"пирог" зубами абордажных крючьев...
***
- Бастилия, - говорил де Еон друзьям, - пока мне не угрожает.
Заметьте, как осмотрительна моя некрополическая муза! Живых она не
тревожит, паря лишь над свежими могилами.
На смерть известного физика графа Пажо д'Онсан-Брэй (у которого Петр
I учился механике) он сочинил надгробную эпитафию. А вскоре умерла
молоденькая герцогиня Пантьевр, и адвокат в стихах - опять-таки на
божественной латыни - воспел ее "благоуханную" кончину.
Де Еон ничего не потерял, до небес превознося заслуги верноподданных
покойников. В салонах Парижа вдруг разом заговорили о даровитом адвокате.
Шанфор, Бель-Иль, Мармонтель, Лагарп, Дюкло и герцог Нивернуа - вот круг
его знакомств. Ослепшая маркиза Дюдефан целовала де Еона в надушенную
голову, говоря ему при всех:
- О-о, моя дорогая тряпица!.. - Это был верх утонченной ласковости,
ибо даже сам король называл своих дочерей воронами, какашками и швабрами...
Вскоре, поднаторев в салонной болтовне, де Еон выпустил в двух томах
свои "Политические рассуждения об администрации древних и новых народов".
И - не прогадал: к должности секретаря прибавилась еще должность цензора
книг по истории и беллетристике. Вольтер в эти дни называл де Еона
"светлым разумом", он просил знакомых:
- Познакомьте же меня с этим чудовищем... Но история не сохранила
свидетельства - состоялась ли их встреча. Скорее - нет. Они встретились,
правда, но значительно позже, когда слава кавалера де Еона уже щеголяла в
пышном ворохе кружевных юбок.
Зато нам точно известно, что де Еон проник в дом аббата Берни. Это
был очень скверный стихотворец и еще худший министр Франции, ведавший
делами иностранными. Но, как утверждали женщины, Берни был весьма
"галантерейным" любовником. Вот оно! Отсюда, из дома Берни, тропинка вела
прямо в отель Бельвю, к ногам маркизы Помпадур, бойко стрекотавшей
красными каблуками туфель.
***
Ну, а что еще можно требовать от лихого бургундца с серьгою в ухе, со
шпагою на боку, болтуна, пьяницы и бретера?
Ей-ей, сам король Франции вел себя в его годы гораздо скромнее. И уж
конечно король ничего не писал (и не читал) об администрации и финансах у
народов древности!
ЛЮДОВИК ПРОСНУЛСЯ
Не хочется, а - придется. Сам замысел вещи и ход истории к тому нас
обязывают.
Сядем же, по завету Шекспира, на землю, покрытую нежной травою,
пустим по кругу чашу с вином и будем рассказывать странные истории про
королей...
О короли, короли! Простите, но ваши тени мы потревожим.
***
В этот день Людовик XV проснулся поздно и, не вставая с постели,
привычно и вяло расставил руки. Вечно унылый дофин помог отцу натянуть
рубашку. Тряскими пальцами король нащупал горошины пуговок. Принц Луи
Конти, на правах сюзерена, продел ногу короля в скользкий сиреневый чулок.
- Шевалье де Вержен, - шепнул он, - наверное, уже прибыл в
Константинополь; барон де Тотт поднимет татар, а наши эмиссары взбунтуют,
когда надо, Сечь Запорожскую.
- Да, Порту надо пробудить, чтобы крымский хан опять тревожил русские
пределы... Не давать России покоя!
Конти, присев на корточки, взялся за туфлю короля. Когда Людовика
обули, в спальню к нему были допущены иностранные дипломаты, состоявшие
при дворе Версаля.
Среди них не было русского, и это наводило Версаль на грустные
размышления.
На горизонте европейской дипломатии звезда Петербурга разгоралась все
ярче, и Франция уже не раз убеждалась, что пренебрегать Россией -
рискованно и неразумно. Но Версаль относился к русским с неприязнью. Почти
враждебно...
- Звон золота разбудит и мертвеца, - ответил Людовик принцу Конти с
большим опозданием (а дипломаты зашушукались).
Бездумно глядя в окно, король вытирал лицо и руки мокрым полотенцем.
В соседней комнате Oeil de Boeuf лакеи со звоном перебирали кофейную
посуду.
- И начнем день! - торжественно провозгласил Людовик.
Начало дня - обычно. В узком проходе, между стеной и кроватью, король
опустился коленом на кожаную подушку; старенький Часослов - еще со времен
Генриха Четвертого - всегда лежал раскрытым перед королями Франции...
Конти держал отброшенное королем полотенце и прямо в глаза смотрел
графу Штарнбергу - послу австрийской императрицы Марии Терезии, с которой
тоже не было дружбы у Людовика. Конти смотрел на австрияка, но мысли его
были далеко-далеко - на севере. Сейчас Конти всего сорок лет, русской
императрице Елизавете Петровне - побольше (под пятьдесят), но это ничего
не значит.
"Разве бы я был плохим мужем? - раздумывал Конти. - Или я не гожусь в
герцоги Курляндские? Наконец, я могу командовать русской армией..."
Людовику, как и Конти, тоже четыре десятка. Но от прежнего красавца,
каким он был смолоду, не осталось и следа. Лицо сделалось оливковым, почти
сизым. Дыхание короля стало гнусным от несовершенства желудка и частых
запоров. К тому же король не мог в обществе связно произнести двух слов.
Но и эти слова обычно он выражал (по свидетельству современников) "на
подлом языке цинизма и распутства".
Людовик еще молился, а из подвалов Версаля, где размещались кухни, уж
слышался ликующий возглас:
- Говяди-и-ина короля!
Дипломаты, кланяясь, спешили отбыть в Бельвю, чтобы
засвидетельствовать свое почтение мадам Помпадур (все, кроме посла
Пруссии, которому король Фридрих запретил унижаться перед куртизанкой).
- Говяди-ина короля! - разносилось по Версалю, и этот возглас быстро
приближался к королевским покоям.
Во главе с метрдотелем двигалась процессия поваров, несших Людовику
первый завтрак. Из-под золотых крышек струился пар над фарфором, и все
придворные издалека снимали шляпы, раскланиваясь перед "говядиной короля".
Людовик, шевеля губами при чтении, словно школьник, постигающий
грамоту, основательно ознакомился с меню.
- Ах, я совсем забыл, - огорчился король, - эти мерзавцы лейб-медики
опять посадили меня на диету...
Диетический завтрак Людовика открывало пюре с гренками; затем -
громадная тарелка супа из парижских голубей. Король сидел спиною к
неприбранной постели; перед ним было раскрыто широкое окно, и в нем
виднелись квадратно подстриженные деревья. Ни одна веточка не вырастет
длиннее другой - так что глаз короля всегда спокойно скользит по зелени.
Разодрав фазана за крылышки, Людовик сказал:
. - Россия стала опасна. Саксонский курфюрст сулит нам поддержку. Поляки
уже в конфедерациях - на случай, если русские шагнут за Неман. Пруссия же
всегда с нами - за друга своего Фридриха я спокоен: вот на кого Франция
может положиться!
Все уже вышли, остался с королем один принц Конти.
- Ваше величество, - ответил он, - не ручайтесь дружбою Фридриха, ибо
маркиза Помпадур желала бы отомстить королю Пруссии, который имел
неосторожность написать эпиграмму на ее возвышенные прелести.
Людовик продолжил о другом:
- Я не скрою, брат, что раздоры с Веною желательно погасить, как того
требуют интересы единства католической церкви.
- Но... Англия! - подсказал Конти.
И придвинул королю баранину в чесноке. Разбив десяток круто сваренных
яиц, принц ловко очистил их для "многолюбимого".
- Говори, брат, - разрешил ему король.
- Известно, - четко отвечал Конти, - что в Петербург отправляется из
Лондона старая сент-джемская лиса - сэр Вильяме. И говорят, король Георг
обещал ему награду золотом, если он выпросит у России солдат для защиты
Ганноверского княжества...
- К сожалению, Англия для нас неуязвима, - буркнул король.
- Но зато уязвим король Англии!
Людовик понятливо кивнул: курфюршество Ганноверское, это фамильное
наследие королей Британии, находилось под самым боком Франции; "уязвить"
Англию можно через захват Ганновера.
- Король Георг, - досказал Конти свою мысль, - несомненно пожелает
закупить русских солдат, чтобы оградить Ганновер от наших мстительных
посягательств.
- Необходимо равновесие, - произнес король, берясь за жирную ветчину
с укропом. - Европу спасет только равновесие!
- Но центр равновесия политического, - не унимался Конти, -
передвигается по Европе, и сейчас он, как никогда, близок к Петербургу,
Россия стучится в двери Европы не кончиками пальцев, а ломится всем
плечом. Мир сузился, и всем становится тесно. Елизавета громче всех
требует себе места под крышей...
- А что Петербург? - рассеянно спросил Людовик.
Марко Джон
Каргалов Вадим
Орловский Гай Юлий
Мороз Александра
Каменистый Артем
Махров Алексей