бессловесная тварь. Ты -- вздорная больная девчонка, у тебя
воспаление мозгов. Твой Сэм -- легенда, персонаж из сказки,
романтические бредни. Наши повеления вам известны -- всем вам,
извольте подчиняться. Доставайте-ка свои иглы и нитки. Мы
заняты делом. И вы должны заниматься делом -- делом, делом,
делом, делом! -- Он отворил дверь и крикнул: -- Отставить
трубы, отставить! Нагремелись нынче утром, хватит.
растерянности.
этот раз в словах ее не было ни уверенности, ни запала, ни
коварства.
в синее и золотое утро, которое обещало так много и не принесло
ничего, кроме толченой мумии, мандрагорового корня и прочей
мерзости.
он... и теперь больше не верю, что Грумет сможет его найти.
"Бедняжка Мелисента!", а глаза блестели от удовольствия. Внизу,
у винтовой лестницы, с шумом захлопнулась тяжелая дверь.
рекламного агентства "Уоллеби, Диммок, Пейли и Тукс" был
великолепный кабинет, лучший в конторе, с двумя рядами высоких
окон. К сожалению, прогресс в тех краях шагал семимильными
шагами и сквозь оба ряда окон врывался грохот пневматических
дрелей. Диммок сидел за большим столом, рассматривая какой-то
эскиз. Это был грузный, озабоченный и неопрятный человек --
дорогой костюм всегда сидел на нем так, словно его хозяин спал
не раздеваясь, а говорил мистер Диммок на поразительной смеси
ланкаширского с американским, словно частица Мэдисон-авеню
каким-то образом перенеслась в Бэрнли.
Датон-Свифт и Филип Спенсер-Смит. Обоим было по тридцать с
небольшим, и они были так похожи, что могли бы сойти за
близнецов, хотя на самом деле не состояли в родстве. Но оба
были высокие, стройные, энергичные, полные прыти.
на стол. -- И фирму "Жуй-да-плюй" не устроит. А главное,
покупатель не клюнет. Нет, не пойдет.
следующих сорока пяти секунд не давали никому сказать ни слова.
Спенсер-Смит, когда дрели наконец смолкли.
уверена, Д.Д., -- возразила Энн Датон-Свифт.
пойдет. Для "Жуй-да-плюй" ни к черту. Что у нас дальше?
тема. Можно сделать шикарный бизнес. Нужна броская реклама на
обложку! Романтическая атмосфера. Работает Сэм Пенти.
сделал для "Прекрасной дамы". Только живо!
но тут снова завели речь пневматические дрели. Диммок проглотил
две таблетки. Видимо, Энн не переставала говорить, потому что,
когда дрели замолкли, она спросила: -- Разве я не права?
слышал ни слова из-за этих вонючих тарахтелок. -- Он бросил
взгляд на микрофон. -- Пегги, отправьте еще один протест по
поводу этих дрелей. -- Он снова положил в рот таблетку и запил
водой.
трубкой в зубах. Это был широколицый коренастый мужчина за
тридцать в желтом джемпере и забрызганных краской вельветовых
брюках.
головы не идет -- что сегодня тридцать первое июня.
бывает.
сегодня тридцать первое июня, и никак не могу от этого
отделаться.
еще не спуская с него глаз. -- Вы мне нравитесь, хотя по идее и
не должны бы.
раз ни спрашивал себя, не могу понять.
моей. Вот я и служу у Уоллеби, Диммока, Пейли и Тукса... и
зарабатываю себе на хлеб. Кстати, что это за Тукс, черт бы его
побрал? Может, вы, Уоллеби и Пейли, выдумали его?
между нами! -- смрадный человечек. Эх, не надо бы мне этого
говорить!
сегодня тридцать первое июня. Ну, так вот. -- Он вынул
сверкающий яркими красками рисунок и поставил на стул. Это был
портрет принцессы Мелисенты Перадорской, и, надо сказать прямо,
портрет отличный. -- Вот что я сделал для "Прекрасной дамы" --
до двух ночи провозился. Прежде чем обсуждать, попытайтесь
уловить самую суть. -- Но, пока Диммок и Энн улавливали суть,
Сэм отвел Фила в сторону, чтобы поговорить с ним с глазу на
глаз. -- Послушай, Фил, что это за карлик шныряет здесь с
самого утра, в красно-желтом камзоле и штанах в обтяжку?
отделе, Сэм.
кивнет -- и след простыл.
почему вдруг карлик и красно-желтые штаны в обтяжку?
-- не знаю...
договориться,
а потом посмотрим снова, будто в первый раз.
история, рассказывать не стоит.
выпьем. Всем, как обычно? Пегги, дайте нам четыре двойных
джина. -- Не успел он распорядиться, как из-за стены донеслось
громкое пение, возвестившее начало рекламной передачи, но
тотчас было заглушено пневматическими дрелями, грохотавшими так
неистово, что дребезжали стекла. Когда восстановилось какое-то
подобие тишины, Диммок хмуро продолжал: -- Никто не может
упрекнуть меня в том, что я недостаточно предприимчив или
нерасторопен. Корпишь над делами, выколачиваешь деньги по
шестнадцать часов в сутки... по меньшей мере. И всякий раз диву
даешься: как это мы все еще с ума не посходили! Спасибо, Пегги,
поухаживайте за нами, пожалуйста.