Донченко, тоже мой ученик. Еще в 1942 году.
капитан-лейтенант Этого Цвишена через всю Балтику гнал: от Ленинграда до
Кенигсберга! У банки Подлой мы его, можно сказать, в полный рост на всплытии
видели. Однако опять не дался. Не такой он примитивный, чтобы, даже со
второго раза, дать себя потопить.
капитан-лейтенант лично побывал на борту "Летучего Голландца".
капитан-лейтенант лежал в госпитале, признали у него сотрясение мозга. Что
ни скажет, отвечают: "Брому ему дать, валерьянки!" Он о "Летучем Голландце"
начинает докладывать, а врачи: "Успокойтесь, больной! Думайте о чем-нибудь
другом!" Подошли к вопросу со своей узкоформальной медицинской точки зрения.
сидел перед ним выпрямившись, с силой сцепив пальцы. Как ни волновался, но
докладывал о событиях неторопливо, рассудительно, только немного вразброс.
трубку телефона и набрал номер:
эпизоде войны... Да, угадали! О вашей встрече с этим Цвишеном. Нет, истории
пока не пишу. Просто заинтересовался по ряду причин. В будущее воскресенье
удобно вам?.. Часов в девятнадцать? Очень хорошо. Жду.
отвинтил крышку автоматической ручки.
хронологическом порядке. Стало быть, встретились с "Летучим Голландцем"
впервые весной тысяча девятьсот сорок четвертого?
воскресенье...
его было так велико, что он явился к Грибову минут за сорок до назначенного
срока.
улицу. Под дождем, однако не горбясь и не поднимая воротник!
кресло, - я, наверное, замучил вас расспросами... Не возражайте! Я знаю
себя, я очень дотошный. Зато сегодня вам придется только слушать. Кроме
того, дам прочесть кое-что. До прихода Донченко успеете это сделать. Но
позвольте еще вопрос: знаете ли вы, что такое легенда?
он промолчал, понимая, что в вопросе подвох.
своем смысле означало нечто достойное прочтения". - Через плечо он строго
посмотрел на курсанта: - Достойное прочтения! А как считаете: достойна ли
прочтения легенда о Летучем Голландце, или байка, как вы ее неуважительно
назвали?
смягчился. - Вы моряк новой, советской формации. Но многие поколения моряков
- и мое в том числе - находились под мрачным обаянием этой легенды.
Несколько писателей обработали ее - каждый по-своему. Гейне, например,
представил Летучего Голландца в романтических и привлекательных тонах.
Гейневский вариант лег затем в основу оперы Вагнера. Слышали ее?
тринадцатом году он проводил норвежскими шхерами посыльное судно "Муром", на
котором я служил штурманом. Тогда не было еще Беломорско-Балтийского канала.
Из Ленинграда в Архангельск добирались, огибая всю Скандинавию. Я бы сказал,
что Олафсон излагал события со своей профессиональной, лоцманской точки
зрения, хоть и очень эмоционально. Уж он-то, в отличие от Гейне, не давал
спуску этому Голландцу, потому что тот испокон веку был заклятым врагом
моряков. Вернувшись из плавания, я записал олафсоновский вариант. Признаюсь,
подумывал о публикации - у нас почти не занимаются матросским фольклором, -
но тут началась первая мировая война, потом революция. Не до фольклора было.
Да и робел отчасти, как всякий начинающий литератор. Только перед этой
войной решился послать свое маранье в один журнал. А ответили недавно:
"Рукопись, мол, интереса не представляет, сюжет слишком архаичен". Так ли
это? Многое, по-моему, покажется вам злободневным.
случаем, огляделся по сторонам.
слишком волновался. Сейчас испытывал чувства благоговения и восторга. Он - в
кабинете Грибова! Не многие курсанты удостаивались такой чести! Все
чрезвычайно нравилось ему здесь, даже запах кожи, исходивший от широких
низких кресел, какие обычно стоят в кают-компании. Пахло, кроме того,
книгами и крепким трубочным табаком.
знаменитые путешественники. На стене полагалось бы висеть изогнутому
малайскому или индонезийскому ножу, - кажется, его называют крис? А под
часами должен был бы сидеть раскорякой толстый деревянный, загадочно
улыбающийся идол откуда-то из Африки или Азии.
стол. Он был очень большой, и на нем царил образцовый порядок. Все предметы
были расставлены и разложены строго симметрично. Остро отточенные карандаши
в полной готовности торчали из узкого стаканчика.
обоих полушарий.
Грибов удивил преподавателей и однокашников, выйдя в Сибирский флотский
экипаж. "У сибиряков, - пояснял он, - под боком Великий океан, неподалеку
Индийский, а учиться плавать надо, говорят, на глубоких местах".
открылись перспективы такой разнообразной самостоятельной морской практики,
о которой можно было только мечтать.
вдоль и поперек огромное водное пространство между Беринговым проливом,
Мадагаскаром и Калифорнией. Впоследствии он побывал также в Атлантике и на
Крайнем Севере.
определяясь по глубинам в Молуккском проливе", или: "Однажды, огибая мыс
Доброй Надежды..."
славного русского флота - не раз пересекал моря и океаны, плавал по "дуге
большого круга". Поэтому ему прощается все: и то, что он невыносимо
педантичен, и то, что отнюдь не отличается хорошим характером, и то, что
беспощаден на экзаменах...
разглаживал на столе листки с машинописным текстом:
Олафсона была одна особенность. О легендарном Летучем Голландце он говорил
как о человеке, лично ему знакомом. "Тот моряк уцелеет, - повторял он, - кто
до конца разгадает характер старика". Прием рассказчика? Наверное. Олафсон
славился как рассказчик...
застегнутом на одну верхнюю пуговицу. Из-под козырька его лоцманской фуражки
виднелись висячие усы и пунцовый нос.
умер...
тогда лет сорок с небольшим. Но есть люди, наружность которых почти не
меняется с возрастом. Да и северная Атлантика неласкова к морякам. От ее
ледяных ветров кожа на лице деревенеет, рано покрывается морщинами, похожими
на трещины. А может, Грибов был слишком молод тогда и каждый человек старше
сорока казался ему уже стариком?
магами и кудесниками, ревниво оберегая свои маленькие тайны. Случалось, что,
заглянув для отвода глаз в записную книжку, испещренную ему одному понятными
знаками, лоцман отворачивал от курса только ради того, чтобы сбить с толку
стоявших рядом с ним наблюдателей.
наших кораблях к нему относились приветливо и в изобилии снабжали рижским
черным бальзамом, которым он лечился от ревматизма, профессиональной болезни
лоцманов.