистый для своего ордена. Впрочем, я все равно лучше
сидел бы с десятью вонючими капуцинами, чем с одним иезуитом. Душевный
смрад горше.

Этот, как выяснилось, мылся, и даже весьма тщательно, потому что
приставлен был, помимо исполнения службы, еще к варке меда. Капуцины
понимают в выпивке.

Потом явился попик, отец Иакинф (язык сломаешь на этих именах!),
встрепанный, сухонький и хитренький.

Каждый сел сбоку "своего" хозяина, в конце стола, и, к моему удивлению,
очень мирно поздоровался с законным врагом.

- Пригрозили, что в противном случае выгоним, - шепнула пани Любка.

- А сейчас их вообще водой не разольешь, - буркнул Кизгайла, - пьют
вместе и богохульствуют. Недавно пан Феликс, напившись, кричал, что с
белорусской земли нужно повыгонять и попов, и ксендзов, а богом просить на
царствование Бахуса. А ведь умный и бывалый человек: в Веницейской земле
был и еще где-то.

- Ничего, бог легкомыслие прощает, - сказала хозяйка.

- Еще монахи есть? - спросил я.

- Вот уже вторую неделю служат приглашенные Спасение королевы на воде.
Три недели будут выть, - скривила она губки.

- Какие?

- В серых рясах.

Я весь похолодел. Уж с этой компанией я вовсе не хотел иметь дела. И я
решил попытаться завтра спровадить "сынов Исуса", запугав их опасностью.

Из-за предполагаемого совета приглашенных к столу было мало. Пришли еще
только двое: капитан конных кирасиров, настоящий разбойник с лихо
подкрученными усами и в сапожищах, похожих на ведра, а сам - ни дать ни
взять карточный валет.

И еще выбранный командир шляхты в чуге из буркатели - дешевой парчи - и
в серой меховой шубе поверх нее, несмотря на вешнее время. У этого были
маленькие глазки и маленькие кривые ладошки. Разрази меня бог, если я не
вспомнил при этом крота.

После того как мы насытились - а на это ушло немало времени, - я
спросил, когда ожидается приход врага к крепостным стенам и не обещал ли
канцлер Сапега вооруженной помощи.

- Они взяли Рогачек с налета, - хрипло сказал капитан. - А теперь
куда-то исчезли.

- Готовятся, - с заметным волнением сказал Кизгайла, - понимают, что
здесь врасплох напасть не удастся, и что-то готовят. Сидят где-то в
пуще... как пауки.

- Сапега ведь обещал помощь, - с оттенком пренебрежения заметила
хозяйка.

- Коту он под хвост вырос, твой Сапега, - вскипел пан, - можно ли ему
верить? Сама помнишь, как он за народ белорусский распинался? А теперь
что-то очень уж скоро по-польски начал лопотать. Оборотень.

- Да и ты ведь тоже, - все с той же легкой и жесткой улыбкой сказала
она.

Лицо Кизгайлы так страдальчески исказилось, что я пожалел его.

- Он первый перебежал, - скрипнул зубами пан, - а за ним и другие
пустились во все тяжкие. Как крысы с корабля. А остальным утеснения чинят.

- Нобили [наиболее родовитая часть магнатства] не бегут, - сказала она.

- Потому и нищают. Да и этих, верных, три человека осталось. И их бы
для спокойствия - на плаху.

- Сапега пришлет помощь. Сапега враг ему.

- Не верю, - сказал пан, - я и на себя не надеюсь после "обращения". И
кто знает, не покарает ли меня за это господь.

- Что такое, - не понял я, - кому враг Сапега?

- Главе мужиков, - угрюмо глядя в пол, сказал Кизгайла.

- Нобиль. Роман Гринка из Ракутовичей, - ответил пан.

Признаюсь, я довольно неучтиво свистнул.

Дело оборачивалось совсем плохо. Нобили - самые знатные и самые
уважаемые народом люди на этой земле. Они не просто имеют древо предков,
они ведут его от какого-то славного человека.

Их закон чести гласит: каждое поколение должно приумножить славу этого
предка своими деяниями. Поэтому большинство из них отличается
справедливостью, открытым нравом и необузданной отвагой в бою.

Таковые три достоинства - я всегда говорил это - вовсе не способствуют
процветанию в этом лучшем из миров. Посему эта порода людей принадлежит к
числу вымирающих. Исчезли потомки князя Вячка, нет прямых потомков Андрея
Полоцкого, неутомимого врага Кревской унии. Их забыли. И поделом: нечего
попусту геройствовать. Человек создан для того, чтобы плодиться, а не для
того, чтобы уничтожать себя. Что толку в том, что их имена занесены в
какой-нибудь городельский привилей [в "привилей" (грамоту) были внесены
наиболее знатные и древние фамилии Белоруссии] или первый статут, если
носителей этих имен не осталось на земле.

Но я всегда говорил, что у этого народа голова устроена как-то не так.
Не знаю, мякина у них в голове или какие-то особые мозги (если
представится случай, надо будет поглядеть), но они относятся к этой породе
с предельным вниманием и нежностью. Мужики особенно любят их, потому что
те почти всегда небогаты и считали чрезмерное богатство позором.

Однажды, после разгрома татар под Крутогорьем, третью часть добычи
предложили одному из Ракутовичен (не помню уже, что он сделал, - кажется,
заколол или взял в плен хана Койдана), и он отдал ее мужикам, которые
пришли под его знамя. Те потом молились на него как на бога, и, когда он
позвал их в поход на ятвягов, бросили разбогатевшие хозяйства и пошли за
ним. Конечно, все это плохо кончилось - с главаря сняли шкуру, взяв его в
плен.

И дань-то с этих ятвягов можно было взять только банными вениками и
лыком. Неразумный риск!

Я знал все это от одного быховского монаха. Он протрубил нам все уши
этой былой славой.

И все же я встревожился. Предводители они неплохие, и, если слухи
оправдаются, значит, у мужицкого тела выросла неплохая голова.

Хозяин с хозяйкой между тем ссорились. Он кричал на жену:

- А все ты! Нужна мне была та холопка. Вот теперь и расхлебывайте кашу,
пани Любка.

Та нежно гладила горностая, который лежал у нее на плече, лениво
изогнувшись и ласкаясь головкой. Потом сказала холодно:

- Не бойся, он тебя здесь не достанет. Он не сильнее тебя.

И спросила у капитана:

- Ту девку отправили в Могилев?

Капитан чуть не подавился куском и покраснел.

- Через час отправят. Вместе с остальными.

- Прикажите беречь ее.

- Если с ней что-нибудь случится по дороге и тот узнает, он не оставит
от Кистеней камня на камне.

- Повинуюсь, - буркнул капитан.

Я не спрашивал ни о чем. Слишком много тайн для одного вечера.

Потом мы наскоро решили, кому какую стену защищать, а Кизгайла дал
приказ держать наготове смолу и дрова и смазать подъемник второй решетки.

Заранее сознавая бесполезность затеи, решили склонить к сопротивлению
врагу мужиков из замковых деревень Кизгайлы.

Затем Кизгайла прочитал приказ Зборовским мещанам, на которых тоже
могли напасть. Им надлежало: "Стрельное дело всякое, то есть пищали,
самопалы, ручницы, луки с налучниками, и колчаны со стрелами, и иную
оборону, то есть метательное оружие и что иного к той защите надлежит, в
домах своих имети; а кто не может больше, тогда хоть одну ручницу и
рогатину пускай имеет, а без обороны таковой в дому пускай не мешкает".

- Не получится и это, - усмехнулся Крот.

- Это почему? - взвился Кизгайла.

Крот вытер лоснящиеся губы.

- Они нас о податях просили?

- Ну, просили.

- А ты снял?

- Не снял.

- Потому и не получится. Скажут: как едят да пьют, так нас не зовут, а
как с... и д..., нас ищут.

- Не ругайся, Иван, - поморщился хозяин, - баба за столом.

- Ежели она баба, - нагло ответил тот, - то нечего ей за нашим столом
сидеть. А ежели села, то пускай слушает. Воинам без ругани нельзя.
Притерпится.

И тут пани Любка меня удивила. Глянула на Крота темно-голубыми глазами
и произнесла твердо:

- Если пан хочет ругаться, то пускай оставит замок и за его стенами
ругается с тем, кто сюда идет.

Крот налился кровью.

- А не желает ли пани, чтоб дворяне и ее с мужем отправили за
крепостные стены встречать того человека?

- Хорошо, - усмехнулась она, - угроза за угрозу.

И вдруг поднялась:

- Пан Цхаккен, кликните своих людей. Я приказываю вам вышвырнуть этот
сброд за ворота. Пусть защищаются в чистом поле.

- Любка, - вступился муж, - это ведь каждый третий защитник.

Испуганный громкими голосами горностай юркнул под покрывало, а в