Чтение 3–й страницы книги ~Бригады призраков~

Саган усмехнулась:

– Администратор Кайнен, знаете ли вы, что общего у людей и рраей?

– У нас с вами много общего, – сказал Кайнен. – Что именно вы имеете в виду?

– Генетическое строение. Надеюсь, вам не надо объяснять, что между генным секвенированием человека и генным секвенированием рраей существует множество незначительных отличий. Однако на макроскопическом уровне у нас много общего, в том числе и то, что один набор генов мы получаем от одного родителя, а другой – от второго. Так называемое двуполое половое размножение.

– Обычная форма полового воспроизводства среди видов, размножающихся половым способом, – согласился Кайнен. – Некоторым видам для размножения требуется трое или даже четверо родителей, но это встречается крайне редко. Слишком уж неэффективно.

– Вне всякого сомнения, – подтвердила Саган. – Администратор Кайнен, а вам приходилось слышать о синдроме Фронига?

– Это редкое генетическое заболевание среди рраей. Очень редкое.

– Из того, что мне известно о нем, получается, что это заболевание является следствием искажения двух независимых наборов генов, – продолжала Саган. – Один набор регулирует развитие нервных клеток, в том числе создает вокруг них электроизолирующий слой. Второй набор отвечает за орган, который вырабатывает рраейский аналог того, что люди называют лимфой. Эта жидкость у вас выполняет часть функций лимфы, а также некоторые другие функции. Человеческая лимфа проводит электричество, но у вашей расы эта жидкость является диэлектриком. Из того, что нам известно о физиологическом строении рраей, следует, что от этого диэлектрического свойства лимфы вам ни тепло ни холодно, – точно так же, как электрическая проводимость человеческой лимфы не является ни плюсом, ни минусом. Она просто есть, и все.

– Да.

– Но для тех рраей, которым не повезло получить два ущербных генных набора, это диэлектрическое свойство является преимуществом, – продолжала Саган. – Эта жидкость течет в межклеточном пространстве, в том числе омывает нервные клетки. Это не позволяет сбиваться с пути электрическим зарядам, которые вырабатываются нервными окончаниями. Любопытное в вашей лимфе то, что ее состав контролируется на гормональном уровне, и малейшее изменение гормонального сигнала превращает ее из диэлектрика в проводник. Опять же, для большинства рраей это не имеет никакого значения. Но для тех, кто на генном уровне закодирован иметь обнаженные нервные клетки…

– … это означает судороги, конвульсии и в конечном счете смерть. Нервные сигналы, по сути дела, вытекают из их тел, – договорил за нее Кайнен. – Неминуемый смертельный исход и является той причиной, по которой данное заболевание встречается так редко. Особи, чей генотип обуславливает электрическую проводимость лимфы и обнаженные нервные окончания, умирают еще во чреве матери, обычно тогда, когда клетки начинают дифференцировать и синдром проявляется впервые.

– Но есть и взрослые, страдающие синдромом Фронига. Генный код изменяет гормонный сигнал позже, в начале половой зрелости. То есть тогда, когда особь уже обладает способностью к воспроизводству и передаче искаженного гена. Однако для этого требуется, чтобы оба родительских гена были дефектными.

– Да, разумеется, – подтвердил Кайнен. – Это еще одна причина, по которой синдром Фронига встречается так редко; крайне мала вероятность того, что ребенок получит два набора дефектных генов и два набора генов, которые вызывают гормональные изменения в лимфотворном органе. Но объясните, зачем вы мне все это рассказываете.

– Администратор Кайнен, генетический анализ, проведенный тогда, когда вы попали на борт корабля, показывает, что ваш генотип запрограммирован на открытые нервные окончания.

– Да, но склонности к гормональным изменениям у меня нет, – ответил Кайнен. – В противном случае я бы уже давно умер. Синдром Фронига проявляется еще в юности.

– Совершенно верно, – согласилась Саган. – Но эти гормональные изменения можно вызвать внешним воздействием, уничтожив определенные пучки клеток в лимфотворном органе рраей. Если удалить достаточное количество пучков, отвечающих за нужный гормон, орган попрежнему будет вырабатывать лимфу. Просто она будет обладать другими характеристиками. В вашем случае – смертельно опасными. И добиться этого очень легко химическим путем.

Кайнен тревожно посмотрел на шприц, который лежал на столе в течение всего разговора.

– И полагаю, здесь как раз тот самый препарат, – сказал он.

– Нет, – усмехнулась Саган, – здесь противоядие.

Джейн Саган пришла к выводу, что администратор Кайнен Суен Су посвоему достоин восхищения: сломать его оказалось очень непросто. Он страшно мучился в течение нескольких часов, пока его лимфотворный орган постепенно заменял лимфу в его организме новой, измененной жидкостью. Проводящая электричество, эта жидкость случайным образом распространяла сигналы нервных окончаний по всему телу, и Кайнен корчился и содрогался в жутких конвульсиях. С каждой минутой проводимость лимфы возрастала, и мучения становились все более невыносимыми. Еще немного, и Кайнен, по всей вероятности, уже просто не смог бы ничего сказать, даже если бы захотел.

Но он всетаки сломался и стал умолять ввести ему противоядие. В конце концов желание жить оказалось слишком сильным. Саган лично ввела Кайнену противоядие (на самом деле не противоядие в прямом смысле этого слова, поскольку отмершие пучки клеток погибли безвозвратно; отныне до конца дней своих Кайнен должен будет ежедневно получать дозу этого препарата). Как только лекарство подействовало, Саган узнала о зреющей войне против человечества, получила общее представление о планах покорения и полного уничтожения всей человеческой расы. Геноцид был спланирован в мельчайших подробностях. В основе его лежало неслыханное объединение трех рас.

И людям предстояло рассчитывать только на себя.

Полковник Джеймс Роббинс с минуту разглядывал полуразложившийся эксгумированный труп на мраморном столе морга, изучая, что сделало гниение с телом, пролежавшим под землей больше года. Он обратил внимание на череп, изуродованный выстрелом из ружья. Заряд дроби снес верхнюю часть черепа, лишив жизни человека, который предал человечество сразу трем враждебным расам. Наконец, оторвавшись от изучения останков, полковник перевел взгляд на капитана Уинтерса, старшего врача орбитальной станции "Феникс".

– Только не говорите мне, что это тело доктора Бутэна, – сказал полковник Роббинс.

– Однако это так, – ответил Уинтерс. – И в то же время не так.

– Знаешь, Тед, за подобный ответ генерал Мэттсон хорошенько надрал бы мне задницу, – заметил полковник. – Надеюсь, ты соблаговолишь объясниться.

– Извини, Джим. – Капитан Уинтерс указал на лежащий на столе труп. – С точки зрения генного анализа, это тот, кто тебе нужен. Доктор Бутэн был колонист, то есть его никогда не перемещали в армейское тело. Следовательно, его тело должно обладать полным исходным набором ДНК. Я выполнил стандартный генный анализ. У этого трупа ДНК Бутэна – и ради смеха я также провел тест митохондриальных РНК. Опять же полное совпадение.

– Так в чем же дело?

– Вся проблема в характере роста костей, – объяснил Уинтерс. – В реальной жизни характер роста человеческих костей постоянно меняется в зависимости от условий окружающей среды, таких как питание и физические упражнения. Если человек провел какоето время на планете с увеличенной силой тяжести, после чего переселился на планету с низкой гравитацией, это непременно скажется на характере роста его костей. Любой перелом также не пройдет бесследно. Исследуя кости человека, можно проследить весь его жизненный путь.

Уинтерс взял часть левой ноги трупа, отделенной от остального тела, и указал на поперечный разрез бедренной кости:

– Нарастание костного материала в данном случае проходило необычайно равномерно. Я не смог найти никаких следов травм или влияния окружающей среды – только непрерывный рост в условиях великолепного питания и полного отсутствия стресса.

– Бутэн родом с Феникса, – заметил Роббинс. – Планета колонизирована больше двух столетий назад. Это совсем не то, как если бы он рос в какойнибудь колонии на задворках обитаемой вселенной, где ему приходилось бы постоянно заботиться о пропитании и сражаться с бесчисленными врагами.

– Пусть так, и все равно у меня ничего не сходится, – не сдавался Уинтерс. – Можно всю жизнь прожить в самом цивилизованном из миров и все равно сломать ногу, упав с лестницы или занимаясь спортом. Конечно, можно дожить до глубокой старости без единого перелома, но много ли найдется таких людей?

Роббинс покачал головой:

– А вот нашему парню это удалось. Хотя на самом деле это не так, поскольку в медицинской карточке Бутэна написано, что он ломал ногу, вот эту самую ногу, – Уинтерс потряс обрубком, – в возрасте шестнадцати лет. Катаясь на горных лыжах. Он налетел на присыпанный снегом валун и заработал перелом бедренной и большой берцовой костей. А тут нет никаких свидетельств этого.

– Я слышал, врачи в наши дни способны творить чудеса, – заметил Роббинс.

– Да, спасибо за комплимент, современные медицинские технологии могут многое, – согласился Уинтерс. – И все же, до волшебства им еще далеко. Невозможно сломать бедренную кость так, чтобы не осталось никаких следов. И даже если бы Бутэн прожил жизнь без единого перелома, это не объясняет равномерный характер наращивания костей. Подобного можно добиться, только живя в окружающей среде, начисто лишенной стрессов. Для того чтобы иметь такие кости, Бутэн должен был всю свою жизнь провести в коробке.

– Или в яслях для выращивания клонов, – предположил Роббинс.

– Или в яслях для выращивания клонов, – согласился Уинтерс. – Единственно возможное объяснение состоит в том, что вашему другу когдато ампутировали ногу, после чего отрастили новую; однако я проверил его медицинскую карточку – такого не происходило. И для полной уверенности я взял образцы костной ткани ребер, тазобедренной кости, лучевой кости руки и черепа – точнее, того, что от него осталось. Во всех образцах наблюдается постоянный, равномерный рост кости. Джим, это клонированное тело.

– В таком случае, Чарльз Бутэн попрежнему жив, – нахмурился Роббинс.

– Этого я утверждать не могу, – сказал Уинтерс. – Однако то, что лежит перед нами, – это не он. Единственной хорошей новостью является то, что, судя по всем физиологическим характеристикам, этот клон пробыл в чане до самой своей смерти. Крайне маловероятно, что он вообще пробудился, находился в сознании и воспринимал окружающую действительность. Только представь себе: каково проснуться и увидеть направленное на тебя дуло – первый и последний зрительный образ. Чертовски замечательная жизнь!

– Итак, если Бутэн жив, – сказал Роббинс, – он к тому же еще и убийца.

Пожав плечами, Уинтерс отложил ногу:

– Это уж тебе лучше знать, Джим. Силы самообороны колоний постоянно оставляют после себя тела – мы создаем модифицированные супертела для новых рекрутов ССК, а затем, когда срок их службы заканчивается, мы снабжаем их обычными новыми телами, клонированными из исходных ДНК. Так вот, обладают ли эти тела какимилибо правами до того, как мы переносим в них сознание? Каждый раз при переносе сознания остается тело – тело, которое когдато обладало рассудком. У этих тел есть права? Если есть, все мы в большой заднице, потому что избавляемся от них чересчур бесцеремонно. Джим, тебе известно, что происходит с использованными телами?

– Нет, – признался Роббинс.

– Мы их мульчируем, – ответил Уинтерс. – Их слишком много, чтобы проводить захоронение обычным способом. Поэтому мы измельчаем останки, стерилизуем их, после чего превращаем в удобрение. Затем это удобрение мы направляем в новые колонии. Оно помогает приспособить почву к произрастанию растений, которые выращивает человек. Можно сказать, наши новые колонии живут за счет останков умерших. Но только на самом деле это не останки умерших. Это отработанные тела тех, кто продолжает жить. В действительности хороним мы человека только тогда, когда вместе с телом умирает рассудок.

– Тед, помоему, тебе стоит подумать о том, чтобы взять отпуск, немного отдохнуть, – предложил Роббинс. – Твоя работа навевает чересчур мрачные мысли.

– Работа тут ни при чем, – возразил Уинтерс, указывая на останки лжеЧарльза Бутэна. – Как мне поступить вот с этим?

– Захорони их заново.

– Но это же не Бутэн.

– Да, не он, – согласился Роббинс. – Но если Чарльз Бутэн попрежнему жив, мне бы не хотелось, чтобы он узнал о том, что это известно нам.

Полковник бросил взгляд на тело, лежащее на мраморном столе:

– Ну а это тело, независимо от того, знало ли оно, что с ним происходит, заслуживало лучшей участи. И похоронить его достойно – это меньшее, что мы можем для него сделать.

– Будь проклят этот Чарльз Бутэн! – в сердцах произнес генерал Грег Мэттсон, ударяя пяткой по столу.

Полковник Роббинс, стоявший перед ним, промолчал. В присутствии генерала Мэттсона он, как всегда, испытывал некоторое замешательство. Мэттсон возглавлял отдел военных исследований Сил самообороны колоний на протяжении уже почти тридцати лет, но, подобно всему кадровому персоналу ССК, его тело армейского образца не знало старения. Генералу – как и всем сотрудникам ССК – на вид нельзя было дать больше двадцати пяти лет. Полковник Роббинс придерживался того мнения, что каждый военный, поднимаясь по служебной лестнице, должен внешне слегка стареть; генералу, который выглядел на двадцать пять лет, недоставало определенной степенности.

Роббинс на мгновение попытался представить себе Мэттсона выглядящим на свой настоящий возраст, то есть гдето на сто двадцать пять лет. Перед мысленным взором у него возникло чтото вроде сморщенной мошонки в генеральском мундире. Эта картина доставила бы Роббинсу гораздо большее удовольствие, если бы не то обстоятельство, что сам он в свои девяносто выглядел бы не намного лучше.

И кроме того, нельзя было забывать про второго генерала, также присутствующего в комнате, который, если бы тело выдавало его истинный возраст, наоборот, определенно выглядел бы значительно моложе. Сотрудники Специальных сил смущали Роббинса даже больше простых кадровых военных ССК. Было чтото ненормальное в том, что человек трех лет от роду уже совершенно взрослый и мастерски владеет искусством убивать.

Хотя, разумеется, генералу было не три года. Наверное, он уже достиг отрочества.

– Значит, наш рраейский друг сказал нам правду, – подал голос генерал Сциллард, сидящий перед столом. – Ваш бывший глава лаборатории изучения сознания попрежнему жив.

– Снести череп своему собственному клону – это было очень мило, – произнес генерал Мэттсон голосом, из которого буквально сочился сарказм. – Те бедолаги, что работали под его началом, после этого на протяжении целой недели соскребали серое вещество с оборудования лаборатории.

Он бросил взгляд на Роббинса:

– Нам известно, как Бутэн это сделал? Я имею в виду, вырастил клон? Такое в тайне не сохранишь. Не мог же Бутэн просто слепить клон из подручных материалов у себя в кладовке.

– Насколько мы смогли определить, Бутэн ввел специальный код в программное обеспечение монитора, следящего за чанами с растущими клонами, – объяснил Роббинс. – Представил все так, будто один из чанов вышел из строя. Затем добился списания якобы неисправного чана, после чего перетащил его в свою личную лабораторию и подключил к собственному серверу и отдельному питанию. Его сервер не был связан с общей системой, чан числился списанным, а доступа в лабораторию, кроме Бутэна, не имел никто.

– Значит, он все же слепил клон у себя в кладовке, – пробормотал Мэттсон. – Вот ублюдок, мать его!

– Вы должны были получить доступ в личную лабораторию Бутэна после его предположительной гибели, – сказал Сциллард. – И вы хотите сказать, никто не нашел странным то, что у него там был припрятан чан для выращивания клонов?

Роббинс открыл было рот, однако за него ответил Мэттсон:

– Поскольку Бутэн был хорошим исследователем – а этого нельзя отрицать, – у него в распоряжении имелось большое количество списанного оборудования, чтобы он мог совершенствовать его, при этом не трогая ту аппаратуру, которая находилась в работе. И смею предположить, когда мы попали в лабораторию, чан уже был отключен от сервера и питания, осушен и стерилизован.

– Совершенно верно, – подтвердил Роббинс. – Лишь получив ваш доклад, генерал Сциллард, мы сообразили что к чему.

– Рад, что наша информация оказалась полезной, – сказал Сциллард. – Жаль, что вы не сообразили что к чему раньше. Я нахожу просто ужасным тот факт, что в рядах отдела военных исследований оказался предатель – причем не рядовой сотрудник, а глава одной из ведущих лабораторий. Вам уже давно следовало знать.

Роббинс ничего не ответил на это обвинение; о сотрудниках Специальных сил помимо их небывалого военного мастерства было известно лишь то, что они начисто лишены тактичности и терпения. У трехлетней машины, умеющей только убивать, не остается времени на то, чтобы оттачивать умение вести себя в обществе.

– Что знать? – недовольно пробурчал Мэттсон. – Бутэн ничем и никогда не выдавал своих намерений совершить измену. Он прилежно выполнял работу, и вдруг мы находим его у себя в лаборатории покончившим с собой – по крайней мере, так нам казалось. Предсмертной записки он не оставил; вообще не было ничего, что позволило бы предположить, что в его жизни было еще чтонибудь помимо работы.

– Вы мне уже говорили, что Бутэн вас ненавидел, – напомнил ему Сциллард.

– Бутэн действительно меня ненавидел, и на то у него были веские причины, – подтвердил Мэттсон. – Причем чувство это было взаимным. Однако человек не предает свою расу только потому, что считает своего начальника сукиным сыном.

Мэттсон указал на Роббинса:

– Вот, например, присутствующий здесь полковник Роббинс также не питает ко мне особых симпатий, и он мой адъютант. Но Роббинс не побежит продавать совершенно секретную информацию рраей или энешанцам.

Сциллард смерил Роббинса взглядом:

– Это правда?

– Что именно, сэр? – уточнил полковник.

– То, что вам не по душе генерал Мэттсон.

– Действительно, сэр, для того, чтобы к нему привыкнуть, требуется какоето время, – подтвердил Роббинс.

– Под этим следует понимать, что полковник считает меня полным кретином, – хмыкнул Мэттсон. – И я ничего не имею против. Я вовсе не претендую на звание самого обаятельного. Мои обязанности заключаются в том, чтобы создавать новое оружие и разрабатывать новые военные технологии. Однако вернемся к Бутэну. Какие бы мысли ни бурлили у него в голове, на мой взгляд, я не имею к этому никакого отношения.

– В таком случае, в чем же дело? – спросил Сциллард.

– Вам это должно быть известно лучше, чем нам, Сциллард, – заметил Мэттсон. – Это к вам в руки попал ручной ученыйрраей, которого вы научили пищать.

– Администратор Кайнен никогда не встречался с Бутэном лично – во всяком случае, он так утверждает, – сказал Сциллард. – Ему ничего не известно о мотивах, которые им двигали; он знает только, что Бутэн передал рраей информацию относительно новейших средств аппаратного обеспечения МозгоДруга. Именно над этим работала группа самого Кайнена – пыталась приспособить технологию МозгоДруга к строению мозга рраей.

– Это как раз то, чего нам недоставало, – сказал Мэттсон. – Рраей с суперкомпьютером в голове.

– Похоже, особых успехов Кайнен не добился, – вставил Роббинс, вопросительно глядя на Сцилларда. – По крайней мере, если верить той информации, которую ваши люди обнаружили у него в лаборатории. Строение головного мозга рраей совершенно другое.

– Хоть какаято радость, – заметил Мэттсон. – Сциллард, не сомневаюсь, вам удалось вытащить из этого типа еще чтото.

– К сожалению, помимо своей работы администратор Кайнен не смог сообщить нам почти ничего полезного, – ответил Сциллард. – А те немногие энешанцы, которых удалось захватить живыми, скажем так, не пожелали с нами разговаривать. Нам известно, что рраей, энешанцы и обиняне объединились для того, чтобы напасть на нас. Но мы не знаем почему, как и где; кроме того, мы понятия не имеем, каким боком в этом уравнении участвует Бутэн. Для того чтобы это выяснить, нам нужны ваши люди, Мэттсон.

Генерал Мэттсон кивнул на полковника Роббинса:

– Чем мы можем помочь?

– Бутэн имел доступ к самой разнообразной секретной информации, – ответил Роббинс, обращаясь к Сцилларду. – Его группа занималась переносом сознания, разработкой МозгоДруга и технологиями выращивания тел. Все это может быть полезно противнику – или для того, чтобы разработать собственные аналогичные технологии, или для того, чтобы отыскать слабые места в наших. Сам Бутэн, вероятно, являлся ведущим специалистом в вопросе извлечения рассудка из одного тела и переносе его в другое. И все же существует предел того, что он мог унести с собой. Бутэн был гражданским специалистом. У него самого не было МозгоДруга. Мозг его клона обладал только зарегистрированными протеазами Бутэна, а запасного у него наверняка не было. За протеазами осуществляется самое пристальное наблюдение, и Бутэну пришлось бы потратить несколько недель, подготавливая их. У нас нет никаких данных, которые указывали бы на то, что Бутэн использовал чтолибо помимо своих зарегистрированных протеаз.

– Не забывайте, речь идет о человеке, которому удалось украсть у вас изпод носа чан для выращивания клонов, – напомнил Сциллард.

– Конечно, нельзя исключать, что Бутэн забрал с собой целый архив информации, – заметил Роббинс. – Однако это маловероятно. Скорее, он унес с собой только то, что находилось у него в голове.

– Ну а его мотивы? – спросил Сциллард. – Они нам неизвестны, и это самое страшное.

– Меня больше беспокоит то, что известно Бутэну, – сказал Мэттсон. – Даже того, что находилось у него в голове естественным образом, уже может оказаться слишком много. Мне пришлось оторвать несколько групп от работы над своими проектами, чтобы они занялись совершенствованием мер безопасности технологии МозгоДрузей. Что бы ни было известно Бутэну, мы намереваемся сделать так, чтобы все эти данные устарели. А полковнику Роббинсу поручено тщательно прошерстить все то, что Бутэн оставил после себя. Если там чтонибудь есть, мы это непременно найдем.

– После нашего совещания я встречаюсь с одним из бывших сотрудников Бутэна, – сказал Роббинс. – С лейтенантом Гарри Уилсоном. По его словам, у него есть коечто такое, что может меня заинтересовать.

– В таком случае не будем вас задерживать, – сказал генерал Мэттсон. – Вы свободны.

– Благодарю, сэр. Однако прежде чем покинуть вас, мне бы хотелось узнать, насколько нас поджимает время. Сведения о Бутане мы получили после нападения на ту базу. Несомненно, сейчас энешанцам уже известно о том, что мы проведали об их планах. Я бы хотел выяснить, сколько времени есть у нас в запасе до предполагаемого ответного удара.

– Какоето время у вас будет, полковник, – заверил Роббинса Сциллард. – О том, что мы напали на базу, не известно никому.

– Как такое возможно? – удивился Роббинс. – Я отношусь к Специальным силам с уважением, господин генерал, и все же сохранить в тайне проведение подобной операции крайне трудно.

– В настоящее время энешанцам известно лишь то, что связь с базой потеряна, – объяснил Сциллард. – Когда они станут выяснять причины случившегося, то обнаружат, что каменистый осколок кометы размером с футбольное поле упал на поверхность планеты приблизительно в десяти километрах от базы, полностью уничтожив ее и все вокруг. Энешанцы могут проводить любые эксперименты, какие им вздумается, – они обнаружат лишь свидетельства природного катаклизма. Потому что именно это и произошло на самом деле. Просто потребовалась небольшая помощь.

– Все это очень мило, – заметил полковник Роббинс, указывая на пеструю объемную картинку на голографическом дисплее, который стоял перед лейтенантом Гарри Уилсоном. – Но я понятия не имею, что ты мне показываешь.

– Это душа Чарли Бутэна, – объяснил Уилсон.

Оторвав взгляд от изображения, Роббинс посмотрел на лейтенанта:

– Прошу прощения?

Уилсон кивнул на дисплей.

– Это душа Чарли, – повторил он. – Или, если точнее, это голографическое представление динамической электрической системы, в которой заключается рассудок Чарльза Бутэна. Его копия. Наверное, если взглянуть на все с точки зрения философии, можно поспорить, что это – душа Чарли или его рассудок. Однако если то, что вы говорите насчет Чарли, правда, мозги его попрежнему при нем, а вот душу свою, я бы сказал, он потерял. И вот она перед нами.

– Меня уверяли, что подобное невозможно, – задумчиво произнес Роббинс. – Без мозга картинка рушится. Именно поэтому перенос сознания осуществляется только так: из одного живого тела в другое.

– Ну, я не знаю, почему мы переносим сознание именно так, – сказал Уилсон. – Лично я считаю, что просто мало кто с готовностью позволил бы технику ССК высосать рассудок из черепа, зная, что его лишь засунут в память компьютера. Вы сами пошли бы на такое?

– О господи, разумеется, нет, – пробормотал Роббинс. – Я и так чуть не наделал от страха в штаны, когда меня переносили в это тело.

– Ваше признание является лучшим доказательством моих слов, – сказал Уилсон. Но, впрочем, вы правы. До вот этого… – он указал на голограмму, – ни о чем подобном мы не смели и мечтать.

– В таком случае, как же это удалось Бутэну?

– Разумеется, за счет обмана, – сказал Уилсон. – Все началось полтора года назад. До того Чарли и всем остальным приходилось иметь дело с технологиями, созданными людьми, а также с тем, что нам удалось одолжить и спереть у других рас. А большинство разумных рас в нашей части космического пространства обладают технологиями примерно одного уровня, поскольку более слабые были изгнаны со своих земель или просто перебиты. Но есть в наших краях один вид, который на световые года оторвался от всех остальных.

– Консу, – произнес Роббинс, мысленно представляя одного из них: огромного, похожего на краба, бесконечно более продвинутого.

– Совершенно верно, – подтвердил Уилсон. – Консу передали рраей часть своих технологий, когда пару лет назад рраей совершили нападение на нашу колонию на Коралле; затем мы, в свою очередь, похитили эти технологии у рраей, нанеся ответный удар. Я входил в группу специалистов, которым было поручено разобраться с захваченными трофеями, и, смею вас заверить, в большинстве случаев нам до сих пор так и не удалось понять, что есть что. Но одна из крупинок, которые мы все же смогли обмозговать, была передана Чарли Бутэну для дальнейшей работы. Ему предстояло усовершенствовать процесс переноса сознания. Вот как мы с ним познакомились: я обучал его использовать то, что нам удалось раскусить. И, насколько я понимаю, Чарли оказался способным учеником. Разумеется, работа идет гораздо быстрее, когда в руках появляется более качественный инструмент. Получив технологии консу, мы совершили скачок от высекания искр из камней к использованию ацетиленовой горелки.

– Но вам об этом ничего не было известно, – предположил Роббинс.

– Да, – подтвердил Уилсон. – Мне довелось видеть коечто подобное – с помощью технологий консу Чарли усовершенствовал процесс переноса сознания, которым мы пользовались. Теперь мы можем осуществлять это через буфер, а не напрямую, что делает процесс переноса менее уязвимым перед сбоем на передающем или приемном концах. Но вот об этой штучке Бутэн не рассказал никому. Я обнаружил ее только после того, как вы попросили меня покопаться в его личных архивах. Нам повезло, потому что машина, где я это обнаружил, значилась в списке тех, которые нужно было полностью очистить от информации и передать в обсерваторию ССК. Там хотели выяснить, насколько хорошо технологии консу позволяют моделировать то, что происходит внутри звезды.

– Помоему, сейчас для нас важнее вот это, – заметил Роббинс, указывая на голограмму.

Уилсон пожал плечами:

– На самом деле практический толк от нее небольшой.

– Вы шутите, – удивился Роббинс. – Мы ведь получили возможность сохранять сознание.

– Ну да, и, может быть, от этого и есть какойто толк. Вот только мы пока что пользоваться этим не умеем. – Уилсон помолчал. – Что вам известно о процессе переноса сознания?

– Немногое, – признался Роббинс. – Я в этом не специалист. Своим адъютантом генерал меня сделал за мои организаторские способности, а не за научные познания.

– Ну хорошо, смотрите, – сказал Уилсон. – Вы сами обратили внимание – без мозга образ сознания, как правило, рушится. Это происходит потому, что рассудок полностью зависит от физического строения мозга. И не просто мозга – рассудок определяется тем мозгом, в котором родился. Образ сознания подобен отпечаткам пальцев. Он уникален для конкретного человека, причем это определяется вплоть до генотипа.

Уилсон повернулся к Роббинсу:

– Господин полковник, взгляните на свое тело. Оно подверглось значительной модификации на генетическом уровне – у вас зеленая кожа, усовершенствованная мускулатура, искусственная кровь, которая в несколько раз богаче кислородом, чем естественная. Вы являетесь гибридом, созданным на основе собственного генотипа и генов, выделенных искусственно для того, чтобы расширить ваши возможности. Так что на генетическом уровне вы уже перестали быть самим собой – за исключением головного мозга. Ваш мозг остается чисто человеческим, обусловленным исключительно вашими собственными генами. Потому что в противном случае ваше сознание нельзя было бы перенести.

– Почему? – спросил Роббинс.

Уилсон усмехнулся:

– Хотелось бы знать ответ на ваш вопрос. Я передаю то, во что меня посвятили Чарли Бутэн и сотрудники его лаборатории. В том, чем они занимались, я полный профан. И все же мне известно, что вот от этого, – он указал на голограмму, – вам не будет никакого толка, потому что это сознание поделится тем, что ему известно, только если оно будет помещено в мозг, причем только в мозг Чарли. А мозг Чарли исчез вместе с остальным телом.

– Раз эта хреновина для нас совершенно бесполезна, – недовольно произнес Роббинс, – мне бы хотелось узнать, зачем вы меня сюда пригласили?

– Я сказал, большого практического толка от копии сознания Бутэна не будет, – поправил Уилсон. – Но в одной мелочи она может оказаться весьма полезной.

– Лейтенант Уилсон, – строго промолвил Роббинс, – будьте добры, ближе к делу!

– Человеческое сознание – это не просто ощущение личности, – сказал Уилсон, снова предлагая полковнику взглянуть на голограмму. – Это также знания, чувства и духовное состояние. Вот эта штуковина обладает способностью знать и чувствовать все, что знал и чувствовал Чарли до того самого момента, как снял копию. Насколько я понимаю, вы хотите узнать, что замыслил Чарли и почему. Так вот, копия его сознания может стать в этом неплохой отправной точкой.

– Вы же только что говорили, что для того, чтобы получить доступ к сознанию, необходим мозг самого Бутэна, – возразил Роббинс. – А его у нас нет.

– Зато у нас есть гены Бутэна, – напомнил Уилсон. – Чарли создал собственный клон для того, чтобы тот послужил его целям. Полковник Роббинс, я предлагаю вам создать его клон, чтобы он послужил вашим целям.

– Клонировать Чарльза Бутэна, – презрительно фыркнул генерал Мэттсон. – Как будто одного мерзавца недостаточно!

Мэттсон, Роббинс и Сциллард сидели в генеральской столовой орбитальной станции "Феникс". Мэттсон и Сциллард ужинали; Роббинс – нет. Формально доступ в столовую был открыт для всех офицеров, однако на практике здесь питались только генералы. Остальные офицеры входили в столовую только по приглашению какоголибо генерала и редко позволяли себе чтонибудь помимо стакана воды. Роббинс гадал, с чего именно повелась эта нелепая практика. Он умирал от голода.

Генеральская столовая размещалась на самом конце оси вращения станции "Феникс" и была окружена одним специально выращенным прозрачным кристаллом, который образовывал ее стены и потолок. Из нее открывался захватывающий вид на планету Феникс, которая лениво вращалась над головой, закрывая почти весь небосвод, – совершенный белоголубоватый драгоценный камень, настолько напоминающий Землю, что Роббинс при виде его неизменно ощущал болезненный укол в той области головного мозга, которая отвечает за тоску по дому. Покидать Землю легко, когда тебе уже за семьдесят пять и единственная перспектива в будущем – смерть от старости через считанное число все более коротких лет. Но обратной дороги не бывает никогда; чем дольше Роббинс жил во враждебной вселенной, в окружении которой оказались колонизированные людьми миры, тем с большей теплотой вспоминал вялую, но относительно беззаботную жизнь в пятьдесят, шестьдесят и особенно семьдесят лет. Воистину блаженно неведение, или, по крайней мере, в нем больше спокойствия.

"Сейчас уже слишком поздно", – подумал Роббинс, отрываясь от размышлений и снова обращая внимание на Мэттсона и Сцилларда.

– Лейтенант Уилсон надеется при помощи клона проникнуть в то, что происходило в голове Бутэна. В любом случае попытка лучше, чем ничего.

– В первую очередь меня интересует, почему лейтенант Уилсон уверен, что в этой машине хранится копия сознания Бутэна? – спросил Мэттсон. – Бутэн мог снять слепок с чьего угодно сознания. Да хоть со своего кота, черт побери!

– Такой рисунок свойственен человеческому сознанию, – невозмутимо возразил Роббинс. – Это можно утверждать со всей определенностью, потому что нам ежедневно приходится переносить сотни сознаний. Кот тут ни при чем.

– Это была шутка, Роббинс, – сказал Мэттсон. – И тем не менее это может быть не Бутэн.