Чтение 3–й страницы книги ~Время жить и время умирать~

Гребер услышал кашель Зауэра и, обогнув несколько разрушенных изб, пошел ему навстречу. Зауэр показал на север. Мощное, все разгорающееся зарево полыхало на горизонте. Слышались взрывы, и вспыхивали снопы огня.

- И там уже русские? - спросил Гребер.

Зауэр покачал головой.

- Нет. Это наши саперы. Они уничтожают какое-то село.

- Значит, опять отступаем.

Они замолчали и прислушались.

- Давно уж я не видел ни одного уцелевшего дама, - сказал потом Зауэр.

Гребер показал на дом, где жил Раэ.

- Вот этот почти уцелел.

- По-твоему, он уцелел? А следы пулеметных очередей, а обгоревшая крыша и разбитый сарай?

Зауэр громко вздохнул.

- Уцелевшей улицы я не видел уже вечность.

- Я тоже.

- Ты-то скоро увидишь. Дома.

- Да, слава богу.

Зауэр посмотрел на отблески пожара.

- Иной раз, как поглядишь, сколько мы тут в России всего поразрушили - просто страшно становится. Как думаешь, что они сделали бы с нами, если бы подошли к нашей границе? Ты об этом когда-нибудь думал?

- Нет.

- А я думал. У меня усадьба в Восточной Пруссии. Я еще помню, как мы бежали в четырнадцатом году, когда пришли русские. Мне было тогда десять лет.

- Ну, до нашей границы еще далеко.

- Смотря по тому, как все пойдет, а то и опомниться не успеем. Помнишь, как мы продвигались вначале?

- Нет. Я был тогда в Африке.

Зауэр снова взглянул на север. Там вздыбилась огненная стена и вскоре донеслось несколько сильных разрывов.

- Видишь, что мы там вытворяем? Представь себе, что русские то же самое устроят у нас, - что тогда останется?

- Не больше, чем здесь.

- Об этом я и говорю. Неужели ты не понимаешь? Тут поневоле лезут всякие мысли.

- Русским еще далеко до границы. Ты ведь слышал позавчера доклад, на который всех сгоняли. Оказывается, мы сокращаем линию фронта, чтобы создать благоприятные условия для нового секретного оружия.

- А, враки! Кто этому еще верит? Ради чего же мы тогда перли вперед как одурелые? Я тебе вот что скажу. Дойдем до нашей границы, и надо заключать мир. Ничего другого не остается.

- Почему?

- Ты еще спрашиваешь? Как бы они не сделали с нами того же, что мы с ними. Понятно?

- Да. Ну, а если они не захотят заключать с нами мир?

- Кто?

- Русские.

Зауэр с изумлением уставился на Гребера.

- То есть как это не захотят! Если мы им предложим мир, они обязаны будут его принять. А мир есть мир! Война кончится, и мы спасены.

- Они прекратят войну, только если мы пойдем на безоговорочную капитуляцию. А тогда они займут всю Германию, и тебе все равно не видать твоей усадьбы. Об этом ты подумал?

Зауэр оторопел.

- Конечно, подумал, - ответил он наконец. - Но это же совсем другое дело. Раз будет мир, они больше ничего не посмеют разрушать.

Он прищурил глаза, и Гребер вдруг увидел перед собой хитрого крестьянина.

- У нас-то они ничего не тронут. Только у них все будет разорено дотла. И когда-нибудь им все же придется уйти.

Гребер не ответил. "Зачем это я опять пустился в разговоры, - думал он. - Я же не хотел ввязываться. Словами не поможешь. Чего только у нас за последние годы не хвалили и не хулили! Всякая вера уничтожена. А говорить бесполезно и опасно". Да и то Неведомое, что неслышно и неспешно приближалось, было слишком огромным, слишком неуловимым и грозным. Говорили о военной службе, о жратве, о морозах. Но не о том, Неведомом. Не о нем и не о мертвых.

Обратно Гребер пошел деревней. Через дорогу были переброшены слеги и доски, чтобы можно было кое-как пробраться по талому снегу. Слеги прогибались, когда он ступал по ним, недолго было и провалиться - под ними все развезло.

Он прошел мимо церкви. Это была небольшая разбитая снарядами церквушка, и в ней лежал сейчас лейтенант Рейке. Двери были открыты. Вечером нашли еще двух убитых солдат, и Раз распорядился утром похоронить всех троих с воинскими почестями. Одного из солдат, ефрейтора, так и не удалось опознать. Лицо было изгрызено, опознавательного жетона при нем не оказалось.

Гребер вошел в церковь. К запаху селитры и гнили примешивался трупный запах. Он осветил карманным фонариком углы. В одном стояли две разбитые статуи святых, а рядом лежало несколько рваных мешков из-под зерна; при Советах помещение, видимо, служило амбаром. У входа намело много снега, и в снегу стоял ржавый велосипед без передачи и шин. Посредине лежали мертвецы на плащ-палатках. Они лежали в горделивом одиночестве, суровые, чужие всему на свете.

Гребер прикрыл за собой дверь и продолжал свой обход. Вокруг развалин реяли тени, и даже слабый ночной свет казался предательским. Он поднялся на холм, где были вырыты могилы. Предназначенную для Рейке расширили, чтобы вместе с ним похоронить и обоих солдат.

Он слышал тихое журчание воды, стекавшей в яму. Куча земли подле могилы мягко отсвечивала. К ней был прислонен крест с именами. При желании можно будет еще в течение нескольких дней прочесть, кто здесь похоронен. Но не дольше - скоро деревня снова станет полем боя.

Стоя на холме, Гребер окинул взглядом местность. Голая, унылая и обманчивая, она как бы таила в себе предательство; ночной свет все искажал: он увеличивал и скрадывал, и придавал всему незнакомые очертания. Все было незнакомо, пронизано холодом и одиночеством Неведомого. Ничего, на что бы можно было опереться, что согревало бы. Все было бесконечно, как сама эта страна. Безграничная и чужая. Чужая снаружи и изнутри. Греберу стало холодно. Вот оно. Вот как повернулась жизнь.

С кучи, набросанной возле могилы, скатился комок земли, и Гребер услышал, как он глухо стукнулся о дно ямы. Интересно, уцелели ли черви в этой промерзшей земле? Может быть, если они уползли достаточно глубоко. Но могут ли они жить на глубине нескольких метров. И чем. они питаются? Если они еще там, с завтрашнего дня у них надолго хватит пищи.

"В последние годы им пищи хватало, - думал Гребер. - Повсюду, где мы побывали, им было раздолье. Для червей Европы, Азии и Африки наступил золотой век. Мы оставили им целые армии трупов. В легенды червей мы на многие поколения войдем как добрые боги изобилия".

Он отвернулся. Мертвецы... их было слишком много, этих мертвецов. Сначала не у них, главным образом у тех. Но потом смерть стала все решительнее врываться в их собственные ряды. Полки надо было пополнять снова и снова; товарищей, которые воевали с самого начала, становилось все меньше и меньше. И теперь уцелела только горстка. Из всех его друзей остался только один: Фрезенбург, командир четвертой роты. Кто убит, кто ранен, кто в госпитале или, если повезло, признан негодным к строевой службе и отправлен в Германию. Раньше все это выглядело иначе. И называлось иначе.

Гребер услышал шаги Зауэра, услышал, как тот поднимается на холм.

- Что-нибудь случилось? - спросил он.

- Ничего. Мне почудился какой-то шум. Но это просто крысы в конюшне, где лежат русские.

Зауэр посмотрел на бугор, под которым были зарыты партизаны.

- Эти хоть в могиле.

- Да, сами себе ее вырыли.

Зауэр сплюнул.

- Собственно, этих бедняг можно понять. Ведь мы разоряем их страну.

Гребер взглянул на него. Ночью человек рассуждает иначе, чем днем, но Зауэр был старый солдат и пронять его было трудно.

- Как это ты додумался? - спросил он. - Оттого, что мы отступаем?

- Конечно. А ты представь себе, вдруг они когда-нибудь сделают то же самое с нами!

Гребер помолчал. "И я не лучше его, - подумал он. - Я тоже все оттягивал и оттягивал, сколько мог".

- Удивительно, как начинаешь понимать других, когда самому подопрет, - сказал он. - А пока тебе хорошо живется, ничего такого и в голову не приходит.

- Конечно, нет. Кто же этого не знает!

- Да. Но гордиться тут нечем.

- Гордиться? Кто думает об этом, когда дело идет о собственной шкуре! - Зауэр смотрел на Гребера с удивлением и досадой, - И вечно вы, образованные, чего-нибудь накрутите. Не мы с тобой эту войну затеяли, не мы за нее в ответе. Мы только выполняем свой долг. А приказ есть приказ. Да или нет?

- Да, - устало согласился Гребер.

Залп сразу задохнулся в серой вате необъятного неба. Вороны, сидевшие на стенах, даже не взлетели. Они ответили только карканьем, которое, казалось, было громче, чем выстрелы. Вороны привыкли к более грозному шуму.

Три плащ-палатки наполовину лежали в талой воде. Плащ-палатка, принадлежавшая солдату без лица, была завязана. Рейке лежал посредине. Разбухший сапог с остатками ноги приставили куда следует, но когда мертвецов несли от церкви к могиле, он сбился на сторону и теперь свешивался вниз. Никому не хотелось поправлять его. Казалось, будто Рейке хочет поглубже зарыться в землю.

Они забросали тела комьями мокрой земли. Когда могила была засыпана, осталось еще немного земли. Мюкке взглянул на Мюллера.

- Утрамбовать?

- Что?

- Утрамбовать, господин лейтенант? Могилу. Тогда и остальная войдет, а сверху наложим камней. От лисиц и волков.

- Они сюда не доберутся. Могила достаточно глубока. А кроме того...

Мюллер подумал о том, что лисицам и волкам и без того хватает корма, зачем им разрывать могилы.

- Чепуха, - сказал он, - что это вам пришло в голову?

- Случается.

Мюкке бесстрастно посмотрел на Мюллера. "Еще один безмозглый дурак, - подумал он. - Почему-то всегда производят в офицеры никуда не годных людей, а настоящие парни погибают. Вот как Рейке".

Мюллер покачал головой.

- Из оставшейся земли сделайте могильный холм, - приказал он. - Так лучше будет. И поставьте крест.

- Слушаюсь, господин лейтенант.

Мюллер приказал роте построиться и уйти. Он командовал громче, чем нужно. Ему постоянно казалось, что старые солдаты не принимают его всерьез. Так оно, впрочем, и было.

Зауэр, Иммерман и Гребер накидали из оставшейся земли небольшой холмик.

- Крест не будет держаться, - заметил Зауэр. - Земля слишком рыхлая.

- Конечно.

- И трех дней не простоит.

- А тебе что, Рейке близкий родственник?

- Попридержи язык. Хороший был парень. Что ты понимаешь.

- Ну, ставим крест или нет? - спросил Гребер.

Иммерман обернулся.

- А... наш отпускник. Ему некогда!

- А ты бы не спешил? - спросил Зауэр.

- Мне отпуска не дадут, и ты, навозный жук, это отлично знаешь.

- Ясно, не дадут. Ведь ты, пожалуй, не вернешься.

- А может, и вернусь.

Зауэр сплюнул. Иммерман презрительно засмеялся.

- А может, я даже по своей охоте вернусь.

- Да разве тебя поймешь. Сказать ты все можешь. А кто знает, какие у тебя секреты.

Зауэр поднял крест. Длинный конец был внизу заострен. Он воткнул крест и несколько раз плашмя ударил по нему лопатой. Крест глубоко вошел в землю.

- Видишь, - обратился он к Греберу. - И трех дней не простоит.

- Три дня - срок большой, - возразил Иммерман. - Знаешь, Зауэр, что я тебе посоветую. За три дня снег на кладбище так осядет, что ты сможешь туда пробраться. Раздобудь там каменный крест и притащи сюда. Тогда твоя верноподданническая душа успокоится.

- Русский крест?

- А почему бы и нет? Бог интернационален. Или ему тоже нельзя?

Зауэр, отвернулся:

- Шутник ты, как я погляжу. Настоящий интернациональный шутник!

- Я стал таким недавно. Стал, Зауэр. Раньше я был другим. А насчет креста - это твоя выдумка. Ты сам вчера предложил.

- Вчера, вчера! Мы тогда думали, это русский. А ты всякое слово готов перевернуть.

Гребер поднял свою лопату.

- Ну, я пошел, - заявил он. - Ведь мы тут кончили, да?

- Да, отпускник, - ответил Иммерман. - Да, заячья душа! Тут мы кончили.

Гребер ничего не ответил. Он стал спускаться с холма.

Отделение разместилось в подвале, куда свет проникал через пробоину в потолке. Как раз под пробоиной четверо, кое-как примостившись вокруг ящика, играли в скат. Другие спали по углам. Зауэр писал письмо. Подвал, довольно просторный, должно быть, принадлежал раньше кому-нибудь из местных заправил; он был более или менее защищен от сырости.

Вошел Штейнбреннер.

- Последние сообщения слышали?

- Радио не работает.

- Вот свинство! Оно должно быть в порядке.

- Ну, так приведи его в порядок, молокосос, - ответил Иммерман. - У того, кто следил за аппаратом, уже две недели как оторвало голову.

- А что там испортилось?

- У нас больше нет батарей.

- Нет батарей?

- Ни единой. - Иммерман, осклабившись, смотрел на Штейнбреннера. - Но может, оно заработает, если ты воткнешь провода себе в нос: ведь твоя голова всегда заряжена электричеством. Попробуй-ка!

Штейнбреннер откинул волосы.

- Есть такие, что не заткнутся, пока не обожгутся.

- Не напускай туману, Макс, - ответил спокойно Иммерман. - Уж сколько раз ты доносил на меня, всем известно. Ты востер, что и говорить. Это похвально. Да только, на беду, я отличный механик и неплохой пулеметчик. А такие здесь нужны сейчас больше, чем ты. Вот почему тебе так не везет. Сколько, собственно, тебе лет?

- Заткнись!

- Лет двадцать? Или даже девятнадцать? А у тебя уже есть чем похвастать. Уже лет пять-шесть как ты гоняешься за евреями и предателями нации. Честь тебе и слава! Когда мне было двадцать, я гонялся за девчонками.

- Оно и видно!

- Да, - ответил Иммерман. - Оно и видно.

Вошел Мюкке.

- Что у вас тут опять?

Никто не ответил ему. Все считали Мюкке дураком.

- Что у вас тут такое, я спрашиваю!

- Ничего, господин фельдфебель, - отозвался Бернинг, сидевший ближе к входу. - Мы просто разговаривали.

Мюкке посмотрел на Штейнбреннера.

- Что-нибудь случилось?

- Десять минут назад передавали последние сообщения.

Штейнбреннер встал и посмотрел вокруг. Никто не проявлял интереса. Только Гребер прислушался. Картежники спокойно продолжали игру. Зауэр не поднимал головы от своего письма. Спящие усердно храпели.

- Внимание! - заорал Мюкке. - Оглохли вы, что ли? Последние сообщения! Слушать всем! В порядке дисциплины!

- Так точно, - ответил Иммерман.

Мюкке метнул в него сердитый взгляд. На лице Иммермана было написано внимание - и только. Игроки побросали карты на ящик, рубашками вверх, не собрав их в колоду. Они берегли секунды, чтобы сразу же, когда можно будет, приняться за игру. Зауэр слегка приподнял голову.

Штейнбреннер вытянулся.

- Важные новости! Передавали в "Час нации". Из Америки сообщают о крупных забастовках. Производство стали парализовано. Большинство военных заводов бездействует. Саботаж в авиационной промышленности. Повсюду проходят демонстрации под лозунгом немедленного заключения мира. Правительство неустойчиво. Со дня на день ожидают его свержения.

Он сделал паузу. Никто не откликнулся. Спящие проснулись и лежали, почесываясь. Через пробоину в потолке талая вода капала в подставленное ведро. Мюкке громко сопел.

- Наши подводные лодки блокируют вое американское побережье. Вчера потоплены два больших транспорта с войсками и три грузовых судна с боеприпасами; всего тридцать четыре тысячи тонн за одну эту неделю. Англия на своих развалинах умирает с голоду. Морские пути повсюду перерезаны нашими подводными лодками. Создано новое секретное оружие, в том числе управляемые по радио бомбардировщики, которые могут летать в Америку и обратно без посадки. Атлантическое побережье превращено в сплошную гигантскую крепость. Если противник решится на вторжение, мы сбросим его в океан, как было уже раз, в 1940 году.

Игроки снова взялись за карты. Комок снега плюхнулся в ведро.

- Хорошо бы сейчас сидеть в приличном убежище, - проворчал Шнейдер, коренастый мужчина с короткой рыжей бородой.

- Штейнбреннер, - спросил Иммерман, - а насчет России какие новости?