подумала о том, что сын мог бы сейчас, повези ему, быть и в институте, и
расстроилась.
Валентина даже подлила мужу в стакан, - может, Ванюшке сообщить, может,
его отпустят хоть на пяток дней? Бабушка родная все-таки.
вырвешь.
Василий. - Придет время, все належимся...
вспомянет и могилку-то наведает... а там будешь лежать, так никто и в
самый великий праздник нe вспомянет...
заранее готовый отвести любые ее слова и доводы.
выберешься, а Иван? Ему когда? А уж твои да мои внуки - и вовсе не говори,
вот и получается...
воздух, похрустел огурцом и промолчал. Наутро, после короткого сна, весь
помятый, неприятный-сам себе, уже полностью согласный с женой и даже
похваливая ее за умный совет, он отправился хлопотать о всякой-разной
всячине, которой вдруг оказывается чересчур много в любом просвещенном
государстве, в том числе и в нашем, если человек, не предупредив никого
хотя бы за несколько дней, взял и отправился в невозвратные для себя дали,
как это и положено ему от природы. Неожиданно оказалось, что необходимо
немало поволноваться, побегать, чтобы получить различные справки, и когда
(Василий даже не помнил, в каком из нудных и дотошных учреждений)
лысенький, с невзрачным маленьким личиком человечек потребовал от него
паспорт матери, Василий безнадежно развел руками, в то же время чувствуя,
что у него начинают подергиваться брови.
как можно спокойнее, и глаза невзрачного служащего недоверчиво начали
леденеть.
объяснять Василий.
возразил невзрачный служащий, подозригельно поглядывая на Василия.
осадить поднимавшуюся изнутри мутную, душную волну. - Сначала не давали,
затем старая стала, не нужно было - и не взяла. Вот приехала из деревни,
заболела, и вс" - шестьдесят шесть лет, на тот свет и без паспорта
принимают. Теперь понятно?
местности?
Теперь идите и принесите бумажку из домоуправления, что ваша мамаша с вами
проживала последнее время, а затем нужна справка от врача...
со вкусом и со значением говорил, уставив кончик острого розового носика в
его сторону, но он уже ничего не слышал и не понимал, жалкий крик, почти
визг ударил его сначала по глазам и только потом отчаянно прорвался в уши,
и тут Василий сообразил, что держит невзрачного служащего, выдернув его
из-за стола, как тряпичную, лишенную веса куклу, где-то перед собой и тот
болтает в воздухе короткими ногами и все старается достать носком
поношенного ботинка до полу. Еще Василий увидел, что испуганная женщина за
соседним столом, бросив красить губы, в панике косится в его сторону и
отчаянно вертит диск телефона.
привалился спиной к столу, слепо нащупывая его край вздрагивающими руками,
теперь глаза у него были трусливо-заискивающими.
швырнула трубку телефона и неестественно прямо застыла на своем стуле, с
надеждой бросая взгляды в сторону двери, в широкие окна рвалось утреннее
мартовское солнце, стекла почти с розовым шелестом весело пламенели, и
Василию стало совсем плохо.
себя, и этих перепуганно глядящих на него людей. - Она с десяти годов
работала, ей шестьдесят шесть лет, и никто с нее паспорт не спрашивал. А
похоронить ее по-людски, значит, нельзя... Что ж, похороним посвоему...
Эх, вы...
усиленно, отвела глаза, сам невзрачный служащий тоже стал неловко косить в
сторону, затем громко засопел.
так из себя выходите? С непривычки туго, да ведь каждый день умирают, и
всех хороним. Похороним и вашу мамашу... Знаете, - внезапно обрадовался
он, - давайте ваш адрес, я это сейчас по телефону... давайте, вам только
нужно будет по двум-трем адресам подскочить.
соседним столиком. - Вот видите, - обратилась она теперь непосредственно к
Василию, - с нами тоже по-человечески-то надо. А то каждый на горло да за
горло, а мы тоже люди. Что же вы, называйте адрес-то.
уж тут не обижайтесь. Бывает... горячка...
ставший теперь симпатичным человеком лет сорока с голубоватыми блестящими
глазами, но Василий от того, что в одну эту минуту произошло в нем и что
наполнило ему душу, не мог больше выговорить ни слова, лишь махнул от
двери рукой и торопливо бросился в коридор, едва не сбив какую-то старушку
в черной накидке, старушка неодобрительно пожевала вслед ему сморщенными
губами, а он уже был на улице и жадно глотал свежий, с утренним морозцем
воздух. Теперь он действовал определенно и почти безошибочно, и все, что
он хотел, просил или требовал, тут же исполнялось, он зашел на работу,
свободно, словно так надо, прошел к директору, и тот тут же выделил ему на
два дня крытую автомашину и сто рублей из какогото своего фонда. Василий
стал было благодарить, но директор замахал на него гигантской авторучкой,
которой подписывал бумаги. Таких авторучек, чуть ли не в метр и поменьше,
было на столе директора десятка два, это было его слабостью.
Дорофеевым дружен? Ну, вот пусть он и отвезет, - распорядился директор в
ответ на утвердительный кивок Василия. - А Петрицкому я сейчас брякну, они
там тебе с остальным помогут, гроб там, венки... Эх, эх, эх, Василий
Герасимович. Ну что ж, ну что ж, дело такое.
Василия хоть как-нибудь поблагодарить отзывчивого человека. Еще сто
пятьдесят рублей Василий получил в кассе взаимопомощи, триста
двадцать-все, что у него было, - снял со сберегательной книжки, и уже часа
в два крытая автомашина с закрепленным, чтобы не ерзал в кузове, гробом и
с двумя ящиками водки для поминок, тоже плотно упакованными и
закрепленными, выползла, разбрызгивая воду из многочисленных после полудня
мартовских луж, а кое-где, в затененных местах, с хрустом продавливая
звонкий весенний ледок, попетляла, поколесила на запутанных развилках в
предместье, возле металлургического комбината, и, вырвавшись на открытую
дорогу Орел - Киев, пошла наматывать на колеса скорые для нынешнего века
версты.
с ожесточенным и звонким сердцем, и напряженно смотрел перед собою в
голубеющие, с каждой минутой все шире разворачивающиеся дали, снег во
многих местах уже сошел, но были еще и ослепительно горевшие от солнца
белые и неровные пространства полей, и воздух над ними, казалось, был еще
чище и прозрачнее. Темная громада дубравы, проползшая вскоре в полуверсте
от дороги, уже была отяжелена весенним беспокойством и как бы грузно
разбухла, по бетонным канавкам обочь магистрали мутно и непрерывно бежала
вода, разливаясь в низинах полей и лугов в сплошное и тоже нестерпимо ярко
горевшее от солнца пространство, когда это случалось близко и, отражаясь
от зеркала воды, солнечный блеск ударял по стеклам кабины, Василий
жмурился. Он слегка опустил боковое стекло в кабине и закурил, его
ожесточенное сердце начинало отходить. Шофер, старый и верный друг Степан
Дорофеев, до этого упорно молчавший, покосился слегка на резкий, как бы
потемневший от выступившей за эти сутки щетины профиль Василия.
она и есть баба, ей на каждом деле выгадать хочется, все они такие. Потом
просилась, в глазах слезы...
повел Василий головой, указывая назад, на кузов. - Чужой человек, а мне
она мать родная. Не хочу, чтобы в этот срок кто чужой между нами втерся, -
опять судорожно повел он головой назад. - Один на один хочу с нею побыть...
стал пристально и безотрывно смотреть на льющуюся навстречу влажную,
широкую ленту бетона, какое-то тревожное откровение коснулось его и
смутило.
известно что от нас надо. А-а, ладно, я и сам знаю, не со зла она, от
дурости, да что от этого? Раз так, не хочу, чтобы она рядом со мной была в
этот срок, не хочу, к все. Ты лучше скажи мне, вот сижу я и думаю, на
какой ляд человек на свете живет, а?