Чтение 3–й страницы книги ~Донские казаки в борьбе с большевиками~

станицы Ольгинской. Ст. Аксайская и конец мытарствам. Благополучный приезд в г.
Новочеркасск 23 января 1918 года.
Октябрьский большевистский переворот застал меня в Румынии в штабе IX армии в г.
Ботушаны.
Происшедшее не явилось для меня неожиданностью. В нем я видел лишь неизбежный
заключительный аккорд преступной нерешительности трусливой кучки политических
деятелей во главе с Керенским -- именовавшейся Временным Правительством.
Панически боясь даже призрака контрреволюции и истерически всюду его преследуя,
убогий председатель Правительства, прозевал действительную опас-
13

ность, вписав в историю Российского Государства бесславные и небывало позорные
страницы. Уже в начале октября нельзя было сомневаться, что злополучный
парламент революционного самодура доживает последние дни. Нависала багровая
туча. Надвигалось новое, ужасное зло -- гражданская распря.
Работа штаба в это время вообще, а в частности, генерал-квартирмейстерского
отдела, почти совсем прекратилась. По старой привычке мы продолжали посещать
штаб, где коротали время за игрой в шахматы, шатки, в злободневных разговорах и
в обсуждении назревающих событий, стараясь подняв завесу, заглянуть в будущее.
Боевой темой для наших бесед, весьма часто, служили несуразные, подчас дикие
постановления армейского комитета, заседавшего здесь же в Ботушанах. Это детище
революции, созданное с очевидной целью подорвать престиж офицерского состава и
тем ускорить развал армии, косо смотрело на нас, расценивая офицеров штаба
вообще, а особенно офицеров генерального штаба, как определенных и закоренелых
контрреволюционеров.
Непосредственной опасности нам не грозило. Наличие румынских частей в городе и
юнкеров военного училища, в значительной степени обуздывало аппетиты товарищей.
Однако, у большинства из нас душевное равновесие было нарушено, росла
растерянность, не было уверенности в завтрашнем дне.
Невозможно было оставаться равнодушным и видеть, как мероприятия "Нового
Правительства" окончательно разваливают в армии и то, что с большим трудом
удалось сохранить. Становилось ясно, что гибнет не армия, не фронт, а гибнет
Россия. Даже самые неисправимые оптимисты и те считали, что Россия катится в
бездну по наклонной плоскости.
Значительная удаленность от очага заразы -- Петрограда позволила армиям
Румынского фронта, в том числе и нашей, дольше других сохранять, хотя бы видимый
порядок. Но гнусная социалистическая пропаганда продолжала свое дело. Развал
фронта, происходивший обратно пропорционально расстоянию до Петрограда
постепенно близился и, наконец, проник и в нашу армию. Жалкие попытки
противодействия, не поддержанные к тому же свыше, были безуспешны. Остановить
заразу мы оказались бессильны. В роли вынужденных зрителей, мы наблюдали
развертывающуюся кошмарную и мучительную драму: ломались вековые устои, рушились
идеалы, традиции прошлого, падали покровы, обнажая гнусное бесстыдство и
отвратительное убожество многих руководителей, еще вчера купавшихся в лучах
царственного блеска и ласки, а ныне делавших революционную карьеру. Несся
ужасный вихрь, превращавший все в обломки.
В зависимости от впечатлительности и восприимчивости, каждый из нас переживал
душевные страдания и мучился сознанием своей беспомощности.
Особенно резко, как я заметил, это отразилось на командующем нашей армией
ген.-лейт. Анатолии Киприяновиче Келчевском. Раньше всегда веселый,
жизнерадостный, душа общества, как принято говорить, он теперь совершенно
осунулся, согнулся, пожелтел, состарился.
14

Военная академия, где генерал Келчевский пользовался общей любовью всего
переменного состава, как отличный лектор и как человек, подкупавший всех
простотой своего обращения, а затем, -- долгие годы совместного пребывания в
штабе IX армии -- сблизили нас, и в его лице я видел не только начальника, но,
несмотря на разницу лет и положения, доброго, близкого, отзывчивого своего друга

Видя ежедневно Анатолия Киприяновича, я замечал, как помимо горьких переживаний,
испытываемых всеми нами, его лично гнетет еще и острая боль разочарования в
результатах "бескровной". На это у меня имелись довольно веские основания.
Помню, еще в самом начале революции, в марте месяце, ген. Келчевский, бывший
тогда генерал-квартирмейстером штаба, как-то зашел в мою канцелярию и, будучи в
хорошем настроении, шутливо обратился ко мне со словами:
"А ты, Иван Алексеевич, все сидишь насупившись, как сыч".
На что я ответил:
"Особых причин теперь веселиться не вижу".
"Ну, конечно, тебе казаку революция не по нутру, вы все больше насчет нагайки".
Слово за слово мы начали разговор, который из шутки очень скоро перешел в
горячий спор. Через несколько минут комната наполнилась офицерами штаба,
привлеченными шумом. По выражению лиц присутствующих, по их репликам, я
безошибочно мог заметить, что часть из них сочувствует ген. Келчевскому.
Спор касался происшедшей революции и возможных ее последствий. Анатолий
Киприянович, в общем, признавал необходимость совершившегося и глубоко верил в
светлое будущее, как логическое следствие происшедшего переворота.
Моя точка зрения была диаметрально противоположной. Вполне понятно, что при
таких разных взглядах, невозможно было найти примирительную равнодействующую в
нашем споре и потому ген. Келчевский, кончая разговор, бросил мне фразу: "с
твоими убеждениями тебе лучше ехать теперь же на Дон".
Я не остался в долгу и ответил: "3а совет спасибо, но на Дон я уеду, когда найду
нужным. Со своей же стороны, тебе пожелаю, чтобы дивизия, которой тебе предстоит
командовать, состояла бы из солдат Петроградского гарнизона, т. е. элемента, по
твоим словам, сознательного и каковой ты только что горячо восхвалял, а я
предпочитаю командовать полком такого приблизительно состава, с которым мы
выступали на войну в 1914 году".
Мое пожелание не сбылось. Командовать дивизией ему не пришлось. Революция быстро
несла его вверх. После ухода ген.-лейт. А. С. Санникова, он становится
начальником штаба Армии, а затем через небольшой срок, принимает на свои плечи
тяжелое бремя командования армией.
Столкнувшись здесь с настоящей жизнью и действительными достижениями революции,
ген. Келчевский понял свои заблуждения, а также ошибочность и необоснованность
своих мартовских надежд.
После нашего спора, вопрос этот уже никогда больше не поднимался, да и все
последующее само уже красноречиво говорило о достигнутых результатах
"бескровной".
15

События раззевались ускоренные темпом, опережая собою всякие возможные
преположения и, зачастую, поражая нас своей последовательностью.
Дожили мы и до момента, когда вынуждены были снять погоны и помню, как
встречаясь друг с другом, мы избегали смотреть в глаза, будто бы каждый из нас
совершил что-то постыдное, нехорошее.
Между тем, с каждым днем становилось очевиднее, что здесь на фронте все
окончательно гибнет и всякие попытки какой бы то ни было работы с
представителями новой власти будут бесцельны и безрезультатны.
Боевые действия прекратились. Модные лозунги "без аннексий и контрибуций",
"долой войну" -- делали свое дело. Дезертирство развилось до предела; целыми
ватагами солдаты оставляли позиции л распылялись в тылу, стоявшие части никаких
приказов не исполняли, власти не признавали, все время шли митинги, смены и
назначения себе начальников.
В это время я был начальником "Военно-дорожного отдела" штаба IX армии. У нас
этот отдел возник еще в самом начале войны, так сказать явочным порядком, по
мысли талантливого начальника штаба армии ген.-лейт. Санникова. Как известно,
положением о полевом управлении войск в военное время он предусмотрен не был,
что нельзя не признать большим упущением. Опыт войны и сама жизнь показали, что
наличие такого отдела в штабе армии безусловно необходимо и, в будущем, надо
полагать, на это будет обращено должное внимание.
По должности своей, я неоднократно бывал в тыловом районе корпусов и армий,
наблюдая и контролируя, как состояние главных железнодорожных узлов, так и
работы по постройке и поддержанию в порядке шоссейных и грунтовых дорог, а также
разного рода переправ.
Само собой разумеется, что солидность, интенсивность и последовательность хода
работ, а также окончание их, всегда находились в тесной зависимости от
требований боевой обстановки и соображений оперативного порядка. Находясь в
генерал-квартирмейстерском отделе и, следовательно, будучи всегда в курсе
обстановки на фронте и оперативных предположений, а вместе с тем, непрестанно
следя за тылом, я мог, внося известный корректив, приурочивать и согласовать
работы с оперативными требованиями.
Мои частые поездки дали мне достаточный опыт по небольшим, не всегда заметным
для непривычного глаза, признакам в тылу, делать иногда довольно правильный
вывод о состоянии и боеспособности войск. К моему глубокому огорчению, я мало
встречал старших военачальников, которые бы ясно сознавали всю важность
поддержания порядка в тылу, видели бы непрерывную связь тыла и боевой линии и
отчетливо представляли себе, что дух войск в значительной мере зависит от
порядка в тылу, его жизни и настроения тыловых частей. В этом отношении яркими
положительными примерами могут служить ген. Лечицкий, бессменный командующий IX
армией и Донской Атаман ген. Краснов, а как отрицательный пример -- тыл
Добровольческой армии в 1918 и 1919 годах. И первый, и второй, мало того, что
вполне понимали все огромное значение состояния тыла, но, главное, посвящали ему
неустанно особенно много внимания с целью под-
16