Чтение 3–й страницы книги ~Георгес или Одевятнадцативекование~

- Ну так н-да?

Я собрался с мыслями.

- Влад Яныч. Мы с вами не первый год знакомы. И давно прошел тот
период, когда вы могли всучить мне, глупцу с вашей точки зрения (это я так,
для пущей скандальности, выразился - "с вашей точки зрения". Чтоб побольней
его ущучить. По-моему ничего. Я тоже не всегда сахар. Что не по мне - так и
взбрыкнуть могу), всякую дребедень, лишь бы отстал. Мы с вами... Вы для
меня... Но сейчас вы опять... в смысле, я же вижу, Влад Яныч, я же прекрасно
по вашим глазам вижу, что вы через меня хотите от какой-то залежалости
избавиться.

Влад Яныч поднял сухонький указательный палец.

- Вот именно, залежалости. Вы на год посмотрите!

- ... избавиться, да. Вы мне скажите, Влад Яныч, в чем дело? Книгу-то я
уже взял и кровью за нее расписался. Что с ней не так, с этой книгой
Георгеса Сименона?

- Молодой человек! - величественно, однако и с облегчением, ответил мне
продавец книг. - С ней все не так. Но если вы опасаетесь, что я пытаюсь
сбагрить вам кусок шагреневой кожи, то вы ошибаетесь и наши взаимоотношения
обижаете. Я ничего такого даже и в отдаленных переспективах не
предусматривал (вообще-то очень образованный, Влад Яныч обожал слово
"переспектива" и буквально млел от восторга, когда его поправляли. По
какому-то сбою грамматического чутья Влад Яныч полагал, что правильней
говорить "переспектива"). Мне эта книга - я признаюсь вам, отчего же? -
неприятна до крайности. Я без нее буду чувствовать себя гораздо спокойнее.
Но просто так отдать ее, абы кому, я чувствую, опасно. А вы... так она будет
в хороших руках, вы к ней скоро привыкнете, еще благодарить меня будете. У
меня такое чувство, что даже и следует к ней привыкнуть. Честное слово,
берите. Что такое десятка? Берите, не пожалеете.

Ну я и взял.

* * *

Дня через два три Вера привела ко мне своих друзей - я их видел первый
раз в жизни. Друзья сказали: "О, какая квартира!", - и стали ходить по
комнатам. Вера посмотрела на меня и загадочно подмигнула.

Это была парочка. Парень - длинный и до неприличия молодой. Звали его
Манолис, но, похоже, это все-таки была кличка. А девчонка - огонь!
Маленькая, складненькая, с поющим голосом, так и кажется, что вот сейчас от
восторга захлебнется. Разглядывая квартиру, она все время делала попытки
перейти на ультразвук. Звали ее Тамарочка, что мне с первого взгляда
понравилось. Я уж опасался, что Эвридика.

Тамарочка тепло очень в мою сторону поглядывала, отчего Вера
моментально приняла позу кобры.

На кухне, выуживая из мойки стаканы, я спросил ее:

- Ты зачем их привела?

- Будущие партнеры, - пояснила Вера. - Скоро твое деньрожденье. Сейшн
устроим.

Я сначала не понял.

- Что за партнеры? Преферанс, что ли?

- Да ладно, - напряженно улыбаясь, сказала Вера. - Будто не понимаешь.

- Не понимаю. Что еще за партнеры?

- Ой, ну все! - поморщилась она. - Ну ты же хотел группешник?

- Я?!!

Один из стаканов выскользнул в мойку и чуть не разбился.

- Что это я хотел? Когда это? Ты что, не помнишь, это ж мамочка твоя
говорила!

- Ладно, проехали, - сказала Вера с некоторым раздражением. - Я твою
маму не трогаю. Сам не знаешь, чего хочешь. Назад отыгрывать я не собираюсь.
Людей предупредила, уговаривала сколько, а ты теперь задний ход. Бери
стаканы, пошли.

У моей головы глаза были навыкате и я этой головой ошалело мотал.
Ужасно у этих баб милая черточка - переваливать с больной головы на
здоровую. Чтоб она потом моталась глаза навыкате.

Но вот чего я действительно терпеть не могу - так это ругаться с Верой.
Главное, незачем, потому что в конце концов всегда выходит, по-моему, даже
если соглашаешься совсем на противоположное.

Она думает, я ее боюсь. Она на меня покрикивает и пытается мне
приказывать. Потом я срываюсь, и она становится нежней кошки, жмется к моим
ногам и намазывает мне масло на бутерброды. А это еще противнее, хотя
сначала и нравится ( я чешу ей под подбородком, она мурлыкает и сюсюкает -
словом, идет долгий переходный процесс к нормальному настороженно- любовному
состоянию).

Я бы ее бросил, да без нее тяжело очень и кислородное голодание. Я
тогда, чтобы не вздыхать, как в сентиментальных фильмах, делаю выдохи сквозь
сжатые зубы - словно сигаретный дым выдуваю. Иногда вниз, иногда к кончику
носа. А закономерности никакой нет, когда куда выдуваю.

Словом, замяли разговор, сели за стол. Я ни секунды всерьез не думал,
что может дойти до группешника.

Первое время Манолис молчал, говорили одни дамы, да я, по долгу
хозяина, вставлял словечко-другое. А парень, изучив квартиру, принялся
изучать меня. С очень независимым видом, как это у молодняка водится. Он,
собака, так внимательно меня изучал, что я даже начал подумывать, а не
заподозрила ли меня верина мамаша в гомосексуальных наклонностях.

Потом говорит:

- Вы кто?

Вообще-то странный вопрос хозяину, поэтому я уточнил:

- В каком смысле?

- В том смысле, что вокруг нас происходит, - не совсем внятно пояснил
свою мысль Манолис. - ВЫ-то сами кто будете? Демократ, памятник, коммунист,
жириновец или, не к столу будь сказано, баркашовец?

Я покосился на Веру, она извинилась плечами.

- Так вот я и спрашиваю, - не отставал настырный Манолис. - Вы кто?

"Мо тань го ши", - ответил я назидательно.

Он деловито осведомился:

- Фракция?

- Что-то вроде. В переводе с китайского (а, может, врут) это означает:
"Не будем говорить о делах государственных". Я в том смысле, что в моем доме
о политике не говорят. Табу. Низзя.

- Как?! Во всем доме?! - изумилась Тамарочка.

- В моей квартире.

Тамара состроила мне большие глазки, я состроил ей то же самое. Вера
поперхнулась салатом. Ее взгляд напомнил мне залп ракетной установки
"Катюша" в кино про войну, когда наши предпринимают глобальное наступление.

Все сделали вид, что ничего не случилось. А чего, спрашивается? Что я,
к будущему партнеру по совместной любви уже и симпатии проявить не могу? Что
мне, через отвращение в нее вторгаться прикажете? Да на хрена мне такой
группешник!

Разрядил обстановку тот же Манолис. Он, может, и впрямь ничего не
заметил.

- Коммунистов - ненавижу! - злобно сказал он и налил себе еще. - И если
вы коммунист...

- Он не коммунист, - ядовито сказала Вера. - Он букинист.

И тут я про своего Георгеса вспомнил.

- Ага, - говорю. - Букинист. Только теперь это библиофил называется.
Вот, кстати, на днях приобрел любопытного Сименона.

- Детективчики, - съязвил Манолис, все еще подозревающий меня в тайном
пристрастии к коммунизму.

Но я себя сбить на полемику не позволил.

- Девятнадцатый, между прочим, век, - сказал я.

Ревизоровской немой сцены я не добился, меня сначала просто не поняли,
потом не поверили, и вот тогда я вытащил из шкафа заветную книжицу. Тогда
они вежливо удивились - мол, надо же. Если бы я им блок "Мальборо"
предъявил, удивления было бы больше, ей-богу.

Но все равно я им все показал и рассказал - сам не знаю зачем. Я до
этого даже Вере Георгеса не показывал, а тут что- то не выдержал. Синдром
мидасовых ушей - сам название придумал, есть такая легенда в библии.

Дамы похихикали, а окосевший Манолис к тому времени уже так въехал в
политику, что переключить его на что-нибудь другое, даже на баб, было
теоретически невозможно.

Он мрачно меня выслушал и, криво усмехнувшись, сказал:

- Во-во. Как с кружки пива. С таких вот малостей все и начинается.

Я вспомнил "началось" Влад Яныча.

- Что все?

- Да все! Просто все. И больше ничего - одно все. Вы что, не видите,
что творится? Эти кадеты разные с их "гассспадами", эти новые русские, этот
"коммерсант" с его ятями...

- Твердые знаки, - поправил я. - Там не яти, там твердый знак на конце.
Неплохая, между прочим, газета.

- Нет, вы в самом деле не видите? - невероятно изумился Манолис?

Он попытался мне объяснить, в чем я слеп, стал размахивать руками и
столкнул свой стакан на пол. Раскрасневшаяся Тамарочка не сводила с меня
воющих от восторга глаз (я заметил - бабы иногда от меня просто балдеют.
Редко, правда). Вера улыбалась пространству и ненавидела.

- Мы переходим на лексику и даже на графику девятнадцатого века. У
прал... плар... пар-ла-мен-мен-таррррриев появились бородки и песне...
песне... пенсне, вот! Атомных станций уже не строим, скоро откажемся от пара
и эльтричества. Даже тумбы... ну элементарные, ну обыкновенные афишные
тумбы... (тут Манолис резко мотнул головой и сам чуть не упал вслед за своим
стаканом) даже они оттуда. Теперь вот книжка вот эта. Коммунисты! Тьфу!

Манолис был предельно возбужден. Я отодвинул от него верин стакан и
сказал успокаивающе:

- Ну и что здесь такого плохого? Я в том смысле, что ничего такого