втоптали его во прах. Однако одна или две головы гидры еще живы, мы не можем
позволить себе рисковать. Через неделю, профессор, ну, может, чуть позже,
город вернется к нормальной жизни, обещаю вам. Ведь верно, ребята? --
добавил Пьетро, обращаясь к солдатам, и они ревностно закивали, и лица их,
честные и разумные, осветились гражданским гореньем, преображающим и самых
простых людей.
собрался идти на ту сторону. Фактически, я и шел на ту сторону нынче утром,
когда мост не охранялся. Ставить часовых лишь с наступлением темноты --
затея вполне обычная, но опустим это. Отпустите и вы меня.
отвернулся.
судить о работе человечьего мозга, если она вообще существует? -- возроптал
Круг.
губе и быстро указывая затем на широкую спину Пьетро. -- Тихо. Пьетро
совершенно прав. Ступайте.
последние слова. -- И когда вы снова вернетесь с подписанным пропуском, и
все будет в полном порядке, -- подумайте, какое внутреннее удовлетворение вы
испытаете, когда мы соподпишем его со своей стороны. Это и нам будет в
радость. Ночь только еще начинается, и как бы там ни было, негоже нам
уклоняться от некоторого количества физических усилий, коли мы хотим быть
достойными нашего Правителя. Ступайте, профессор.
рулей, кулачки их белели в фонарном свете, глаза потерявшихся псов
напряженно следили за ним.
тощими ножками, бородачи скакнули по седлам и наподдали по педалям, вихляясь
от рвения убраться подале, обмениваясь быстрыми гортанными репликами. Что
они обсуждали? Родословные своих велосипедов? Цену какой-то модели?
Состояние трека? Были ль их клики возгласами ободрения? Дружескими
подначками? Или они перекидывались шутками, читанными в прежние лета в
"Simplizissimus'е" или в "Стрекозе"? Так всегда хочется знать, что поверяют
друг другу летящие мимо люди.
туч. Где-то вблизи середины моста он обогнал поседелых велосипедистов. Оба
осматривали анальное покраснение одной из машин. Другая лежала на боку,
словно раненная лошадь, приподняв печальную голову. Он шел быстро, стиснув
пропуск в горсти. Что, если швырнуть его в Кур? Обречен ходить взад-вперед
по мосту, переставшему быть таковым, поелику ни один из берегов в
действительности недостижим. Не мост, песочные часы, которые кто-то все
вертит и вертит, и я внутри -- текучий тонкий песок. Или стебель травы,
который срываешь с лезущим вверх муравьем и переворачиваешь, едва он
достигнет вершины, и шпиц обращается в пшик, а бедный дурак повторяет свой
номер. Старики в свой черед обогнали его, елозя, егозя и лязгая в тумане,
галантно галопируя, стрекая старых черных лошадок кровавокрасными шпорами.
неграмотные друзья. -- Вы забыли подписать мой пропуск. Вот он. Давайте
поскорее покончим с этим. Нацарапайте крестик или рисунок со стены
телефонной будки, или свастику, или что захотите. Не смею надеяться, что у
вас под рукой найдется какой-нибудь штампик.
пропуск. Они пожимали плечами, как бы стряхивая бремя познания. Они даже в
затылках скребли -- необычайный прием, применяемый в этой стране, поскольку
считается, что он улучшает снабжение кровью клеток мышления.
bonjour, как сказал бы Пьетро. Они послали меня назад, не найдя
доказательств, что вы меня пропустили. С формальной точки зрения, меня
вообще нет на мосту.
Сейчас я изложу это вам как нельзя проще. Они -- с солнечной стороны --
видят гелиоцентрически то, что геоцентрически видите вы, теллуриане, и если
два этих вида не удастся как-то совокупить, я, наблюдаемое тело, вынужден
буду сновать во вселенской ночи.
один из солдат.
милом садовнике. Итак, один пункт улажен. Ну же, давайте, делайте что-нибудь
сторону.
главного у этих людей, вмешался, отметив, что это разумная мысль.
раскручивая перо, прижал бумагу к левой его лопатке. Какое мне имя
поставить, братья? -- спросил он солдат.
раскрывать нежно любимое инкогнито.
солдата.
пропуском Круга, бакалейщик сам повернулся кругом. Чехарда, или адмирал в
треуголке, утверждающий телескоп на плече молодого матроса (мотается седой
горизонт, белая чайка лежит в вираже, земли, однако, не видно).
был в очках.
мягкая. Огурка. Промокните каленым железом.
маленький спутник выплескивал исступленную радость, бегая вокруг Круга, он
бежал, расширяя круги и подражая паровозу: чуф-чуф, локти у ребер, ноги,
присогнутые в коленях, движутся чуть не вместе, стаккатным поскоком. Пародия
на ребенка -- на моего ребенка.
своим настоящим голосом.
Круга, тут он примерился к шагам последнего и пошел, оживленно болтая,
рядом.
что вы ощущаете то же, что я. Это было серьезное испытание. Я думал, они
вообще меня не отпустят, -- а все эти намеки на удушение с потоплением были
отчасти бестактны. Хорошие ребята, это я признаю, золотые сердца, но
некультурные -- в сущности-то, единственный их недостаток. Во всем
остальном, вот тут я с вами согласен, они грандиозны. Пока я стоял ----
фонарей.
Теодо.., пардон, Эмральда. Собственно, мы партнеры, но у меня, знаете, свое
небольшое дельце, так я все больше отсутствую. При нынешних обстоятельствах
он нуждается в помощи, -- мы все в ней нуждаемся. Вы, может быть, подумали
гений, такой нарождается раз в сто лет. Вот именно такого начальника всегда
и желали люди вроде нас с вами. Но он ожесточен. Он ожесточен, потому что
последние десять лет наше так называемое либеральное правительство травило
его, терзало, бросало в тюрьму за каждое слово. Я всегда буду помнить -- и
внукам передам, -- что он сказал в тот раз, когда его арестовали на митинге
в Годеоне: "Я, говорит, рожден для руководства, как птица для полета". Я так
считаю, -- это величайшая мысль, когда-либо выраженная человеческим языком,
и самая что ни на есть поэтичная. Вот назовите мне писателя, который сказал
хоть что-то похожее? Я даже дальше пойду и скажу ----
тихо, мы хотим, чтобы дела у нас шли гладко. Мы хотим тихих радостей жизни.
Ну, например, все знают, что лучшее время дня -- это, когда придешь после
работы домой, расстегнешь жилетку, включишь какую-нибудь легкую музыку и
сядешь в любимое кресло, чтобы порадоваться шуткам в вечерней газете или
побеседовать с женушкой насчет соседей. Вот что мы понимаем под настоящей
культурой, под человеческой цивилизацией, под всем, за что было пролито
столько чернил и крови в древнем Риме или там в Египте. А в наши дни только
и слышишь олухов, которые твердят, что для таких, как мы с вами, подобная
жизнь кончилась. Не верьте им -- ничего не кончилась. Да она не только не
кончилась ----
заставляли платить несусветные налоги; во-вторых, все эти члены парламента и
министры, которых мы сроду видеть не видели и слышать не слышали, дули все
больше и больше шампанского и валяли шлюх все толще и толще. Это они и
называют свободой! И что же тем временем происходило? Где-то в лесной глуши,
в бревенчатой хижине Правитель писал манифесты, словно загнанный зверь! А
что они творили с его сторонниками! Господи боже! Я слышал от зятя жуткие
вещи, -- он с юности в партии. Определенно, мозговитейший мужик, какого я