плечами и длинной вытянутой вперед шеей, отчего казалось, что голова
опережает туловище. Он был единственным служащим этой конторы,
разместившейся в кирпичном двухкомнатном флигеле, и у меня создалось
впечатление, что он тяготится своей работой и был бы рад ее бросить. Говорил
он отрывисто, сердитым тоном, но чувствовалось, что раздражение его вызвано
причинами личного характера и не направлено против меня.
временная, без всяких перспектив. У нас запущены налоговые расчеты, и мне
нужна помощь.
выходящего. Человек этот был занят своими заботами, я его только отвлекал.
раздумывая, как отразится на нем самом это поспешное решение.
появился интерес, он спросил:
бы слишком далеко ездить сюда из дома каждый день.
понравится. Только есть ли у них место?
взглянул в окно. - Это ваш отец?
Держа лошадь, я наблюдал за ним через открытую дверь.
посмотрела в мою сторону и кивнула головой. Затем она о чем-то долго
говорила. Я почти не сомневался, что она рассказывала ему обычную историю
про какую-нибудь свою знакомую, у которой тоже был сын-калека, и как она
"перепробовала все", чтобы вылечить его, и наконец начала кормить его
дрожжами или чем-нибудь еще в этом роде, и "произошло чудо".
намоченным предварительно в соленой воде для жесткости, и тоже "произошло
чудо"? Или, может, сын принимал ежедневно морские ванны и через каких-нибудь
шесть месяцев встал на ноги. Отец слышал много таких историй.
шиллинга и шесть пенсов в неделю. Сначала она позарилась на все двадцать
пять шиллингов, которые тебе будут платить, но в конце концов, я ее
уговорил. Она, кажется, ничего. Во всяком случае, попробуем. Давай так:
сейчас поедем домой, соберем твое барахлишко и вернемся сюда после обеда. И
завтра с утра ты сможешь начать работу.
ручьи, щебетали птицы. Ничего этого я не заметил по дороге к Уоллоби-крик.
Теперь я смело смотрел вперед, я ликовал, и мир был полон очарования. То,
что работа временная, без всяких видов на будущей ровно ничего не значило.
Это был первый шаг к тому, чтобы стать писателем...
ее. Для меня она была лишь средством к существованию, пока я не научусь
по-настоящему писать. На клочках бумаги, которые переполняли мои карманы,
были записаны не правила составления накладных или учета векселей; там были
зарисовки людей, отрывки диалогов, сюжеты моих будущих рассказов.
то время как все вокруг спит, и мир казался мне прекрасным.
мы вернулись в Уоллоби-крик, отец внес мой чемоданчик, похлопал меня по
плечу и уехал. Я сел на железную кровать с продавленной сеткой, застланную
тонким протершимся одеялом, и огляделся по сторонам.
стенки, изголовье ее упиралось в окно с грязными стеклами. Через окно видна
была задняя веранда, на которой валялись старые носилки, ящики с бутылками
из-под нива, пустые бочки, заржавленный ледник для мяса и кучи прелой
соломы.
пространство между изголовьем постели и противоположной стеной. У спинки
кровати втиснулся умывальник. На умывальнике, рядом с фаянсовым тазом,
украшенным бордюром из красных роз, стояла керосиновая лампа с закопченным
стеклом.
линолеум протерся насквозь, обнажив потрескавшиеся, все в занозах, половицы,
на которые страшно было ступить босой ногой. В комнате стоял сырой, затхлый
запах нежилого, давно не проветриваемого помещения.
длинный коридор со множеством дверей. Двери налево вели в номера; направо -
в другие помещения гостиницы.
женщина.
стояла в выложенной кирпичами нише, шел жар. В центре стол, заваленный
посудой и немытыми овощами, казалось, взывал к хозяйскому вниманию. Пыль и
копоть осели на потолке толстым слоем, который можно было прочертить
пальцем. Из большой кастрюли поднимались клубы пара, распространяя запах
бульона. Высоко на стене висела увеличенная фотография Карбина {Карбин -
знаменитая в Австралии в 90-е годы скаковая лошадь, выигравшая кубок на
скачках в Мельбурне. (Прим. перев.)}, который, казалось, молил не дать ему
погибнуть в безвестности под покровом жирной сажи.
человек с блестящими пытливыми глазами, лет так двадцати пяти. Черные волосы
его были растрепаны, во рту не хватало зубов. Нос нависал над верхней губой,
образуя вместе с выдающимся вперед подбородком нечто похожее на жвало
насекомого.
загорелую волосатую грудь в бисеринках пота. Майки он не носил. Брюки едва
держались, чуть прихваченные кожаным поясом. Обтрепанные обшлага штанин,
закрывая задники ботинок, волочились по полу, так что при каждом шаге он
наступал на них.
мелкий воришка - карманник из Мельбурна. В промежутках между отсидками в
полиции он торговал с лотка пирожками на углу Элизабет-стрит и
Флиндерс-стрит.
поведал он мне как-то, - поэтому я и окопался в этом кабаке.
возьми и вывались в траву где-то на лужайке, за домом, сейчас никак не могу
найти то место - чудно, право... кажется, чего проще: пошел и взял!
впечатление. До этого я представлял себе карманников хорошо одетыми, с
жуликоватым лицом и руками пианиста. У Стрелка же руки были отнюдь не
тонкие, с широкими ладонями и толстыми растопыренными пальцами.
малый из бедного мельбурнского пригорода, попавший в Уоллоби-крик в поисках
работы.
взгляда. Глаза ее, казалось, видели все и все понимали.
ситцевого платья; выглядела она лет на сорок. У нее был спокойный,
пристальный взгляд. Теплоты в нем не было. Сколько измен понадобилось, чтобы
так ожесточить ее? Что приходилось ей видеть на лицах мужчин, чтобы
приобрести это выражение настороженного хищника?
привлекательна.
удержишь сорокалетнего мужчину, если он тебя не боится!)
свисавшее с противня, и поставила пирог в духовку.
руку и опорожнил воображаемый стакан.
очищенным картофелем и понес к раковине мыть, оглянулся и подмигнул мне: -
Мы тут это быстро наладим, приятель!