read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



когда мальчик растет, развивается, нельзя ему безнаказанно сидеть до
глубокой ночи за письменным столом, согнувшись над тетрадями и книгами,
знать не зная никаких физических упражнений.
Письмо мое наскучило тебе? Ужасно боюсь наскучить. Но, умоляю, не
пропускай ни одной строчки. Уверяю тебя, я говорю только о самом
необходимом: вся трагедия нашей с тобой жизни проистекает из этих мелких
событий, - ты их не знала или забыла о них.
К тому же я, как ты могла убедиться из первых же строк моего письма,
вовсе не собираюсь щадить себя. Тут немало найдется приятного для твоей
ненависти... Ну да, да... не возражай, пожалуйста: ведь если ты
когда-нибудь и думаешь обо мне, то всегда враждебно.

Боюсь, однако, что я несправедлив к тому хилому мальчугану, каким я
был, к заморышу, корпевшему над толстыми справочниками и словарями. Когда
я читаю воспоминания детства других людей и вижу, какой светлый рай встает
у них у всех перед глазами, я думаю с тоской: "А я? Почему моя жизнь
всегда была такой унылой пустыней? Может быть, я просто позабыл то, о чем
вспоминают другие? Может быть, и я знал в детстве такие же дивные
радости?.." Увы! я вижу и на заре жизни только остервенелую зубрежку,
яростную борьбу за первое место, злобное соперничество с двумя моими
одноклассниками по прозвищу Енох и Родриго. Я инстинктивно отвергал всякую
дружбу с товарищами. Ореол моих успехов и даже мое высокомерие, помнится,
привлекали ко мне некоторых школьников. Я свирепо отталкивал всякого, кто
выражал мне свою симпатию, терпеть не мог "сантиментов". Будь я даже
профессионалом литератором, и то мне бы не удалось извлечь из воспоминаний
о своей школьной жизни ни одной умилительной страницы. Погоди... все-таки
был один проблеск чувствительности, но очень слабый, почти незаметный. Я
часто думал об отце, которого едва помнил, и мне иногда удавалось убедить
себя, что папа не умер, - нет, были какие-то необыкновенные
обстоятельства, и он куда-то исчез. Возвращаясь из лицея, я бегом бежал
домой по улице Сент-Катрин, прямо по мостовой, лавируя между экипажами, -
по тротуару идти было слишком долго, очень уж много там сновало прохожих.
Я стремглав взлетал по лестнице. Мать сидела у окна, чинила белье. Папина
фотография висела на обычном своем месте - справа от кровати. Я милостиво
позволял матери целовать меня, но едва отвечал на ее расспросы и сразу же
садился за уроки.
Лишь только у меня началось кровохарканье, так круто изменившее мою
судьбу, мать увезла меня в Аркашон, и я провел в сельском домике на берегу
залива долгие и такие мрачные месяцы: ведь из-за того, что здоровье мое
было подорвано, рухнули мои мечты о профессорской карьере. И я очень
сердился на маму: для нее такая трагедия совсем не имела значения, и мне
казалось, что она не заботится о моей будущности. А бедная мама каждый
день с трепетом ждала "часа термометра". От еженедельного взвешивания моей
особы зависела и ее скорбь и ее радость. Много лет спустя, когда мне
пришлось изведать, как горько лежать больным, если никого решительно твоя
болезнь не тревожит, я подумал: судьба справедливо наказывает меня за мою
черствость, за то что я не ценил обожавшую меня мать.
С первых же весенних дней я "выправился", как говорила мама, и
буквально воскрес. Стал шире в плечах, возмужал. Мой организм, совсем было
захиревший от нездорового образа жизни, окреп и развился в сухой лесистой
местности, покрытой зарослями толокнянки, дрока и соснами, под которыми
приютился Аркашон, - в те годы он еще был просто деревней.
И как раз в это время мать сообщила мне, что она нисколько не боится за
мою будущность, ибо у нас с ней есть весьма недурное состояние, и оно с
каждым годом все увеличивается. Спешить мне не к чему, тем более, что от
военной службы меня, наверно, освободят. У меня врожденный дар слова,
поражавший всех моих учителей. Мне лучше всего поступить на юридический
факультет; там все науки я постигну без особого труда и очень скоро стану
знаменитым адвокатом, а если захочу, могу заняться политической
деятельностью. Размечтавшись, мама говорила, говорила, открывая мне свои
планы, а я слушал ее в угрюмом, злобном молчании, рассеянно глядя в окно.
Я уже начал "ухаживать". Мама наблюдала за мной с боязливой
снисходительностью. Позднее, когда мне пришлось жить в кругу твоих родных,
я увидел, каким важным пороком считают в религиозной семье распущенность.
Но моя мать видела тут лишь одну опасность: как бы это не повредило моему
здоровью. Убедившись, что я не злоупотребляю такого рода удовольствиями,
она стала смотреть сквозь пальцы на мои вечерние отлучки и требовала
только, чтобы к двенадцати часам я был дома. Не бойся, я не стану
рассказывать о своих юношеских любовных шалостях. Я знаю, тебя приводят в
ужас такие истории, да и похождения-то у меня были весьма убогие.
Но они стоили мне довольно дорого, и я страдал из-за этого. Мне было
обидно, что во мне самом так мало привлекательного, что и молодость мне не
помогает. А ведь, кажется, я не был уродом. Черты лица у меня, как
говорится, правильные. Женевьева - вылитый мой портрет, а в девушках она
была очень хороша. Но я принадлежу к той породе людей, про которых
говорят, что у них нет молодости. Неприятно смотреть на угрюмого малого,
когда в нем совсем нет юной свежести. Одним уж своим хмурым видом я
Замораживал людей. И чем лучше я это сознавал, тем больше мрачнел. Я
никогда не умел одеваться, выбрать галстук, красиво завязать его. Никогда
я не умел беззаботно отдаться минуте веселья, посмеяться, подурачиться.
Невозможно даже было представить, чтоб меня кто-нибудь пригласил на
веселую приятельскую пирушку; такие гости, как я, своим мрачным обликом
испортят всем настроение. К тому же я был очень обидчив и не выносил ни
малейшей насмешки. Зато уж если мне, бывало, вздумается пошутить, то я,
совсем того и не желая, наносил удары дубиной, а такие насмешки не
прощаются. Я грубо издевался над какой-нибудь смешной чертой в человеке,
над его физическим недостатком, о котором следовало бы молчать. С
женщинами же из робости и из гордости я говорил наставительным,
снисходительным тоном, а они этого, как известно, терпеть не могут. Я не
понимал толку в их туалетах. Чувствуя, что я не нравлюсь женщинам, я
"назло им" старался подчеркнуть в себе все, что им внушает отвращение.
Словом, моя молодость была длительным самоубийством. Я нарочно спешил не
понравиться, боясь, что это выйдет и без моих старений, само собой.
Не знаю, прав я тут был или нет, но я во всем винил мать. Мне казалось,
что я расплачиваюсь за то, что в детстве она, на мою беду, слишком меня
нежила, лелеяла, опекала, от всего оберегала. И в юности я был с ней
невероятно жесток и груб. Я упрекал ее за то, что она чересчур сильно
любит меня. Я не прощал ей того великого чувства, которое лишь она одна в
целом свете дарила мне, той самоотверженной любви, которую никто другой
никогда не дал мне изведать. Прости, что я опять говорю об этом, но в
мыслях о матери я черпаю силу переносить свое одиночество, твое глубокое
равнодушие ко мне. Ведь это справедливая расплата. Бедная мама уже давно
уснула вечным сном, воспоминание о ней еще живет только в усталом сердце
старика, каким я стал, - а как бы она страдала, если б могла предвидеть,
что судьба отомстит мне за нее.
Да, я был жесток с матерью. Как невеселы были наши трапезы в маленькой
столовой сельского домика при свете висячей лампы! Я едва отвечал на ее
робкие вопросы или же, вдруг, вспылив, разражался гневом по малейшему
поводу, а то и совсем без всякого повода. Она не пыталась понять,
разобраться в причинах моей злобы, принимая ее как гнев какого-то
божества. "Это болезнь, - говорила она, - тебе просто нужна нервная
разрядка..." И она добавляла, что как женщине малообразованной,
невежественной, ей меня не понять: "Конечно, какая же я тебе компания?
Молодому человеку не очень-то весело со стариками и старухами". И хотя она
была всегда очень бережлива, чтоб не сказать скуповата, - она теперь
давала мне больше денег, чем я просил, сама толкала меня на всякие траты,
привозила мне из Бордо нелепые, пестрые, галстуки, которые я не желал
надевать.
Мы подружились с соседями. Я стал ухаживать за их дочерью, хотя она мне
совсем не нравилась; девушка эта проводила зиму в Аркашоне по предписанию
врачей: мама с ума сходила от страха, что я заражусь чахоткой или же
скомпрометирую девицу и вынужден буду жениться на ней. Я теперь уверен,
что упорно (хотя и тщетно) добиваясь победы над этой барышней, я просто
хотел доставить неприятность матери.

Через год мы вернулись в Бордо. Жили мы уже в другом месте. Мать купила
дом на бульваре и ничего мне об этом не говорила, желая сделать сюрприз. Я
был поражен, когда дверь нам отпер лакей. Мать отвела мне весь второй
этаж. Все вокруг блестело новизной. Втайне я был восхищен роскошной
обстановкой (хотя, думается, теперь бы она мне показалась ужасной), но все
беспощадно раскритиковал и выразил беспокойство по поводу огромных
расходов.
И тогда мама, ликуя, отдала мне отчет в положении наших дел, хотя и не
обязана была это делать (большая часть нашего состояния принадлежала лично
ей, как ее приданое). Пятьдесят тысяч франков ежегодного дохода, не считая
тех денег, какие давала вырубка лесных дач, - следовательно по тем
временам да еще по понятиям провинциалов я обладал "недурным" состоянием,
и любой молодой человек, оказавшись на моем месте, постарался бы
воспользоваться им, чтоб получить доступ в высшее общество города.
Честолюбия во мне было достаточно, но я не мог скрывать от своих товарищей
по факультету, какие враждебные чувства я к ним питал. Почти все они были
отпрысками аристократических семейств, воспитывались у иезуитов, а я
учился в казенном лицее, мой дед был пастухом; я не мог им простить своей
зависти к их изысканным манерам. Правда, я находил, что эти молодые щеголи
гораздо ниже меня по своему умственному развитию. Завидовать ничтожным
фатам, которых презираешь! Такое постыдное чувство может отравить человеку
жизнь. Да, я завидовал этим юношам и презирал их; а их надменность (может
быть, мнимая) еще больше распаляла во мне злобу против них. И такая уж у



Страницы: 1 2 [ 3 ] 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.