направить свою жизнь. Он все еще может направить и нашу.
** ВОЛЬТЕР **
эссе, и памфлет, поскольку автор высказывает или высмеивает в нем
некоторые идеи, и вместе с тем это повесть о воображаемых событиях. Но в
этом романе нет ни строгости, присущей очерку, ни правдоподобия, как в
обычном романе. Впрочем, он и не претендует на это, его характерная черта
- интеллектуальная игра ума. Ни Вольтер, создавший "Кандида", ни Анатоль
Франс, написавший "Остров пингвинов", ни Уэллс, выдумавший доктора Моро,
не рассчитывали, что читатель воспримет эти вымыслы как достоверность.
Наоборот, они хотели, чтобы философский роман выглядел как фантастический.
жанр? Чтобы с наибольшей свободой подчеркнуть то, что в эссе может
показаться читателю опасным, шокирующим или отвратительным. Более того,
чем глубже погружается читатель в мир, где царит чистейшего рода безумие,
тем скорее подчиняется автору, тем лучше воспринимает предлагаемые ему
истины. Свифт пишет о человеческой натуре и английском обществе своего
времени - кстати сказать, довольно страшного, - изображая то мир карликов
и царство великанов, то страну, где лошади управляют людьми. Монтескье
устами выдуманного им перса высмеивает обычаи, к которым он должен был в
силу своего происхождения и ранга выказывать притворное уважение.
период, когда идеи эволюционируют гораздо скорее, чем установления и
нравы. Поэтому писатели, желающие высказать заветные мысли и в то же время
стесненные политическими строгостями, цензурой и инквизицией, вынуждены
прибегать к помощи фантастики и, чтобы не навлечь на себя преследования,
изображать неправдоподобное. Такова была обстановка во Франции XVIII века.
По видимости монархия сохраняла свое могущество; она защищала
ортодоксальную религию и средневековую философию; рука ее судей была
тяжела. На деле же писатели и интеллектуальная элита разделяли уже новые
идеи и стремились их поведать. Нельзя сказать, что это было совсем
невозможно. Доказательства - "Философский словарь", "Опыт о нравах",
"Энциклопедия". Но оставалось еще много опасных тем, нуждавшихся в
рассмотрении. Трактуя их в жанре фантастическом, можно было рассчитывать
на внимание публики более боязливой, а стало быть, и более широкой.
Добавьте еще, что данный тип повестей был в большой моде. Начиная с
опубликования "Тысячи и одной ночи" в переводе Галлана (1704-1717), а
затем "Персидских писем" (1721), ориенталистика стала маской для
писателей, из осторожности прикрывавших ею смелость. Вольтер более, чем
все остальные, должен был прибегать к этому средству.
слова жанру в довольно позднем возрасте. Если пренебречь "Приключениями
барона де Гангана", текст которых никогда не был опубликован, но
существование которого подтверждается перепиской Вольтера с прусским
кронпринцем, то первой философской повестью Вольтера является "Мир, как он
есть", написанной в 1747 году. Это было время, когда Вольтер вместе с
мадам дю Шатле в результате крупной неприятности вынужден был искать
убежища у герцогини де Мен. Там им были написаны "Видения Бабука",
"Мемнон", "Путешествие Сакрментадо", "Задиг, или Судьба". Он ежедневно
писал по одной главе, которую вечером показывал герцогине. "Иногда после
обеда он читал повесть или небольшой роман, написанные им очень быстро, в
течение дня, чтобы ее развлечь..."
высокоморальной истины, были полны веселья и очарования. Герцогиня де Мен
настолько полюбила их, что другие тоже захотели познакомиться с ними, и
Вольтера заставляли читать вслух. Он читал, как большой актер. Повести
имели огромный успех, и слушатели Вольтера умоляли его издать их. Он долго
отказывался, говоря, что эти маленькие повестушки, сделанные для
увеселения общества, не заслуживают внимания. Писатели - плохие судьи
своих собственных произведений. В восемнадцать лет Вольтер верил, что он
оставит по себе память как большой трагический актер; в тридцать - как
крупный историк; в сорок - как эпический поэт. Он и не думал, создавая в
1748 году "Задига", что в 1958 году люди с удовольствием будут читать эту
маленькую повесть, тогда как "Генриада", "Заира", "Меропа", "Танкред"
будут покоиться вечным сном на полках библиотек.
придавали значения повестям, в которых большая часть намеков приходилась
на долю личных врагов автора. "Вольтера легко узнать под именем
рассудительного Задига: клевета и злоба придворных... опала героя - все
это аллегории, подлинный смысл которых совершенно очевиден. Именно так
мстил он за себя врагам..." Аббат Бойер, воспитатель дофина и
могущественный служитель церкви, очень злобно воспринял анаграмму,
превратившую его в Рейоба. "Я очень хотела бы, - писала мадам дю Шатле, -
чтобы весь этот шум вокруг "Задига" прекратился"; и Вольтер вскоре отрекся
от своей книги, "которую резко обвиняли в том, что она проповедует догмы,
противные нашей святой религии". В действительности смелость "Задига" не
заходила столь далеко, автор ограничивался показом того, что люди в
зависимости от времени и места придерживаются различных вероисповеданий,
но основа всех религий одна и та же. Это общедоступная истина, но здравый
смысл присущ далеко не всем.
плагиате. Это всегда самый легкий способ опорочить великого писателя:
очернить все, что им создано. Поскольку то, что он пишет, писали другие,
нет ничего легче, чем проводить параллели. Мольер подражал Плавту, который
имитировал Менандра; последний, по-видимому, копировал какой-то
неизвестный образец. Фрерон с опозданием в двадцать лет обвинил Вольтера в
заимствовании лучших глав "Задига" из источников, "которые этот великий
копиист держал в тайне". Блестящая глава из "Отшельника" была, по его
словам, заимствована из поэмы Парнелла, а глава "Собака и лошадь"
(предвосхищение Шерлока Холмса) - из "Путешествия и приключений трех
принцев из Сарендипа". "Господин де Вольтер, - писал коварный Фрерон, -
часто читал с намерением и выгодой для себя, особенно те книги, которые,
казалось, совсем забыты... Он извлекал из этих незнакомых копей
драгоценные камни..."
неиспользованные рудные жилы? И какой честный критик считал когда-либо,
что писатель может творить из "ничего"? Ни "Отшельник" Парнелла, ни
"Путешествие" не являются оригинальными произведениями. "Все эти
историйки, - говорит Гастон Парис, - были рассказаны на многих языках еще
до французского - языка настолько гибкого и настолько живого, что на нем
они прозвучали заново..." То, что придало повестям Вольтера цельность и
несравненный блеск, - не сюжетная выдумка, а сочетание различных, внешне
довольно противоположных качеств, что дает представление о стиле автора.
элегантность стиля; высланный на время в Англию, он прочитал там Свифта и
изучил его приемы. "Это английский Рабле, - говорил он об авторе
"Гулливера", - но Рабле без пустословия". У Свифта Вольтер заимствовал
вкус к причудливой фантазии (отсюда "Микромегас" и "Бабук"), к
путешествиям, которые дают отличный повод для сатиры, и к бесстрастности,
позволяющей излагать чудовищные происшествия как несомненные и реальные.
Далее следует переработка галлановской "Тысячи и одной ночи". "Сочетание
французской классики, идущей от наблюдений к выводу, - как говорит Ален, -
и вымышленной картины жизни фаталистического-Востока должно было породить
новые великие произведения, и оно их действительно породило". Темы
заимствовались из историй, старых, как род человеческий, мастерство
черпалось у Свифта, восточных авторов и иезуитов; вольтеровская повесть -
их неподражаемый синтез.
начал работать в этом жанре, для него новом, в 1747 году, то есть с
возрасте пятидесяти трех лет. Однако свой шедевр - "Кандида" - он написал
в 1759 году, в шестьдесят пять; "Простодушного", который до сих пор имеет
огромный успех, - в семьдесят три года; "Человек с сорока экю" - в
семьдесят четыре; "Вавилонскую принцессу" - в том же году; другие, мелкие,
повести, как "История Дженни", "Одноглазый крючник" и "Уши графа де
Честерфилда", - после восьмидесяти лет. Поль Моран по этому поводу
заметил: французские писатели никогда не бывают столь молодыми и
свободными от всякого рода стеснений, как после шестидесяти лет. В этом
возрасте они избавляются от романтических треволнений молодости, от погони
за почестями, которая в стране, где литература - общественное дело,
поглощает в период зрелости очень много сил. Шатобриан никогда не был
более злободневным, чем в "Жизни де Рансе" и в заключительной части
"Замогильных записок"; Вольтер написал свои лучшие произведения в
шестьдесят пять лет; Анатоль Франс опубликовал "Боги жаждут" в шестьдесят
восемь. Старый писатель, как и старый актер, лучше знает свое ремесло, а
молодость стиля - это уже чисто технический вопрос.
Шилова Юлия
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Лондон Джек
Лукин Евгений