Впрочем, судя по рассказам, встреч с дражайшей половиной он никогда особенно
не искал. Победу свету его носило от Львова до Шанхая, а бабушка была тяжела
на подъем и за ним не поспевала.
вздохнула, посмотрела на меня и сказала:
фотокарточке, помнишь, возле дома с сокровищами?
мысли, мои и Мышильдины, само собой, потекли в одном направлении.
вырастем, поедем и найдем их.
облизнувшись, спросила:
семейную сказку. - Три колье, одно с большим бриллиантом и четырьмя
маленькими, другое с изумрудами, третье с гранатами.
подхватила Мышильда. Перечислив все до последней броши и булавки, мы с
облегчением вздохнули, после чего Мышильда с грустью спросила:
выдумала?
спрятал.
предки проживали в начале века в одном из старинных русских городов, ныне
крупном областном центре. Прадед был из купцов, единственный ребенок в
семье, рано лишившийся родителей. Нравом кроток, к зелью равнодушен. К
тридцати пяти годам удвоил родительский капитал и выгодно женился на мещанке
Авдотье Нефедовой, семья которой промышляла огородничеством и отнюдь не
бедствовала. Авдотья родила ему троих сыновей, отчего, надо полагать,
кроткий нрав моего прадеда неожиданно изменился, он стал впадать в буйство
по причине внезапно обнаружившейся большой тяги к горячительным напиткам.
Прабабка, спасаясь от мужниных приступов белой горячки, бежала к родителям,
а подросшие сыновья остались с отцом. Состояние семьи было заметно
подорвано, и тут грянула революция. Прадед встретил ее с лозунгом "Помирать,
так с музыкой" и ударился в запой, предварительно спрятав на черный день
тридцать царских червонцев, а также золото-бриллианты. Запой кончился тем,
что почтенный купец вышел на улицу голым. Новая власть, возможно, сочла бы
это за протест против старой морали, но семейный врач с этим не согласился,
и прадеда упекли в сумасшедший дом, где он вскорости и умер, успев шепнуть
старшему сыну, то есть моему деду, что золото-бриллианты зарыты в подполе
под кухней, возле большой бочки. Как видите, указание грешит неточностью.
Над страной тем временем занялась заря новой жизни, дед был арестован, чудом
избежал расстрела, покинул родной город и долго странствовал, пока не
женился и не осел в нашем городе. В огне гражданской войны сгинули оба его
брата, и дед остался единственным наследником спрятанных сокровищ. На их
поиски он отправлялся дважды: до и после Отечественной войны. После войны
уже вместе с моим отцом. В родном доме жили чужие люди, а время было такое,
что о сокровищах вслух говорить не следовало. Обе экспедиции успехом не
увенчались. Мой отец в одиночку предпринял попытку отыскать клад, потом еще
дважды отправлялся на поиски с друзьями, но каждый раз неудачно: не только
до царских червонцев, но и до подпола добраться никак не удавалось. Народ в
бывшем бабкином доме проживал на редкость недоверчивый и осторожный.
Последняя попытка отыскать сокровища была предпринята моими двоюродными
братьями несколько лет назад. Конечно, вернулись они ни с чем. Дом к этому
времени совсем обветшал, часть его снесли, а часть перестроили. Так что
определить, где кухня и под ней подпол, а в подполе большая бочка, стало
затруднительно. Но мысль о сокровищах неизменно будоражила наше семейство.
Ни одно застолье не обходилось без заунывного перечисления бриллиантов и
изумрудов, а также наполеоновских замыслов по их обнаружению. То, что
Мышильда, глядя на могильную плиту предков, вспомнила о кладе, меня не
удивило. Но раздосадовало. И я потащила ее к другим родным могилам, переведя
разговор на дела земные. Мышь задумчиво кивала в ответ и вдруг брякнула:
сокровища намекаешь, так я в них не верю.
сложно. Кто всегда отправлялся на поиски? Мужики. Не хочу обидеть
родственников, но мужики в нашем семействе, кроме как ростом да гиблой
страстью к запоям, ничем похвастать не могут. Кладоискатели из них, как из
меня штангист. Они в дом-то ни разу войти не смогли. То ли дело мы. Перед
тобой любой мужик дверь распахнет и первый в подпол полезет, исключительно
из-за твоего удовольствия. Отчего б и не рискнуть, а?
повезу, решила использовать семейное предание в корыстных целях: прокатиться
за мой счет за триста километров и пожить в древнем русском городе в
комфорте и довольстве. Мышь делила коммуналку с тремя веселыми соседями и,
само собой, мечтала хоть в отпуск вырваться из этого рая. Чтобы испортить ей
настроение, я поинтересовалась:
вздохнув, затихла.
"Фольксваген". К сожалению, не один. Рядом с ним пасся инспектор ГАИ, весело
насвистывая и зазывно поглядывая по сторонам, а я только теперь обратила
внимание на табличку, под которой пристроила свою машину, - "Только для
служебного транспорта".
сокровищах. Я пожала плечами и зашагала решительнее.
замер. Нос его находился как раз на уровне моей груди. Он приподнял голову,
слабо охнул и начал заваливаться влево. - Жарко сегодня, -
попробовал что-то сказать. Мы загрузились в свое транспортное средство и
отчалили, страж сделал попытку помахать нам рукой.
сестрица. Мысль провести отпуск в коммунальном раю ее не вдохновляла.
увеличила скорость, что позволило мне высадить Мышильду через двадцать
минут. Она с грустью во взгляде сказала:
сидел предпоследний и поглядывал на меня с некоторым томлением. По моему
мнению, в настоящий момент он должен был находиться в квартире своей
матушки, а не сидеть на диване с таким дурацким видом.
на меня затуманенный взор и сказал:
друг для друга. Я покончил с пьянством. Все, - предпоследний рубанул рукой
воздух и замер, выжидательно глядя на меня.
зовут его, кстати, Михаил Степанович, у меня непризнанный гений. Величайший
поэт всех времен и народов, а также обладатель неповторимого голоса и
большой любитель русских народных песен. Других достоинств нет. За всю свою
жизнь, а Михаилу Степановичу уже к сорока, он дважды пытался начать трудовую
карьеру: первый раз корреспондентом заводской газеты "Гудок", откуда вскоре
был изгнан за пьянство, а второй - комендантом заводского общежития, откуда
ушел сам, ибо должность сия не соответствовала его интеллектуальным
запросам. Ряд моих попыток пристроить куда-либо дражайшего супруга успехом
не увенчался.
тыкал в лицо всем знакомым тощую книжку своих стихов, изданную на средства
его матушки, в то время заведовавшей трестом столовых и ресторанов. Он
целовал мне руки, закатывал глаза, шептал: "Венера" - и в первый же вечер
предложил выйти за него замуж. У меня необоримая тяга к интеллигенции, и я
согласилась. Через неделю после свадьбы Михаил Степанович начал писать
роман, который должен был перевернуть всю литературу (зачем ее
переворачивать, он так и не объяснил), через год он все еще пребывал на
Контровский Владимир
Каменистый Артем
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Махров Алексей