электронам? Как технически создать эфирный тракт - дорогу эфиру?..
Кирпичников слова не все понял, но всю сокровенную идею Попова ухватил.
никогда не было. Кирпичников посидел еще немного, почитал книжку - "Об
устройстве шахтных колодцев" - и ничего в ней не понял.
головой, хочет он этого или нет - все едино. Спать еще не хотелось. Было
душно и тревожно. Попов храпел и стонал во сне.
тетрадь, открыл и вчитался: "Март. 20. 9 часов вечера. Мать и дети спят на
полу на старой одежде. Нечем даже укрыться. У матери оголилась худая нога
- и мне жалко, стыдно и мучительно. Захарушке 11 месяцев, его отняли от
груди и питают одной моченой булкой. Какая сволочь жизнь! А может, это я
сволочь, что до сих пор не свернул скулу такой подлой жизни? Зачем я
позволяю ей так мучать детей и мать... Надо жить для тех, кто делает
будущее, кто томится сейчас тяжестью грузных мыслей, кто сам весь -
будущее, темп и устремление. Таких мало, они затеряны, таких, может быть,
нет. Но я для них живу и буду жить, а не для тех, кто гасит жизнь в себе
чувственной страстью и душу держит на нуле".
палку. Потом заскрипел зубами, застонал, вонзил топор в порог и улыбнулся.
На дворе стояло одно дерево - лоза. Кирпичников подошел, обнял дерево - и
их закачало обоих ночным ветром.
есть и встал, веселый, полный надежды и хищной радости.
оторопел.
ублюдок или - мореплаватель? Ответь, обыватель, на корабле мы или в хате?
Ага, на корабле - тогда держи руль свинцовыми руками, и не плачь на
завалинке! Замолчи, сверчок! Мне известен курс и местоположение... Жуй и -
на вахту!..
несбыточное, днем лютая злость в нем мгновенно переходила в смех. Работа
головы высасывала из него всю кровь, и его истощенное тело вышло из
равновесия и легко колебалось настроениями. Кирпичников это знал и смутно
беспокоился за него.
цели еще более расшатало душевный порядок Попова, и с ним было тяжело
работать. У Фаддея Кирилловича явилась еще страшная и неутомимая тоска по
матери, хотя она умерла пятнадцать лет назад. Он ходил по комнате,
вспоминал ее обувь в гробу, запах подола и молока, нежность глаз и всю
милую детскую родину ее тела... Кирпичников догадывался, что это особая
болезнь Попова, но поделать ничего не мог и молчал.
меньше, наконец, 25 января он совсем не поднялся утром и только сказал:
начал делать установку приборов. Вьюга свирепела - и на дворе от нее
шевелился инвентарь. Деваться было некуда, и Кирпичников залез на тесный
захламленный чердак. Снег свиристел и метался по крыше, и вдруг
Кирпичникову послышалась тихая, странная, грустная музыка, которую он
слышал где-то очень давно. Отвлеченное плачущее чувство томилось и
разрасталось от музыки до гибели человека. И будто эта растущая тоска и
воспоминания были единственным утешением человека. Кирпичников прилег и
занемог от этого нового робкого чувства, которого в нем никогда не было.
Он забыл про стужу и, дрожа, нечаянно заснул. Музыка продолжалась и
переходила в сновидение. Кирпичников почувствовал вдруг холодную тяжелую
медленную волну, и в нем начало закатываться сознание, борясь и
пробуждаясь, уставая от ужаса и собственной тесноты.
на что наткнулась и вдруг застопорила. Кирпичников вскочил, стукнулся о
крышу и спустился во двор. Буран тряс землю, и, когда он разрывал
атмосферу и показывал горизонт, были видны голые почерневшие поля. Снег
сдувало в овраги и в глухие долины. Тут Кирпичников заметил, что дверь в
хату открыта и туда мело снегом. Когда он вошел в комнату, то заметил
бугор снега, и прямо на нем, а не на кровати, лежал мертвый Фаддей
Кириллович Попов - бородой кверху, в знакомой жилетке, прильнувшей к
старому телу, с печальным пространством на белом лбу. Снег его заметал все
глубже, и ноги уже укрыло совсем.
кровать. У Фаддея Кирилловича отвалилась нижняя губа, и он сам повернулся
на бок на кровати и поник головой, ища места ближе к центру земли.
Кирпичников затворил дверь и разгреб снег на полу. Он нашел пузырек с
недопитым розовым ядом. Кирпичников вылил остаток яда на снег - и снег
зашипел, исчез газом, и яд начал проедать пол.
"Решение просто - электромагнитное русло..."
исполкома.
очень скверная история - не потому, что придется отвечать, а потому, что
погиб очень ценный и редкий человек. Записки никакой не нашли?
секретарь комитета партии и уполномоченный ГПУ.
неоконченной рукописи, вьюгу, распахнутую дверь и странный косой наклон
головы Попова, какого не бывает у живого. И еще, что Попов не очень
отличался от живого, как будто смерть обыкновенна для него, как и жизнь.
несомненный упадочник. Совершенно разложившийся субъект. В нем действовал,
конечно, гений, но эпоха, родившая Попова, обрекла его на раннюю гибель, и
гений его не нашел себе практического приложения. Растрепанные нервы,
декадентская душа, метафизическая философия - все это жило в противоречии
с научным гением Попова, и вот - какой конец.
Наука могущественна, а носители ее - выродки и ублюдки. Действительно,
срочно необходимы свежие люди с твердой внутренней установкой...
Чудород ты, брат! Наше дело, по-моему, теперь оформить следствие и затем,
если не будет ничего противоречить словам Кирпичникова, назначить его
хранителем научной базы Попова. Ну, надо немножко Кирпичникову платить за
это. Ты, - обратился он к председателю, - из местного бюджета это
устроишь! Затем, надо сообщить в тот научный институт, который
командировал сюда Попова, чтобы выслали другого ученого для продолжения
дела... А сохранить все надо в целости! Я пошлю сотрудника составить
опись. Ведь там есть ценные приборы, рукописи Попова, кой-какой инвентарь
и имущество...
все дело через президиум, и тогда зафиксируем наше постановление.
Кирпичникова назначили сторожем в научную усадьбу Попова, с окладом
жалования пятнадцать рублей в месяц.
мужественного напора солнца.
перечитывал книги и рукописи Попова, рассматривал приборы, построенные
здесь же самим Поповым, - и перед ним открывался могучий мир знания,
власти и жажды неутомимой жестокой жизни. Кирпичников начал ощущать вкус
жизни и увидел ее дикую пучину, где скрыто удовлетворение всех желаний и
находятся конечные пункты всех целей.
сам же не понимал. А стоит только понять - и всякому захочется жить..."
приезжал. Кирпичников начал переписывать рукописи Фаддея Кирилловича
начисто, не зная сам для чего, - но так лучше ему понималось.
наследство Попова - и рукописи, и аппараты.
для него затихло. Но открывшееся ему чудо человеческой головы сбило его с
такта жизни. Он увидел, что существует вещь, посредством которой можно