и Петр, догадываясь, что так надо, встал вместе со всеми. Дойдя до Швабры,
он получил четыре разнокалиберных таблетки, покрытых цветной глазурью, -
медсестра протянула их в маленьком пластмассовом стаканчике.
Петру показалось, что это ему знакомо - не сама картинка, а впечатление:
матовый пятидесятиграммовый стакан с таблетками. Только впечатление это
было связано отнюдь не с сумасшедшим домом, а с чем-то таким... с большой
болью...
- Ларадол? - машинально спросил он, катая на ладони розовое колесико.
- Ларадол, - так же машинально ответила медсестра и вдруг окрысилась: - Че
кобенишься-то? Умный, да? Че прописали, то и жри! И к врачу не забудь,
склеротик. Тебе в десять назначено.
- Выходит, я Зайнуллин? - растерялся он. Швабра вытаращила глаза и
расхохоталась.
- Ты в туалет ходил? Ну и как там? Какой же ты на фиг Зайнуллин?!
Петр закусил губу. Действительно, Зайнуллиным он быть никак не мог. Но он
точно помнил, что к десяти вызывали именно Зайнуллина.
- Еремин твоя фамилия, - сообщила Швабра. - А доктор в пятнадцатом, налево
по коридору, - добавила она на всякий случай. - Найдешь?
Петр нашел. Пусть его называли склеротиком, с этим не поспоришь, но
дебилом он не был.
Мужчина с добрыми глазами и беззащитной бородкой "клинышком" отстранение
перебирал на столе какие-то бумаги.
- Да? - встрепенулся он. - Проходите, проходите. Вот сюда, пожалуйста.
Петр бухнулся в глубокое кресло и неожиданно испытал желание остаться в
нем навсегда - в этом мягком, уютном коконе, который не заставляет
вспоминать, наоборот, позволяет забыть, отрешиться, плюнуть на все.
- Как себя чувствуете, Петр Иванович? Что-нибудь беспокоит?
- Вы сами знаете что.
- А именно?
- Именно - отчество. Вам оно известно, а мне нет. Да и фамилию, честно
говоря, мне подсказали. Мою фамилию.
- Ну, это не самое страшное, - беспечно произнес доктор. - Меня звать
Валентином Матвеевичем.
- Очень приятно. Который раз вы мне представляетесь?
- Терпите, мой дорогой. Просветление может наступить в любой момент.
- Или... никогда?
- А вот этого не надо. Только позитив и работа, работа, работа. А я вам
буду помогать. Мы ее одолеем, вот увидите.
- Кого?
- Амнезию. Случай не самый тяжелый, поверьте моему опыту. Я бы даже
сказал, классический случай. У вас сформировалась ложная память, это
значит, вы все-таки нуждаетесь в прошлом. Хуже, когда личность отторгает
его полностью, а у вас произошло замещение реальных воспоминаний
вымышленными.
- Понятно... - вякнул Петр. - Какими вымышленными? Я вообще ничего не
помню!
- Так уж и вообще, - заулыбался Валентин Матвеевич. - А война? Сотники,
перестрелки, засады?
В мозгу что-то промелькнуло, но такое расплывчатое и неопределенное, что
Петр даже не стал пытаться.
- Крутится, а ухватить не могу.
- Ну и не хватайте ее, не надо. Мы лучше о приятном, - ласково проговорил
доктор. - По семье не скучаете?
- Нет.
- Да, конечно, - спохватился Валентин Матвеевич. - Они же вас навещают
постоянно.
- Кто?
- Жена, ребенок. Вы их помните?
- Послушайте, я фамилию свою только что узнал! И завтра опять забуду!
- Ну-ну, не горячитесь. Однажды утром вы проснетесь, и фамилия, так
сказать, будет на месте. И многое другое. Все восстановится. Музыку
любите? - невпопад спросил доктор.
Петр напрягся. В принципе он знал, что это такое, мог даже напеть
несколько мелодий, но вот откуда они взялись...
- Спортом не увлекались?
- Возможно. В смысле, не исключено. Точнее - не в курсе.
- Женщины какие вам нравятся? Блондинки, брюнетки, смуглые, белокожие?
- Красивые.
- А как вы относитесь к гомосексуальным контактам? Я имею в виду, способны
ли вы...
- Валентин Матвеич! - в сердцах воскликнул Петр.
- А что такого? Наука никогда не считала это отклонением. Общество - да, а
наука...
- Нет, нет, нет! - заорал он. - Ни мужиков, ни детей, ни старух, ни
животных!..
- Ну вот, базовые понятия сохранились. А живая кость мясом обрастет. Хочу
показать вам кое-какие снимки...
- Да прекратите же! - взмолился Петр.
- А? А, нет, это не то, что вы подумали. Ваши близкие - жена, сын.
Петр двинул пальцем три цветных фотографии. Два портрета и общий план -
обычный дачный участок: скромный домишко, парник, грядки, деревца. В
центре - широкие качели, а на них два человека. Тот, что слева, - он сам.
Знакомая небритость пухловатых щек, взъерошенные волосы, нетрезвая улыбка.
Сигарета в зубах. Все остальное он видел впервые.
- А что за женщина рядом с вами? - невозмутимо спросил Валентин Матвеевич.
- Жена?
- Любовь. Люба. Снимки недавние, прошлого года, и она ни капли не
изменилась.
Петр присмотрелся к супруге - баба как баба. Наверно, он мог бы с такой
жить. Теоретически. Нет, не было ее. Вот врач сказал про засаду, и
встрепенулось что-то, а Любовь - нет. Не цепляет. И юноша на другом
фото... Длинная челка, немного смахивает на Гитлера. Почему он брюнет? На
верхней губе - большая родинка... Ну как забыть родного сына? Петр
натужился до боли в висках - ничего. Глухо. Не родной он ему, и дамочка
эта - тоже.
"Шьют, - осенило его. - Лепят новую биографию. Сперва стерли настоящую, а
теперь вдалбливают - либо чью-то чужую, либо вообще искусственную. Собрали
тысячу фактиков, смонтировали снимки и пытаются из всего этого построить
его прошлое. Оттого и не застревает в мозгах, не задерживается".
- Зачем вы это делаете?
- Вы опять за свое? - опечалился доктор. А главное, сразу понял, о чем
речь. Интересно, сколько с ним уже возятся? Петр представил себе снег, но
с решетками он не ассоциировался. Похоже, зимой он еще был на свободе. Не
здесь. Не в этой странной дурке, где психи выглядят не более сумасшедшими,
чем персонал. Фальшивая память - фальшивый дурдом.
С Валентином Матвеевичем они так ни о чем и не договорились. Еще десяток
наводящих вопросов - столько же невнятных ответов. Завтра доктор велел
прийти в двенадцать. Петр сказал, чтоб напомнили дежурной медсестре. На
собственную память он не рассчитывал.
В туалете отиралось несколько симулянтов. Завидев Петра, Сашка прервал
рассказ и протянул мятую пачку "Винстона". Его разбитая рука заживала на
удивление быстро.
Петр взял кривую сигарету и отошел к окну. По краям рамы белели свежие
бинты.
- Когда заклеить-то успели?
- Да еще вчера. Завхоз бесился, обещал всех на сульфу посадить.
- Вчера?..
Он провел ногтем по марлевой полоске. Действительно, уже высохла.
- Погоди, я разве не сегодня его открывал?
"Косари" многозначительно покашляли и гуськом двинулись вон.
- Сашка, - беспомощно позвал Петр. - Разве не сегодня?..
- Нет, не сегодня, - тяжело ответил тот. - Пойду я. Мне там процедуры и
еще всякое...
Петр проводил его тревожным взглядом и, рывком свернув шпингалеты, раскрыл
окно. Оно выходило в уютный дворик с кирпичными четырехэтажными корпусами
и трогательными лавочками вдоль чистой аллеи. Все казалось слишком
симпатичным и каким-то ненатуральным. Картонные Дома, нарисованное небо,
заводные птицы. Сигарета, впрочем, была настоящей.
- Когда же я проснусь? - тихо спросил Петр. Заводная стая покружила и
исчезла за бордовой крышей.
Первым, как обычно, подъехал "БМВ" службы безопасности. Двое сереньких
типов быстро, но без суеты пробежали глазами по окнам и чердакам, зацепили
прохожих, нюхнули припаркованный неподалеку "жигуль" и, убедившись в
отсутствии угрозы, что-то мяукнули в радиомикрофоны.
"Настоящие спецы, - отметил Константин. - Не для понтов наняты, для дела.
Но тоже ведь не боги: водосточную трубу проверить забыли. А еще почему-то
не заметили темную стекляшку рядом с чугунным люком. Кто-то обронил
карманное зеркальце, да так ловко, что легло оно аккурат на камешек, под
сорок пять градусов к земле, и теперь через щель в люке можно было
наблюдать половину улицы".
Спустя несколько секунд из-за поворота вырулил второй "БМВ", следом -
обгаженный анекдотами "шестисотый", а за ним - циклопических размеров джип
с опущенным стеклом. Открытого окна Костя из колодца видеть не мог, но
знал прекрасно: в джипе еще один человечек, с фасонистым австрийским
"штайром". Ствол у "штайра" укороченный, в десантном исполнении, а
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Влодавец Леонид
Круз Андрей
Шилова Юлия
Соломатина Татьяна