Чтение 3–й страницы книги ~В родном городе~

десяти.

- Спасибо.

- Температура у вас нормальная?

- Спасибо. Нормальная.

Николай кивнул головой и вышел.

На перилах госпитального мостика, у массивных в виде арки ворот, -
госпиталь был старинный и походил больше на крепость, чем на лечебное
учреждение, - сидели, болтая ногами и покуривая, раненые.

- Эй, браток, с какого прибыл? - крикнул кто-то из них, но Николай не
расслышал и молча прошел мимо.

- Не приняли, должно. В распред послали. Всех они в распред посылают...

Дойдя до старого вала, Николай остановился. Солнце садилось, и сквозь
зелень тополей был виден город, освещенный косыми лучами. В воздухе пахло
мятой, свежескошенным сеном. Где-то неподалеку, совсем как в деревне,
грустно мычала корова. Стоял ясный, тихий августовский вечер.

Николай вынул кисет и сел под тополем. Это был старый, раскидистый,
потерявший свою былую стройность тополь.

Прямо под валом расстилалось зеленое поле стадиона, а за ним,
невероятно рельефные и четкие в вечернем освещении, громоздились друг на
друга дома среди густо-зеленых, кое-где только начавших золотиться осенних
садов. Чуть правее ярко-белым пятном на фиолетовом вечернем небе
выделялась колокольня Софийского собора. Левее крепкой, точной линией
вырезывался горизонт с разбросанными маленькими построечками на пологих
холмах и почти черной линией дальних лесов.

Отсюда, с высоты, совсем не было видно, что город разрушен. Он казался
таким, каким был всегда, каким помнил его Николай пять, десять лет тому
назад. Только купол на соборе был тогда не красным, а золотым и стадион не
имел такого заброшенного вида, как сейчас.

Солнце давно уже село, погас крест на колокольне, город стал плоским и
расплывчатым, только линия горизонта по-прежнему четко и ясно огибала его.
Подул легкий ветерок. Зашумели тополя.

Николай посмотрел на часы. Было всего лишь девять часов. Он встал,
отряхнул траву с брюк и пошел вниз по Госпитальной улице.

Улица упиралась в базар. Несмотря на поздний час, торговля шла полным
ходом. Иногда где-то раздавались милицейские свистки, и торговки,
подхватив свои корзины, забивались во дворы, но через минуту все опять
выползало на улицу и растекалось среди рундуков и киосков.

Николай зашел в закусочную - он с утра ничего не ел. В закусочной было
накурено и тесно. На стойке горела большая керосиновая лампа, и на двух
столиках стояли свечи. Николай взял двести граммов свиной, называемой
почему-то домашней, колбасы, хлеба и кружку пива.

Три столика из четырех были заняты. За четвертым сидел хмурый человек с
подвязанной щекой и ел винегрет. Николай подсел к нему и отхлебнул пива, -
оно было теплое и противное. Хмурый человек ел молча, быстро, не глядя на
Николая. Потом он встал и ушел. На его место сел другой - светловолосый,
румяный, с маленькими закручивающимися усиками. На нем была песочного
цвета - очевидно, иранская, подумал Николай - гимнастерка с расстегнутым
воротом, обнажавшим загорелую шею. Военная фуражка с голубым околышем
сдвинута была на затылок.

Парень поставил на стол две бутылки пива и сразу же, привычным жестом,
ударив о край стола, сбил с них металлические пробки.

- Никогда не бери бочкового, - сказал он, смахнув на пол пену. - Только
жигулевское. И только четвертого завода. У Фимки всегда есть.

Его быстрые серые глаза остановились на руке Николая.

- Дать полтора за Лонжин?

- Что? - не понял Николай.

- За Лонжин, говорю, полтора куска дать?

- Я не продаю часы, - сухо ответил Николай.

Светловолосый повернулся и, как свой в этом заведении человек, крикнул
через головы соседей хозяину:

- Фима, налей два по двести.

На столе появилось два стакана. Парень подвинул один Николаю.

- Поддержи, капитан. - И, не спрашивая, взял с тарелки Николая ломтик
колбасы. - С Первого Белорусского?

Николай кивнул головой.

- Ну, как там наши?

- Ничего, воюют.

Парень глянул на перевязанную руку Николая.

- Перелом?

- Перелом.

- Пальцы работают?

- Нет.

- Знакомая картина. Нерв. Тебя где ранило?

- В Люблине.

- Ничего, заживет. Будь здоров. - Парень выпил и сморщился. - Хороша!

Николай тоже выпил. Водка была крепкая, захватывала дух.

- По особому заказу, - сказал парень и улыбнулся. Передние зубы у него
оказались металлическими.

Он стал расспрашивать о последних событиях на фронте. Потом, посмотрев
на стаканы, подмигнул:

- Еще по одной?

- Погоди, - сказал Николай, чувствуя, что с непривычки захмелел.

- Можно и подождать, - согласился парень, - нам торопиться некуда. Ты
отсюда куда?

- В Окружной.

- К Гоглидзе?

- Как? - не понял Николай.

- К Гоглидзе, говорю? Мировой хирург. Я его знаю. Лучший в городе. Если
перелом, к нему попадешь, как пить дать... Слушай, я все-таки еще возьму.

Парень встал и почти сразу же вернулся с двумя стаканами и порцией
сыра.

За соседним столиком оживленно спорили о каком-то судебном деле. Парень
крикнул:

- Прекратите дискуссию. Надоело.

За столиком стали говорить тише. Доносились отдельные фразы: "А
прокурор как встанет... Я ж Сашке говорил, стервецу... А прокурор как
встанет..."

Входили и выходили какие-то люди. Когда дверь отворялась, с площади
доносился хриплый голос, певший по радио "Соловьи, соловьи, не тревожьте
солдат..." Дверь закрывалась, и опять настойчиво лез в уши разговор о
прокуроре, потом снова открывалась, и с улицы доносилось "...немно-о-ого
поспят..."

Николай посмотрел на своего соседа: тот, смеясь и поминутно сдвигая то
на затылок, то на лоб фуражку, о чем-то оживленно говорил.

- Ты женат? - спросил вдруг Николай.

Парень удивленно на него посмотрел.

- Нет. А что?

- Просто так. Интересно.

- Нет, не женат.

Николай рассеянно посмотрел на него, потом залпом выпил свой стакан и
встал.

- Мне идти надо.

- Куда?

- Надо...

- В госпиталь? Подождет, не убежит.

- Да не в госпиталь, черт с ним...

Николай вдруг почувствовал, что у него кружится голова, и, чтобы не
упасть, схватился за стол. Парень удержал его за руку.

- Садись, черт, куда сейчас идти? Тебя и ноги-то не несут, герой...

Николай сел. Расстегнул воротник. Парень принес бутылку нарзана и налил
в стакан.

- Пей. Легче станет.

Николай выпил.

На противоположной стене висел плакат - женщина с довольным лицом
указывала рукой на какие-то стулья, столы, зеркальные шкафы. Николай никак
не мог понять, что это значит. Потом прищурил один глаз и прочел надпись:
оказывается, женщина, скопив деньги в сберкассе, купила на них всю
нарисованную обстановку и рекомендовала всем "поступать точно так же.

- Что? Соблазнительно? - спросил парень, перехватив его взгляд.

- Плевал я на это, - мрачно сказал Николай.

- И правильно, и плюй. Не обращай внимания. Это главное. Это самое
главное - не обращать внимания.

- На что?

Николай медленно повернулся и посмотрел на парня: тот сидел и крутил
пальцами ус.

- На все! Как я. Иначе свихнешься. Можешь мне поверить. У меня вот
фрицы стариков и двух братьев на тот свет отправили. Понял? А я вот под
трамвай не бросаюсь. Один инженер, другой полковник. В двадцать пять лет -
и полковник. А? Не то, что мы с тобой. Ты кем на гражданке был?

Николай пожал плечами.

- Д-два к-курса физкультурного института.

Парень протянул руку, на ней не хватало пальца.

- Дай пять. Два сапога пара. - Он зло рассмеялся, сверкнув вставными
зубами. - Будем знакомы. Сергей. Человек без профессии.

Он вынул из кармана толстую пачку денег и бросил на стол.

- Видал?

Пачка состояла вся из сотенных. Сергей небрежно сунул ее в карман.

- И я один. Ни семьи, ни жены, ничего... Могу все фимкино заведение
купить. А завтра столько же будет. Понял?

Он придвинулся к Николаю. Его серые, широко расставленные глаза