может, и не люди, а отдельные граждане, но все равно - хорошо. Сколько
бы дел не было сделано, вот так, с лету, в один присест, если б они не
пили, и наш капитан никогда бы не попал вовремя с оцинкованным Ивановым
с вокзала на вокзал. Пускай они пьют. А если б они не пили, то стоило
бы, наверное для пользы дела, ее им привить - привычку пить. Наверное,
стоило бы.
беленьких станций. Не прошло и пяти суток.
чутьем почувствовал тетку Марию и конец своего путешествия и наполнился
в который раз за дорогу счастьем, подпрыгивающим ликованием
израсходовав на улыбку весь имеемый сахар, указал на гроб. - Сам!
опять стало хорошо. Это "хорошо" накатывало на него волнами, и сейчас он
был просто рад за себя, за Иванова, за окружающую среду, опять за себя,
за тетку Марию, как будто привез ей не гроб, а кусок золота И вообще,
чем дальше от флота, тем больше он испытывал за него гордость, гордость
за нашу боеготовносгь, ощущал прочные узы родства...
Мишка вовсе... Иванов -то... я его маленьким помню, после не видала...
позабыла уже, а волосики у него вроде черные были, да и курносый он, а
этот какой-то... лысый, что ли?
все вокруг промокло и стало гнусным.
ТОТ?!
цинк, бригадира, дорогу, черт-те что... - Мать! Это ж не мальчик
кудрявый, это ж... мужчина, и потому он... эта... под водой, подводник
он, мать, подводник, а там не то что на себя, на лошадь не будешь похож!
согласилась, испугавшись его, тетка Мария и виновато уставилась под
ноги.
сейчас подхватит гроб и поминай как звали, - вылитый. Я его, мерзавца,
вот с такого возраста, - он отмерил сантиметров двадцать, - знаю.
Вылитый.
куча здоровья. - Дааа, ну ты, мать, даешь! Мишку не узнать, а? Дааа! -
теперь ему опять стало хорошо, даже как-то молодцевато стало, раскудрись
оно провались!
- туда, а мне - обратно. Извините, если что...
мотаем? Вам, значить, туда, а нам отсюда, так, что ли? А поминки? А
народ? Не пустим! - он вдруг взял капитана под локоток. Рука у деда была
деревянная, и капитан понял - точно, не пустят.
тебе справку заделаем... печать... вроде ты у нас приболел, что ли, -
борода так захохотал, что какая-то впереди крадущаяся тетка с кошелкой
присела, дернула головой, заверещала: "Милиция!" - и мотанула куда-то
совсем.
Никто так и не вспомнил, был ли он черным или, может, сразу лысым.
Праздничный стол раздался в осеннем великолепии. Это был какой-то
ведерный край: в середине стола стояла такая ужасная бутыль самогона,
такой величины и прозрачности, что сквозь нее была полностью видна
высоко поднятая табуретка.
так горели ордена и медали, что стояло сплошное сияние. У одного
векового деда, с серебряной в пояс бородой, кроме всего прочего было еще
четыре Георгиевских креста.
рассматривали Мишкины медали за десять и пятнадцать лет безупречной
службы. Они передавали их друг другу, и каждый обязательно переворачивал
и читал вслух.
молодца, не посрамил, дааа...
минут, он так прикинул, сказать он уже ничего не сможет, через пару
минут он уже сможет только закивать это дело. Он встал и сначала
бессвязно, а потом все лучше и лучше начал говорить про флот, про море,
про Мишку, которого совсем не знал, и чем больше он говорил, тем больше
ему казалось, что он говорит не про Мишку, а про себя, про свою жизнь,
про службу, про флотское братство, которое, гори оно ясным пламенем, все
равно не сгорит, про Родину, про тех, кто ее сейчас защищает и, в случае
чего, не пожалеет жизни, про священные рубежи...
наступившей тишине, - пусть они не горят, не тонут, пусть им всегда
хватает воздуха; пусть они всегда всплывают; пусть их ждут на берегу
дети, любят жены, их нельзя не любить, товарищи, их нельзя не любить! -
И так у него получалось складно и гладко, и, может быть, в первый раз в
жизни его так слушали, может быть в первый раз в жизни он говорил то,
что думал; и у людей блестели на глазах слезы, может быть, в первый раз
в жизни с ним такое происходило... У него вдруг перехватило горло, он
запнулся махнул рукой; все задвигались, а какая-то тетка, как и другие,
наполовину не понявшая, но видевшая, что человек мается, схватилась
ладонью за щеку и забормотала:
удавалось вековому деду.
лезешь? А ну брысь!
капитан тут же за столом обучил всех песне "Северный флот не
подведет"...
сидел и плакал. Слезы текли по небритому еще с вагона лицу, собирались
на подбородке и капали в жадный песок. Он говорил что-то и грозил в
темноту - видно, что-то привиделось или вспомнилось, что-то свое,
известное ему одному.
себя по колену; потом повторил раз двадцать: "Помереть на флоте - ни в
жисть", упал с лавки, улыбнулся и заснул.
оставшиеся деньги, прибавив от себя. Тетка смущалась, махала руками,
говорила, что не возьмет, что Бог ее за это накажет.
личной жизни и много детей.
огромной черной шинели, схватил ее и затискал.
черноволосого, как в детстве...
Она не слышала, что Мишка орал. Лицо ее как-то заострилось, она впервые
почувствовала, как бьется ее сердце - бисерной ниточкой. Губы ее
разжались, она вздохнула: "Бог наказал", - мягко упала с табурета на пол
и умерла.
момент смерти она была совершенно здорова.
напился и пел в углу; остальные пели "Варяга", "Славное море - священный
Байкал" и "Северный флот не подведет".
прежде всего, я думаю, - умение петь в любое время и в любом месте.
мирное время, в полном уме и свежем разуме, в минус двадцать собраться
на плацу, построиться в каре и морозными глотками спеть Гимн Советского
Союза.
проверяющий из штаба базы, капитан первого ранга.
есть - пение на зачет.
законам физики, чем ближе он подходит, тем громче в том месте поют, и
чем дальше - тем затухаистей.
могут петь не только на плацу, но и в воскресенье в казарме,
построившись в колонну по четыре, обозначая шаг на месте.