просто выбраться наружу. Побившись в ней некоторое время, как рыба в тесном
аквариуме, лишенном вод, Гена обессилел и затих. К нему конечно же через
некоторое время побежали и, прервав спектакль, вырвали его наружу, отковыряв
отверткой стальные скрепки картона. Оказавшись из пустой коробочной тьмы в
ослепительно плотном белом свете софитов, за которым пряталась толпа
подкошенных добродушным, без улюлюканий, хохотом зрителей, -- в мокрых
цветных пижамных штанах, в распущенном на голове белом вафельном полотенце,
с лицом в заляпанных расплавленным гримом клочьях ваты и покрытом рытвинами
следов слез и размазанными морщинами, -- он жалобно пробормотал, глотая
обиду:
Гена развернулся и побежал со сцены прочь сквозь ослабленные смехом
утешительные руки пионервожатой и искореженные улыбками гримасы сочувствия
друзей -- на лестницу, в гулкий стеклянный коридор, мимо раздевалки, под
лестницу, где была приоткрыта в стене бойлерная жестяная дверь, в куда-то
между труб, -- забиться и заснуть, размазывая по лицу и согревая до
высыхания выступившие соленые сопли и слезы.
из глубины души выплескивалась боль воспоминания об обиде, и Гена без
предупреждения бил морду, -- а Джинн, потому что джинн, как объяснил
одноклассник Сенька-Очкарик, признанный ботан, означало "гений", как папа
задумал. Это был некий компромисс, и на нем сошлись. К тому же про историю с
театром все, кроме Гены, скоро забыли, а в этом новом имени было что-то
волшебное. И оно было лучше, чем Крокодил.
мощный компьютер, чтобы работать дома, и поэтому все то время, когда папа не
резался в Дум, Кварк или какую-нибудь другую глупую стрелялку, Гена проводил
в Интернете. Стрелялки и мочилки не очень интересовали Гену, поскольку он
был не таким взрослым, как папа, -- соответственно злобы на мир, требующей
садистской разделки на куски невероятных монстров, у Гены было гораздо
меньше, и всю жизненную энергию он направлял на позитивное виртуальное
созидание и изучение несуществующего вещества, из которого состояло все по
ту сторону зеркала монитора.
мамы, поэтому Гене-Джинну компьютер доставался днем, вместо школы, которую
Гена соответственно прогуливал -- к большому неудовольствию мамы опять же.
среднем образовании, не смог поступить ни в один вуз.
образование денег в семье не отложилось. Поэтому, когда умерла вторая
бабушка, оставив Гениному папе однокомнатную квартиру на Кутузовском
проспекте (бабушкин дедушка работал при Сталине лифтером в Кремле), папа
собрал семейный совет. На семейном совете было решено квартиру -- продать, а
Гене взяться за ум и выбрать хорошую профессию; часть денег истратить на
освоение Геной хорошей профессии, а остальное положить в надежный банк --
под проценты. Банк выбирали особенно тщательно: история с "МММ", хоть и
давняя и семью Гены не задевшая, напрочь отбила у Гениного папы страсть к
легкой наживе; он был из тех, кто наблюдает, как другие наступают на грабли.
а не, скажем, отложениями, и, как любые другие вымученные средства, были
невелики и в банках никогда не нуждались.
пугали своей откровенной налоговой фискальной прозрачностью и
подведомственностью правительственным интересам.
предугадать судьбу семейных денег в их последующих воплощениях было бы так
же сложно, как выиграть на рулетке один к шестидесяти четырем, и доверить
исполнительным работникам государства сохранность семейных финансовых
инструментов было все равно что передать их под конец смены прямо крупье,
минуя зеленое сукно игрального стола, -- всегда есть шанс, что крупье
окажется человеком честным и поделится с казино. В итоге был выбран крупный
коммерческий банк с многолетней репутацией и маленьким процентом клиентского
интереса в росте капитала. Через него же должна была оформляться сделка
утраты квартиры.
определяться в пятницу, 14 августа, когда, глядя через тусклое от выхлопов
стекло окна четвертого этажа на рассеянно заходящее солнце, он заявил,
почесывая жесткие черные волосы затылка: "Эта гавна полнава пирог, слышишь,
а ни чивартира, гиде люди нармальна живут, пачилавечиски, зидесь бабки на
римонт минимум угол нада, толька дажи читобы билядь ни стыдна пиригласить...
давай, слышишь, эта, апусти дичку, тирубы там, в тувалети, тожи тикут,
толька из-за адрис адын тваю чивартиру хачу... нет больши зидесь ничиво,
дичку скинь. А?.."
посмотрел на банковского риэлтера, который был третьим присутствующим при
показе. Тот пожал плечами хорошего дорогого костюма -- дескать, вам решать,
а покупатель, истолковав немое недоумение Гениного папы так же неправильно,
как и риэлтер, сказал ключевую фразу: "Ладна, слышишь, долга ни будем мазга
ибать, эта, пять апусти -- буду бирать".
от первоначально заявленной компенсации за музей быта Гениной бабушки, и
оформление договорились начать в понедельник. Однако в понедельник никакого
оформления не началось, а началось такое, что навсегда прекратило крупный
коммерческий банк с многолетней репутацией, надолго оставило Джинну
"чивартиру" и временно разломило рубль и всю связанную с ним деятельность на
"до" и "после кризиса". Продавать недвижимость стало бессмысленно, и уже в
сентябре на столе, еще хранившем продавленные доперестроечной ручкой
отпечатки слов надоедливых бабушкиных ежеквартальных завещаний, были
возведены многокорпусные новостройки персонального компьютера Джинна, а сам
Джинн обрел свободу от ежевечернего мытья посуды, а заодно от нее самой -- и
всякого другого имущества своих родителей.
дверей, за которыми Джинна ждала неопределенная независимость.
узкого длинного извилистого коридора, соединявшего довольно просторную
комнату с продолговатой неширокой кухней. Джинну досталось и бабушкино былье
-- несколько багажников разного рода и размера предметов, сохранившихся с
бабушкой для последних лет ее жизни и воспоминаний и благополучно
переправленных на родительскую шести-сотковую дачу в стосороковом километре
папиной "шестеркой". Кроме самой необходимой Джинну мебели (письменный стол,
односпальный тахтообразный матрац на деревянных ножках, громоздкий комод,
гробовой платяной шкаф -- в углах комнаты, а также историческая газовая
плита в две комфорки -- немая свидетельница всех послевоенных великих
трудовых побед советского народа, облезлый ящик -- для посуды внутри и
разделки на поверхности, раковина на деревянных подпорках, холодильник с
загадочным залихватским именем "Свияга", хрупкий как бы обеденный столик,
загромождавшие кухню, велосипед "Украина" на стене коридора, так что пройти
-- только боком) с Джинном теперь постоянно жили три разнопородных стакана,
две разноразмерные железные кружки, маленькая чашка для кофе, универсальная
жестяная кастрюлька, которую вполне можно было употреблять также в качестве
сковородки, классический столовский чайник из алюминия, какие-то
вилки-ложки, швейцарский армейский нож, компакт-диски, кассеты, книги,
телевизор "Сони" кухонного формата, гнилового желтого цвета дисковый
телефонный аппарат, серебристый двухкассетник "Шарп -- три девятки", немного
одежды-обуви и два маленьких худеньких котенка с дворовым серо-белым
окрасом. Котенки были братья и достались Джинну на память об особой
сердобольности одной его недолгой подруги.
заходя к нему вечером после совмещенной работы, -- а у нас кошка родила, мы
ее приютили, а начальник не разрешает, не любит он животных. Что теперь с
ними, бедными, делать? Вон, смотри, небольшие такие, беззащитные", -- и на
ладони у нее оказались два маленьких слепых меховых комочка.
поселились на подстилке под батареей и вообще везде, где жил Джинн, --
включая его постель, вернее, тахту.
компьютеру. Не только потому, что он занял свое место в самых первых строках
записи этой истории, но и потому, что компьютер сам по себе был отдельным
местом, правильнее даже сказать -- миром, в котором творилась история Джинна
и главная часть его жизни. С ним, с этим миром, так или иначе были связаны
все основные контакты Джинна, его занятость и его любовь.
коммерческой структуре (это такое общепринятое в современном русском
сочетание слов для названия управляющего компьютерной сетью в частной
торговой конторе) -- после кризиса, но в результате своего талантливого
неумения держать при себе эмоции в отношении непосредственного
посредственного начальства, -- главным его делом, кроме разовых написаний
простеньких программ, стало изучение и взлом различных сайтов Всемирной
Сети. По-русски говоря -- Джинн был хакером. Дело это было преступное,
нехорошее, правда ни разу никакой материальной пользы Джинну не принесшее.
Джинн -- интеллектуальный разбойник -- ничего не крал ни из банков, ни из
он-лайновых виртуальных магазинов, потому что с детства, несмотря на
творившийся вокруг коммунизм, а потом и посткоммунизм, особенно уважал право
других на обособленную материальную собственность. Его добычей были ключи к
порно-сайтам и хранилищам игрушек -- для друзей. Все остальные взломы носили
характер либо шутовской, невредный, либо вредный политический.
области информатики, Джинн считал мир Сети чем-то вроде свободного
информационного государства, виртуальной Христианией со своими законами, где