света, парил шестикрылый дух.
устах Белосельцева, пока устанавливали ребристый, с багетами и бронзой,
гроб. Генерал Авдеев, Суахили, как нарек его когда-то Белосельцев, лежал под
белой пеленой с бугорками разведенных ступней и сложенных на груди ладоней.
Остроносая, с клювиком, с редким седым пухом голова делала его похожим на
мертвую птицу, которую в детстве хоронили в укромном углу двора, выкладывая
ей склеп фарфоровыми черепками и стеклышками, заворачивая холодный комочек с
зябко поджатыми коготками в лист подорожника. И это сходство, и маленькие,
жалобно стиснутые губы, и коричневые, выпуклые веки, в которых скрывались
белые ядрышки глаз, и проступившие сквозь покрывало костяшки пальцев вызвали
у Белосельцева острую жалость, и не только к мертвецу, потерявшему в смерти
свой человеческий облик, превращенному в птицу, но и к себе самому,
беспомощному и безгласному, участвующему в погребении птицы.
старуха, ведомая под руки стареющими детьми, выцветшей худощавой дочерью и
понурым, бледным сыном с фиолетовыми подглазьями. Им сопутствовали печальные
старики обоих полов, пугливые подростки и дети и какие-то понурые домочадцы.
Буравков, начальник управления, сослуживец Авдеева, вошел, высокий, сутулый,
с широкими, словно из досок сделанными плечами, на которые был надет дорогой
черно-атласный пиджак. Он почти не изменился за эти годы - сильное, грубое
лицо, тяжелый нос, продолжавший линию лба, строгие нелюдимые глаза под
приспущенными вялыми веками. Он, как и покойник, был похож на птицу, только
живую, озабоченную, быть может, пеликана, скрывавшего под шелковой рубахой
свой кожаный розоватый зоб. Белосельцев не видел его десять лет. Знал, что
Буравков возглавил службу безопасности известного телемагната, превратил эту
службу в блистательный инструмент разведки, пугая соперников магната
всеведением, активными мероприятиями, сложными комбинациями, с помощью
которых создавались и разрушались репутации первых лиц государства. Буравков
встал у гроба поодаль, печально склонив тяжелый нос, словно пеликан на
мелководье.
ушедшего из организации незадолго до краха, словно он предчувствовал
неминуемый позор и исчез, не дожидаясь крушения. Позже, когда, подобно
огромным древесным грибам, стали плодиться концерны, корпорации, банки,
поедая своими грибницами жирные остатки страны, Копейко возник как советник
нефтяного царя. Помогал ему проглатывать фирмы соперников, захватывать
трубы, заводы и нефтехранилища, устранять конкурентов, одни из которых
разорялись, а другие сгорали в подорванных джипах или ложились на кафель
моргов с огнестрельными ранами в головах. Его бритая, круглая, опушенная
сединой голова, появившаяся в церкви, расширенные рыжеватые глаза, маленький
крепкий нос, клювом опустившийся к губе, делали его похожим на большую сову.
Это сходство поразило Белосельцева, как если бы все они, входившие на
чешуйчатых длинных ногах или влетавшие на мягких крыльях, были представители
пернатых, явившиеся на погребение вожака птичьей стаи.
витютеня сильной выпуклой грудью, маленькой головой с хохолком и круглыми
разноцветными глазами, а также повадками гладкого, сытого тела, которое
двигалось одновременно и влево, и вправо, словно хотело и не решалось
взлететь.
накрывая ладонь Белосельцева своей белой большой ладонью.
Грустно-торжественный, в длинном, напоминавшем смокинг пиджаке,
соответствующем печальному обряду, будто Гречишников столь часто хоронил
знакомых, что обзавелся для этого повода специальной ритуальной одеждой. -
Хорошо, что пришел, Виктор Андреевич? Многие наши пришли? Нужно проводить
командира? - отошел ближе к гробу, и оттуда, из сумерек, поглядывали на
Белосельцева его разноцветные, как стеклянные пуговки, глаза.
былых сослуживцев, обмениваясь с ними поклонами, движениями глаз или беглыми
рукопожатиями. Тех же, кого не знал в лицо, он безошибочно отличал от других
сходством с какой-нибудь птицей - фазаном, беркутом, снегирем. Он и сам был
какой-то птицей, быть может, изнуренным, утратившим перламутровые переливы
скворцом, с оббитым клювом и обтрепанными перьями. Все они слетелись, чтобы
проводить в последний полет вожака, который, как египетский бог, с птичьей
головой и человеческим телом, покоился в гробу, куда сырыми пахучими кипами
ложились букеты цветов.
головки белых лотосов, по желтому течению Нила, по коричневому мутному
Нигеру, по латунной волне Меконга, по красной Рио-Коко, по сиреневой струе
реки Кабул, по прозрачной синеве Великой, с белыми церквами и звонницами. И
все они, обступившие гроб, были гребцами, дружно гребущими на ту сторону,
оставляющими в воде крохотные буруны и воронки. Батюшка в блеклой ризе,
подслеповато читавший раскрытую книгу, был перевозчик. Белосельцев слушал
тихие рокоты, возгласы, воздыхания, не стараясь проникнуть в смысл отдельных
слов и речений, произносимых на священном языке. Глядел на воды, куда
погружались весла дружных гребцов. Большая остывшая птица лежала в ладье,
они проплывали селенье, стоящее на берегу Лимпопо, и чернолицый рыбак
показывал им светлую длиннохвостую рыбину.
ленточкой, и было больно видеть этот желтоватый лоб, некогда горячий и
сильный, смир"нный клочком легковесной бумажки.
сослуживцев. Они постарели, изменили осанку и внешность. Иные из них
выглядели как респектабельные работники банков. Другие обрели профессорскую
солидность. Третьи вольно повязанными галстуками и седоватыми, до плеч,
волосами напоминали художников и артистов. И только неуловимое сходство с
птицей делало каждого членом одного сообщества.
тяжелый перстень, руководил военной контрразведкой, и последнее дело,
которым он занимался, было связано с исчезновением ранцевых атомных
боеприпасов, предназначавшихся для боевых пловцов. Стоявший поодаль
моложавый старик с артистической прической и золотой булавкой в шелковом
галстуке занимался высылкой из страны вольнодумцев, помещая их ненадолго в
тюрьму, а потом провожая на самолеты в Германию, Францию и Израиль. Румяный
и благодушный толстяк, не умевший изобразить на плотоядном лице погребальную
печаль, специализировался на раскрытии экономических преступлений, подведя
под расстрел несколько ловких валютчиков, а в последние месяцы доживавшей
свой век страны переправлял в швейцарские банки деньги, принадлежавшие
партии. Здесь был маленький, смуглый, как индеец, полковник, готовивший
боевиков для "Фронта Фарабундо Марти" и колумбийских повстанцев, некоторые
из которых, сохраняя верность марксизму, занимались наркоторговлей, отравляя
кокаином ненавистную Америку. Тут же присутствовал болезненный резидент из
Бенилюкса, высланный из Брюсселя как персона "нон грата", оставивший в
Центральной Европе разветвленную сеть агентуры, которая притихла под
вывеской торговых фирм и рекламных агентств. Сюда, в православный храм, как
на явку, сошелся цвет советской разведки для получения инструкций, которые
были написаны церковнославянскими буквами на бумажной ленточке, прикрывшей
лоб мертвеца. Белосельцев рассеянно слушал акафист на исход души, оглядывал
храм, и сквозь синий пахучий дым, колебание свечей, черные платки и траурные
накидки смотрели на него зоркие оранжевые глазки витютеня. Гречишников
наблюдал за ним. Его утренний звонок, их встреча у гроба были неслучайны.
Имели продолжение. Вбирали в себя множество больших и малых событий: уже
случившихся и тех, что были готовы случиться. Описывались Всемирным Законом
Совпадений, столь же фундаментальным, как и Закон Тяготения.
свечей в начищенной меди, икона Всех Святых, напоминавшая разноцветными
плащами и нимбами, стройными рядами и контурами коробку с бабочками, в
которой краснела африканская нимфалида, действовали на Белосельцева как
наркоз. Он то медленно отрывался от пола, подымаясь к шестикрылому духу, то
парил горизонтально над гробом, в клубах голубоватого дыма.
видит каменистую горячую гору с протоптанной тропинкой, на плоские плиты
песчаника ступает босая стопа - запыленные грязные пальцы, набухшая жила,
царапина от придорожной колючки. Худой человек несет на плечах распятие,
ловит открытым ртом обжигающий воздух, смотрит на пыльное солнце. Следом
солдаты устало несут длинные копья, мятые щиты, ведерко с уксусом, ящик с
гвоздями. И быстрая ящерка пугливо метнулась под камень.
частичка времени. В ней, словно в крохотном зеркальце, отразилась гора,
пыльное солнце, глоток жара, опаливший гортань человека, звяканье копья о
ведро и крохотная пугливая ящерка, метнувшаяся под серый камень.
унесла с собой в прошлое часть его бытия. Возвращался в храм, в клубы
сладковатого дыма, в котором лежал покойник. Священник дрожащим певучим
голосом возглашал: "И де же несть болезней, печалей, воздыхания?"
мертвое лицо Суахили. - Какой совершить поступок, чтобы стать угодным
Творцу? Какими деяниями окончить исчезающий век? Как почувствовать, что
услышан? Что поступок твой верен, прощение получено, отпущение грехов
состоялось?"
опасные странствия, а теперь сам уплывал в невозвратное плавание, оставляя
на земле своих учеников и соратников. Священник колыхал кадилом, развешивая
в воздухе вялый дым. Люди кланялись плывущим дымам, крестились. Белосельцев
поднял руку ко лбу. Медленно, продолжая вопрошать генерала, перекрестился,
прижимая пальцы к животу и обоим плечам. И почувствовал крестовидный ожог.
Словно крест-накрест, по голому телу, хлестнули крапивой. Крест горел под
одеждой, и это был ответ генерала, данный из гроба. Прощальное назидание,
Суворов Виктор
Аникина Наталья
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Афанасьев Роман
Шилова Юлия