Чтение 3–й страницы книги ~Испытательный срок~

заботушки у вас нет. А женщинам ох как трудно! Особенно с детями...

"И мужчинам трудно", - хотел бы сказать Егоров. Но он молчит. Не
словами надо успокаивать Катю, а делом - заработком. А когда он будет,
заработок?

В ту же ночь Катя перелицевала воротник на френче, срезала малиновые
лычки с серебряными птицами, перешила пуговицы. И когда Егоров снова
примерил обнову, оглядев его, сказала:

- А этот офицерик, видать, одного роста с тобой был. Тоже, наверно,
молоденький. Дурак, поехал воевать в Россию, даже в самую Сибирь. Вот и
довоевался.

- Он же не сам поехал, - сказал Егоров, - его послали.

- Все равно дурак, прости меня, господи, - вздохнула Катя. - Теперь
где-нибудь лежит закопанный. А ведь тоже, наверно, была у него мать или
еще кто-нибудь. Я и про тебя тоже думаю. Радуемся, что поступаешь на
работу, а ведь работа какая опасная...

- Сравнила! - возмутился Егоров. - Он же кто, этот офицер? Интервент.
Все равно что бандит. А я...

- Ну ладно, ну ладно, - сказала Катя. - У тебя своя голова на плечах.
Сам смотри, как тебе будет лучше. А люди, между прочим, выучиваются на
счетоводов. И никого ловить не надо. Сиди в тепле, считай себе на счетах.

3

Вечер устраивали не в том помещении, где находился уголовный розыск, а
рядом - где управление губернской милиции. И вход был с другого подъезда.

Окна на втором этаже были ярко освещены, когда Егоров подходил к зданию
в восьмом часу вечера. И внутри победно играл духовой оркестр, сотрясая
стены.

И может, именно духовой оркестр внушил Егорову внезапную робость. А
вдруг его не пустят на вечер? Вдруг скажут, что это была ошибка с
приглашением, что стажерам нельзя? А он вон как празднично приоделся,
надел френч, начистил башмаки, постригся и причесался. Волосы еще мокрые
после причесывания.

Двери были широко распахнуты, и с улицы, даже с той стороны улицы,
видно, что каменная лестница тоже ярко освещена и устлана коврами.

На ковре у входа стоял дежурный по городу, старший уполномоченный
Бармашев, в синей шерстяной толстовке и в серебряного цвета брюках
дудочкой, как было модно в ту пору.

Егоров хотел незаметно пройти мимо него. Даже подождал у дверей в
надежде, что Бармашев уйдет: долго и старательно вытирал подошвы. Но
Бармашев увидел Егорова, заулыбался и сказал:

- Приветствую. - И протянул ему руку. - Фуражку можешь повесить вон
туда, на вешалку. Проходи. Очень приятно.

На втором этаже, в светлом коридоре, прогуливалось уже много
приглашенных мужчин и женщин. Пахло духами, пудрой, легким табаком и
чем-то неуловимо волнующим, чем пахнут праздники нашего детства, нашей
юности.

Егоров поднялся на второй этаж и сразу остановился. Ему показалось, что
все теперь смотрят только на него. А этот, мол, еще откуда взялся?

Знакомых не было видно. Да и откуда тут возьмутся знакомые?

Мимо прошел чем-то озабоченный Бармашев. Видимо, и здесь он дежурный по
вечеру. Оглянувшись на Егорова, он вдруг потрогал его за плечо. И это
легкое прикосновение было необыкновенно приятно Егорову.

Потом всех пригласили в зал, в тот самый зал, где в обычные дни за
тесно составленными столами сидят милицейские служащие, стучат машинки,
прикладываются печати, толпятся посетители.

Теперь столов тут не было. Были рядами выстроены стулья и сооружен
помост с трибуной и единственным длинным столом, застланным красной
материей.

Егоров не пробивался в первый ряд, но как-то так случилось, что он
оказался в первом ряду и впервые в жизни увидел самого товарища Курычева.
Даже рябинки на его лице увидел.

Товарищ Курычев, опираясь на трибуну, делал доклад.

Егоров неотрывно смотрел на Курычева. И ему казалось, что и Курычев
смотрит с трибуны только на него.

А может, оно так и было? Докладчики ведь часто почти бессознательно
выбирают в зале кого-нибудь одного, на кого бы можно было опереться
глазами. Вот Курычев и выбрал Егорова, еще не зная, кто такой Егоров.

А Егоров, разглядывая Курычева, только и думает о том, что перед ним
стоит человек, от которого будет зависеть вся его дальнейшая судьба.
Примет Курычев Егорова на работу или не примет?

Только о судьбе своей и думает Егоров. Но вот до сознания его долетает
фамилия - Боровский. Этого Воровского недавно убили где-то в Лозанне, в
отеле "Сесиль". Он был нашим представителем. Его убили враги нашего
государства.

Никаких подробностей убийства докладчик не приводит. Он называет дальше
новую фамилию - Керзон оф Кедльстон.

Этого Егоров знает. Не лично знает, но слышал.

Еще весной, когда Егоров жил в Дударях, был митинг по поводу этого
лорда Керзона. Он предъявил нам ультиматум, грозил войной, если мы чего-то
не выполним, а мы этого как раз вовсе не хотим выполнять. И не обязаны,
потому что мы против мировой буржуазии. Мы за рабочий класс. За весь
рабочий класс, какой есть на всем земном шаре. Поэтому мы сейчас
приветствуем рабочих немецкого города Гамбурга, которые вот в эти дни
ведут ожесточенные уличные бои с полицией.

- ...Мы посылаем им сейчас отсюда наш пролетарский пламенный привет, -
говорит товарищ Курычев.

И весь зал аплодирует.

И Егоров аплодирует.

Потом товарищ Курычев объясняет, почему мы еще допускаем буржуазию
торговать и даже позволяем частникам открывать заводы. И приводит
подлинные слова Владимира Ильича Ленина: "...Мы сейчас отступаем, как бы
отступаем назад, но мы это делаем, чтобы сначала отступить, а потом
разбежаться и сильнее прыгнуть вперед. Только под одним этим условием мы
отступили назад в проведении нашей новой экономической политики. Где и как
мы должны теперь перестроиться, приспособиться, переорганизоваться, чтобы
после отступления начать упорнейшее наступление вперед, мы еще не знаем.
Чтобы провести все эти действия в нормальном порядке, нужно, как говорит
пословица, не десять, а сто раз примерить, прежде чем решить".

- Вот это подлинные ленинские слова, - говорит Курычев. - Я надеюсь,
вам понятна вся сложность и все неимоверные трудности, в которых мы живем.
- И опять смотрит на Егорова.

И Егоров невольно кивает в подтверждение того, что ему все, решительно
все понятно. А чего же тут не понять! Только Катя все обижается, что ей с
ребятишками очень трудно. Но ведь всем трудно, всему народу.

Однако есть надежда, что дела исправятся, как дальше доказывает
докладчик. И приводит цифры добычи угля в Донбассе.

Докладчик считает уголь на пуды, на тысячи пудов. И так по его словам
получается, что угля у нас в будущем году будет больше. Ненамного больше,
но все-таки больше. Как-никак уже добыто пятьдесят один миллион пудов. И,
значит, мы постепенно ликвидируем послевоенную разруху, откроем новые
заводы, сократим безработицу. А кроме того, наше правительство купило
недавно в Америке триста тракторов.

- Таким образом, - говорит докладчик, - наша с вами судьба, товарищи,
зависит сейчас не только от нас самих, но и от многих мировых факторов.

"Факторы" - это еще непонятно Егорову. Но ему становится вдруг
понятным, что и его судьба теперь зависит, пожалуй, не только от товарища
Курычева. Она связана, его судьба, и с добычей угля в Донбассе, и с боями
в Гамбурге, и еще со многим, что происходит вдалеке от него, но имеет к
нему, однако, прямое отношение. Он усваивает это не столько умом, сколько
сердцем. И его охватывает необыкновенное, еще до конца не осознанное
волнение.

- Теперь возьмем такой факт, - вытирает носовым платком лицо и шею
товарищ Курычев. - Генерал Пепеляев, как вы знаете, недавно разбит. Его
банды рассеяны, но не ликвидированы полностью. Они еще бродят по тайге,
совершают набеги на сельские местности и пользуются поддержкой кулачества.
Кое-кому они внушают надежду, что все еще переменится, что еще повторится
интервенция. В деревне идет глухая классовая борьба. Она идет и в городе.
Нэпманские элементы еще надеются, что им удастся хотя бы тихой сапой
одолеть Советскую власть. Они занимаются хищением, применяют обман, и
подкуп, и другие подлости. Вы же знаете, что нам пришлось недавно удалить
из нашего аппарата несколько старых работников, уличенных во
взяточничестве и грязных связях с нэпманскими элементами. Мы сейчас делаем
ставку на молодые кадры работников. Мы должны быть уверены в их
неподкупности...

Глаза у товарища Курычева вдруг стали колючими. И вот такими глазами он
смотрит на Егорова. И хотя Егоров ни в чем не виноват, он ежится под этим
взглядом. И в то же время улавливает в голосе докладчика какую-то
особенность, которая чуть расхолаживает его, Егорова. Есть в докладчике
некоторая простоватость, что ли, не такой уж он, наверно, необыкновенный
человек, как показалось Егорову вначале.

- ...Во всяком случае, мы всегда должны быть начеку, - говорит товарищ
Курычев. - А у нас еще есть товарищи, которые начинают почему-то думать,
что мы уже всего достигли. А нам еще надо перестроить весь мир. Наша
жизнь, как указывает товарищ Ленин, по-настоящему не налажена. В нашей
жизни еще имеется много мусора, который надо изымать, чтобы можно было
быстрее строить новую жизнь. Нам надо всеми силами насаждать революционную
законность, беспощадно карать врагов нашего молодого государства, а также