Чтение 3–й страницы книги ~Ночь в Лиссабоне~

- Прежде чем отказаться совсем, может быть вы взглянете на двух дам возле стойки?

Я посмотрел на них. Одна показалась довольно элегантной. Обе были в вечерних платьях. Лиц я не мог рассмотреть.

- Нет, - сказал я еще раз.

- Это вполне приличные дамы, - сказал кельнер. - Та, что справа, немка.

- Она вас прислала к нам?

- Нет, что вы, - возразил кельнер с заискивающей улыбкой. - Это моя собственная идея.

- Хорошо. Предадим ее забвению. Принесите нам лучше чего-нибудь поесть.

- Что он хотел? - спросил Шварц.

- Сосватать нам внучку Маты Хари [Мата Хари - немецкая разведчица эпохи первой мировой войны, расстреляна в 1917 году по приговору французского суда]. Вы, наверно, дали ему слишком много на чай.

- Я совсем еще не платил. Вам кажется, что это шпионки?

- Наверно. Правда на службе у самой могущественной международной организации - денег.

- Немки?

- Одна из них, говорит кельнер.

- Вы думаете, она здесь для того, чтобы заманивать немцев?

- Едва ли. По части похищения людей сейчас используют русских эмигрантов.

Кельнер принес тарелку с бутербродами. Я заказал закуску, потому что почувствовал опьянение, а мне хотелось оставаться совершенно трезвым.

- Вы не будете есть? - спросил я Шварца.

Он с отсутствующим видом покачал головой.

- Я совсем не думал, что меня могут выдать сигареты, - сказал он. - И еще раз проверил все, что со мной было. Спички из Франции я выбросил вместе с остатками сигарет и купил себе немецкие. Потом я подумал, что у меня в паспорте стояла французская виза и штамп о выезде во Францию, - все это могло объяснить наличие французских сигарет, если бы меня принялись обыскивать. Злясь на свой страх, весь мокрый от пота, я вернулся к телефонной будке.

Пришлось подождать. Дама с большим фашистским значком набирала один за другим номера и выкрикивала какие-то приказания. Потом она выскочила из кабины.

Я набрал номер моего друга. Ответил женский голос.

- Попросите, пожалуйста, Мартенса, - сказал я, заметив, что голос у меня сел.

- Кто просит? - спросила женщина.

- Друг доктора Мартенса.

Я не знал, кто это: жена доктора или горничная, никому из них довериться я не мог.

- Как ваша фамилия? - последовал вопрос.

- Я друг доктора Мартенса, - повторил я. - Пожалуйста, позовите его. Доктор Мартенс ждет моего звонка.

- В таком случае вы могли бы сказать мне свое имя...

Я в отчаянии молчал. На другом конце провода положили трубку.

Я стоял на сером пыльном вокзале. Дули сквозняки. Первая попытка не удалась, и я не знал, что предпринять дальше. Прямо позвонить Елене было рискованно - меня мог узнать по голосу кто-нибудь из ее семьи. Можно было позвонить еще кому-нибудь - но кому? Кроме доктора Мартенса, никого другого я не мог вспомнить.

Потом меня осенила идея, которая сразу пришла бы в голову даже десятилетнему мальчишке. Почему я не назвался братом моей жены? Мартенс прекрасно знал и не переносил его.

Я позвонил опять, и мне ответил тот же женский голос.

- Говорит Георг Юргенс, - резко сказал я. - Пригласите, пожалуйста, доктора Мартенса.

- Это вы звонили только что?

- Говорит штурмбаннфюрер Юргенс. Я хотел бы поговорить с доктором Мартенсом. Немедленно!

- Да, да, - ответила женщина. - Минуточку, сейчас!

Шварц посмотрел на меня.

- Знаете ли вы этот ужасный тихий шелест в трубке, когда вы у телефона ждете: жить или умереть?

Я кивнул:

- Знаю. Так иногда заклинают судьбу, чтобы она была милостивее.

- Доктор Мартенс у телефона, - услышал я наконец. Опять меня охватил страх. В горле пересохло.

- Рудольф, - произнес я еле слышно.

- Простите, как вы сказали?

- Рудольф, - сказал я, - говорит родственник Елены Юргенс.

- Я ничего не понимаю. Разве это не штурмбаннфюрер Юргенс?

- За него говорю я, Рудольф. Говорю о Елене Юргенс. Теперь ты понимаешь?

- Теперь я окончательно ничего не понимаю, - сказал он с раздражением. - У меня сейчас прием больных...

- Могу я прийти к тебе во время приема, Рудольф? Ты очень занят?

- Простите, пожалуйста. Я вас не знаю, а вы...

- Громовая Рука, это ты, старина?

Наконец-то я догадался употребить одно из тех имен, которыми мы называли друг друга в детстве, играя в индейцев. Это были фантастические прозвища из романов Карла Мая [Карл Май (1842-1912) - плодовитый немецкий писатель, автор многочисленных романов о североамериканских индейцах]. Мы с наслаждением поглощали их, когда были подростками.

Секунду трубка молчала. Потом Мартенс тихо сказал:

- Что?

- Говорит Виннету, - отозвался я. - Неужели ты забыл старые имена? Ведь это из любимых книг фюрера.

- Да, да, - согласился Мартенс.

Всем было известно, что человек, развязавший вторую мировую войну, хранил у себя в спальне тридцать или больше томов приключенческих романов об индейцах, ковбоях, охотниках. Эти вещи навсегда остались для него излюбленным чтивом.

- Виннету? - недоверчиво повторил Мартенс.

- Да. Мне нужно тебя видеть.

- Я не понимаю. Где вы?

- Здесь. В Оснабрюке. Где мы можем встретиться?

- У меня сейчас прием больных, - машинально повторил Мартенс.

- Я болен. Я могу прийти во время приема?

- И все же я ничего не понимаю, - повторил Мартенс. На этот раз в его голосе я почувствовал решимость. - Если вы больны, приходите, пожалуйста, на прием. К чему этот спешный вызов по телефону?

- Когда?

- Лучше всего в половине восьмого. В половине восьмого, - повторил он. - Не раньше...

- Хорошо. В половине восьмого.

Я положил трубку. Я снова был весь мокрый от пота.

Медленно я пошел к выходу. На небе висел бледный месяц. Он то выглядывал, то скрывался за рваными облаками. Через неделю будет новолуние. Удобно для перехода границы.

Я взглянул на часы. Оставалось еще сорок пять минут, С вокзала надо было уходить. Всякий, кто долго околачивается здесь, неминуемо вызывал подозрение.

Я отправился вниз по самой темной и пустынной улице, которая вела к старому крепостному валу. Часть его в свое время срыли, там посадили деревья. Другая же часть, та, что шла по берегу реки, осталась, как и раньше.

Я пошел вдоль вала, пересек небольшую площадь, миновал церковь Сердца Иисусова и взобрался чуть повыше. За рекой виднелись крыши домов и башни города. Купол кафедрального собора в стиле барокко слабо светился в тревожном мерцании заката. Мне был знаком этот вид, размноженный на тысячах почтовых открыток. Мне был знаком и запах воды, и аромат липовой аллеи, что шла рядом.

На скамейках между деревьями сидели парочки. Отсюда все так же открывался прелестный вид на реку и город. Я опустился на пустую скамейку: полчаса, только полчаса, а потом я пойду к Мартенсу.

В соборе зазвонили колокола. Я был так возбужден, что физически, телом ощущал колебание звуков. Это было похоже на теннис, в котором игроки обменивались мячами, поочередно посылая их друг другу.

И одним из игроков был я - тот, прежний, пораженный страхом и боязнью, не смеющий даже задуматься над своим положением. Другим был тоже я, но только новый, вовсе не желающий задумываться, идущий на риск, словно ничего другого и не оставалось. Любопытная форма шизофрении, при которой в качестве зрителя присутствует еще третий - сдержанный и беспристрастный, как судья на ринге, но одержимый настойчивым желанием, чтобы победил второй.

Я хорошо помню эти полчаса. Помню даже свое удивление тем, как я клинически-холодно анализировал свое состояние.

Мне казалось порой, что я стою в пустой комнате. На противоположных стенах висят зеркала, отбрасывают мой облик в зияющую бесконечность, и за каждым моим отражением вырисовывается другое, выглядывающее из-за плеч. Зеркала старые, темные, и никак не удается рассмотреть, какое же у меня выражение лица: вопросительное, печальное или исполненное надежды. Все расплывается, меркнет в серебристом сумраке.

Рядом со мной на скамейку села женщина. Не зная ее намерений, я подумал: может быть, под властью варваров и эти вещи низведены до уровня военных упражнений? Я поднялся и пошел прочь. Женщина позади меня засмеялась. Я никогда не забуду тихий, слегка презрительный, жалостливый смех незнакомой женщины у старого городского вала в Оснабрюке.

Приемная Мартенса была пуста. Растения с длинными, блестящими листьями стояли на этажерке у окна. На столике лежали журналы. С обложек их смотрели физиономии нацистских бонз, солдаты, марширующие отряды гитлеровской молодежи.

Раздались быстрые шаги, вошел Мартенс. Он взглянул на меня, снял очки, прищурился. Свет был слабый, и он не сразу узнал меня. К тому же я отпустил усы.

- Это я, Рудольф, - сказал я. - Иосиф.

Он предостерегающе поднял руку.

- Откуда ты явился? - прошептал он.

Я пожал плечами. Разве это было важно?

- Я здесь, это главное. Ты должен мне помочь.

Он вопросительно посмотрел на меня. Его близорукие глаза в неясном освещении комнаты казались мне глазами рыбы, плавающей за толстым стеклом аквариума.

- Тебе разрешено пребывание здесь?

- Я сам себе разрешил.

- Так ты перешел границу?

- Не все ли равно? Я сейчас здесь для того, чтобы увидеться с Еленой.

Он промолчал.

- И только ради этого ты явился?

- Да.

Я вдруг успокоился. Странно, я не чувствовал себя уверенно, пока был один. Теперь же возбуждение исчезло, потому что мне приходилось размышлять, как успокоить испуганного доктора.

- Только ради этого? - повторил он еще раз.

- Да. И ты должен мне помочь.

- Боже мой! - воскликнул он.

- Что такое? Она умерла?

- Нет, она не умерла.

- Она здесь?

- Да, она была здесь. По крайней мере неделю назад.

- Мне надо с тобой поговорить. Можно?

Мартенс кивнул.

- Конечно. Медсестру я отослал. Так же могу поступить и с пациентами, если кто-нибудь явится. Но жить у меня ты не можешь. Я женат. Уже два года. Ты ведь понимаешь...

Я все понимал. В тысячелетнем третьем рейхе нельзя было доверять даже родным. Спасителями Германии доносы давно уже были возведены в национальную добродетель. Я это испытал на себе. На меня донес брат моей жены.

- Моя жена не член нацистской партии, - торопливо сообщил Мартенс, - но мы никогда не говорили с ней о том, как эти пришли к власти. И я не знаю, что она, в конце концов, думает. Заходи, - он открыл дверь в-кабинет. Мы вошли, и он тут же заперся.

- Не надо, - сказал я. - Запертая дверь всегда вызывает подозрение.

Он повернул ключ обратно и снова уставился на меня.

- Иосиф, ради бога, что ты тут делаешь? Ты вернулся нелегально?

- Да. Но ты можешь быть спокоен. Тебе не придется прятать меня. Я живу в гостинице за городом и пришел только за тем, чтобы попросить тебя известить Елену о моем приезде. Ведь я ничего не знаю, не слышал о ней целых пять лет. Может быть, она вышла замуж за другого? Если так, то...

- И ради этого ты здесь?

- Да. А что?

- Тебя надо спрятать, - сказал он. - Ночь ты можешь провести здесь, в моем кабинете. Диван к твоим услугам. Часов в шесть я тебя разбужу, в семь приходит женщина, которая убирает квартиру. После восьми можно опять вернуться. Раньше одиннадцати посетителей у меня не бывает.

- Она замужем? - спросил я.

- Елена? - он покачал головой. - Я даже не знаю, развелась ли она с тобой.

- Где она живет? На старой квартире?

- По-моему, да.

- Живет с ней кто-нибудь из родственников? Мать, сестра, брат?

- Этого я, правда, не знаю.

- Ты должен узнать, - сказал я. - И передать, что я здесь.

- Почему ты сам не скажешь? - спросил Мартенс. - Вот телефон.

- А если у нее кто-нибудь есть? Допустим, братец, который раз уже донес на меня?

- Ты прав. Она, пожалуй, может растеряться, как и я. Это ее выдаст.

- Я даже не знаю, Рудольф, как она теперь ко мне относится. Прошло пять лет. Мы были женаты только четыре года. Пять - больше четырех. А разлука - в десять раз длиннее совместной жизни.

Он кивнул.

- Да. И все-таки я тебя не понимаю.

- Что поделаешь. Иногда я сам себя не понимаю. К тому же у нас разная жизнь.

- Почему ты ей не написал?

- Долго объяснять. Ступай к Елене, Рудольф. Поговори с ней. Постарайся узнать, что она думает. Скажи ей, что я здесь, если тебе покажется, что это можно сделать, И спроси, как я могу с ней увидеться.

- Когда идти?

- Немедленно. Когда же еще?

Он оглянулся.

- А где же ты перебудешь это время? Здесь небезопасно. Жена будет ждать меня и может послать сюда прислугу. Она привыкла, что я после приема поднимаюсь к себе наверх. Можно запереть дверь, но это все равно бросится в глаза.

- Нет, я не хочу, чтобы ты меня запирал, - возразил я. - Жене ты можешь сказать, что пошел навестить пациента.

- Нет, скажу ей после. Так будет лучше.

В глазах его мелькнула искорка, и он будто слегка подмигнул. Это напомнило мне наши давние мальчишеские проказы.

- Я буду ждать в соборе, - сказал я. - Церкви теперь почти так же безопасны, как в средние века. Когда тебе позвонить?

- Через час. Скажешь, что звонит Отто Штурм. Как я тебя смогу найти, если вдруг понадобится? Не лучше ли тебе побыть где-нибудь возле телефона?

- Где телефон, там опасность.

- Может быть, - несколько мгновений он стоял как бы в нерешительности. - Скорее всего, ты прав. Если меня не будет дома, позвони еще раз или укажи, где ты находишься.

- Хорошо.

Я взял шляпу.

- Иосиф, - сказал он.

Я обернулся.

- Ну, а как ты там, за границей? Совсем один?

- Да, почти так. Один. Не совсем, правда. А ты здесь? Как будто не один - и в то же время один?

- Да, - он прищурился. - В общем, плохо, Иосиф Все плохо. Но внешне все выглядит блестяще.