Чтение 3–й страницы книги ~Гриф и Гильдия~

— Зачем же тогда законы, если они не действуют? — растерялся Тиринь.

— Чтобы показать свою власть. Думаешь, наш досточтимый король с детства мечтал освободить нас, нелюдей, от гнета? Простая показуха: мол, смотрите, как, я могу перевернуть обстановку в Стране. А на деле… Э-э-эх!.. — старик в сердцах махнул рукой. — Пропади оно все пропадом!

— Да ладно вам, мастер Мунсень. Пошлите-ка лучше в «Пьяного лосося», пивка хлебнем. И Мастака с собой прихватим…

— Не прихватим, — старик кивнул в сторону маленького домика мастера. — Работает он. А ты не хуже меня знаешь, что беспокоить его во время работы не след: яриться будет и все одно не пойдет!

— Да уж, знаю, — вздохнул Тиринь печально. — Ну да ладно, пойдем вдвоем!

И морлоки, тихо беседуя, скрылись в тени…

Да, Мастак работал. Находке его позавидовал бы любой механик; даже Силко Мерило, изобретатель парового танка, кусал бы локти, прознав о добытой Мастаком штуке. И где: на заброшенной делянке, где с пару сотен лет никто не работал!..

Мастак нашел голема. Правда, поломанного. Впрочем, не будь он таковым, вряд ли провалялся бы столько времени без дела.

Легенды об этих великих созданиях богов он слушал с замиранием сердца еще в далеком-далеком детстве, от покойной ныне прабабки. Впрочем, память всегда откладывает любопытную информацию в почти что бездонную кладовую, чтобы в нужный момент достать ее и помахать прямо перед глазами: вот чего есть!.. Память об этой легенде пришлась как нельзя кстати.

Големов создал великий Фрейр, бог плодородия и достатка, еще в Глухие времена, когда эльфы делили с дремофорами Вербронский лес. Бог подарил их людям, чтобы облегчить посев и сбор урожая.

Много лет големы-работяги славились по всей Капаблаке и были неоценимыми помощниками в хозяйстве.

Впрочем, как бы они ни были прекрасны и безупречны, сбой в их работе все же случился: сначала один голем восстал против хозяина, потом другой, третий, затем счет пошел на десятки и сотни. Тогда же выяснилось, что големов очень трудно сломать. Так что бедным хозяевам, решившим усмирить восставших, пришлось действительно туго.

Многие полегли, прежде чем Фрейр соизволил ответить на молитвы людей и уничтожить созданные им машины. Ему, как создателю, тяжко было видеть, как на его глазах големы обращаются в хлам, разваливаются один за другим, но еще тяжелее было слышать стон неповинно гибнущих селян.

Однако какие-то големы, по-видимому, все же не развалились, лишь потеряли возможность двигаться. Одного из таких и довелось найти Мастаку.

Целым голем оказался только снаружи. Внутри же царил полный хаос: шестеренки, болты, гайки — все было разбросано по внутренней коробке. Первопричину гибели искусственного человека морлок определил моментально — в подставке отсутствовал кристалл питания. Найти такой довольно проблематично, но на то он и Мастак, чтоб иметь в запасе самые редкие детали!

Старые ржавые шестеренки вставали на облюбованные места, и сборка доставляла мастеру ни с чем не сравнимое удовольствие. Там немного масла, там подкрутить, тут гайку на место поставить…

Сборка голема закончилась ближе к утру. Уставший, потный от проделанной работы, Мастак с удовольствием взирал на плод своего труда — иссусственный работяга сиял, как новенький, отливая в свете люстры всеми цветами радуги.

Морлок невольно залюбовался големом, однако тут же спохватился: с утра должен приехать обоз с товарами, в скопище которых даже такой привереда, как Мастак, сможет отыскать для себя массу полезных вещей.

«Пойду к Тириню, деньжат займу, — подумал морлок, накидывая старый потрепанный плащ. — Скажу, вещицу одну забабахал, как продам — верну. Эх, заживу!» — мечтательно вздохнул морлок, уже ощущая аромат заморского табачка во рту и ласковые руки наложниц на теле. Впрочем, сначала надо завершить сборку, но это уже завтра, завтра…

Бросив последний взгляд на стоящего в углу голема, морлок выбежал из дома…

Утро выдалось препоганейшее. Всю ночь лил дождь, и улицы превратились в сплошное болото. Пока водружал сумки на Кержа, сам весь перемазался и стал похож на болотного тролля, принимающего грязевые ванны. Верный Керж жалобно ржал, когда я за уздцы выводил его на улицу и привязывал к ограде.

«Куда тебя несет в такую погоду? — будто спрашивал он. — Я же точно простужусь!»

— Извини, Керж, работа ждать не любит, — я погладил конягу по голове и, сунув ему в рот заготовленную морковку, добавил: — Да и Фетиш тоже…

Керж только презрительно фыркнул: его такие проблемы не волновали.

— Хорошо тебе, дружище, — невесело усмехнулся я. — Служишь только мне, да и то — непосильного от тебя не требуется. А вот скажут твоему хозяину: достань звезду с неба! И придется доставать. А куда деваться? Есть-то хочется! А тут с Лин еще поругался. Вот скажи, Керж: твои кобылы требовали когда-нибудь серенад под окнами и цветы в постель?

Керж снова фыркнул, гордо задрав подбородок.

— Вот видишь — у вас, лошадей, все гораздо проще. А люди — это такие привередливые существа!.. Благодари Одина за то, что родился конем, а не человеком! Хотя, что я перед тобой распинаюсь? Ты ведь все равно ничего не понимаешь! Пойду я лучше в дом, будить нашу «спящую красавицу». Да и поесть тоже надо… Ну, ладно, жди меня и не балуй, я скоро!

Конь пристально смотрел мне вслед, видимо, дожидаясь, когда я уйду и можно будет всласть поржать над моими заморочками.

— Вставай, Свэн! — я бесцеремонно стащил со спящего кобольда подранный плед. — Утро уже!

Храбрый муж племени Свинке ров недовольно хрюкнул, почесался и сел. Мутным взглядом обведя комнату, он от души зевнул и проворчал:

— Чего так рано, мастер Гриф?

— Времени у меня нет, — сурово сказал я. — Бабушка и так уже заждалась. Небось, сейчас меня у ворот высматривает!

— Так вы ж говорили, что больна она!

— Ну, больна. И что с того?

— Да так, ничего… — пробормотал кобольд и снова зевнул.

Я пожал плечами и отправился на кухню. Старый хлеб не желал ломаться, но мне отступать было некуда: есть хотелось — аж жуть! В конце концов булке пришлось сдаться, и два большущих ломтя легли в старую, чуть треснутую тарелку. Сверху приземлились два ломтя холодного мяса. Сглотнув набежавшую слюну, я впился зубами в бутерброд. Живот громко заурчал, напоминая, что вчера вечером ему, кроме пива, ничего не досталось.

— О! Мясо! — Свинкер издал победный вопль и бросился к тарелке.

— Тише ты… — я едва успел отскочить в сторону. — Пить будешь?

— Угу, — промямлил свинтус с полным ртом. Я вытащил из-за шкафа небольшой кувшин и наполнил две кружки. Свэн разочарованно охнул: он, наверное, ожидал увидеть вино или, на крайний случай, пиво, но никак не обычную воду. Только вот зачем бы меня вчера понесло в таверну, если дома еще кувшинчик был бы полнехонек?

Однако разочарование свина длилось недолго: схватив кружку огромном лапищей, он жадно прильнул к ней губами. Опустошив посуду, степняк поставил ее обратно на стол и, довольно хрюкнув, смачно рыгнул.

— Ну, ты и свинья, — сморщился я.

— Простите, мастер Гриф, — смутился кобольд. — У нас в Степи считается, что отрыжка зависит от еды: если еда вкусная, каждый уважающий себя кобольд должен рыгнуть!

— Оставь эти обычаи при себе и не делай так больше, — наказал я ему. — Если я через каждые четыре часа буду слышать твою отрыжку и бесконечное чавканье, я точно двинусь мозгами! Ты меня понял?

Кобольд кивнул, но чавкать, тем не менее, не перестал. Я смерил его уничижающим взглядом, потом безнадежно вздохнул и вновь принялся за свой бутерброд. Пару минут спустя трапеза была окончена, и, смахнув с груди крошки, я жестом велел кобольду следовать за собой.

В прихожей нас уже ждали бэги. В одном щедрый хозяин (то есть я) поместил провизию для «дражайшего пятачкастого друга», в другом лежали мои собственные пожитки. Проверив, все ли на месте, я закинул бэг за спину (а все-таки легкий — не зря вчера разгружал!) и кивнул кобольду: мол, иди вперед.

Свэна два раза уговаривать не пришлось: толкнув лапой дверь, он, чуть пошатываясь под тяжестью мешка, вышел наружу: земля под ногами степняка мелко вздымалась пылью. Я вышел следом, мысленно умоляя Одина, чтобы соседи не увидели меня с проклятой свиньей, и, вытащив из кармана ключ, запер дверь на три оборота: за целый месяц хибарку на краю Тчара можно разобрать по камушкам, вытащить все изнутри и собрать вновь, еще лучше, чем было. А мне это совершенно ни к чему.

— Вот это, — я похлопал Кержа по крупу, мой конь. Следуй за ним, не отставая ни на шаг.

— Хорошо, — кивнул кобольд. Потом, видимо, прикинув перспективу пешей прогулки до самого 3рега, осторожно спросил:

— А, может, найдется какая-нибудь ма-а-аленькая коняжка?.

— Нет, — безжалостно отрезал я, в душе надеясь, что кобольд передумает и останется в Тчаре, избавив меня тем самым от постоянного нытья, хрюканья и чавканья со всеми прочими отрыжками.

Он заколебался. Я уже видел, словно наяву, как степняк в сердцах бросает мешок на землю, кричит «Пропади оно все пропадом!» и уходит… уходит…

Картинка задрожала, стала подпрыгивать, а потом и вовсе разлетелась на сотни сотен осколков: кобольд не швырял бэг на землю, ничего не кричал и уж конечно никуда уходить не собирался. Он просто досадливо хрюкнул:

— Тогда идем так. И пошел.

Я сплюнул коню под копыта и дал пятками по бокам, надеясь, что верный конь сейчас унесет меня к самым воротам, и кобольду придется попотеть, чтобы нагнать нас с Кержем там.

Однако и этого не получилось: конь переступал очень осторожно и медленно, то и дело брезгливо поглядывая себе под ноги — он тоже боялся испачкаться.

Пришлось сделать вид, будто так все и задумывалось, хотя я мысленно пообещал при первой же возможности устроить Кержу хорошую взбучку.

Так мы и шли до самых ворот: я, важно покачиваясь в седле чуть впереди, и кобольд, недовольно бурча чуть сзади.

— Если будем двигаться быстро, — говорил я негромко, — то к ночи прибудем в «Пивную долину». Там заночуем, а дальше посмотрим. Провизии у нас на три дня, так что заправиться тебе только в 3реге придется.

Кобольд быстро кивал, соглашаясь со мной, как с более опытным спутником, и не переставая хлюпал сапогами по размытой дороге.

Я посмотрел на небо: грозовые тучи уже ушли, и не по-осеннему яркое солнце свободно освещало землю — слава Одину, до «Кружки» не придется добираться вплавь!

Ворота захлопнули прямо у нас перед носом.

— В чем дело? — недовольно бросил я дежурящим У дверей лицейским.

— Грамоту давайте, — лениво ответствовал один из них, от нечего делать пожевывая соломинку.

— Какую еще грамоту? — нахмурился я.

— Новой указ Его Величества, — прикрыв глаза, второй стражник с аппетитом жевал яблоко. Из красного плода осторожно выглядывал жирный червяк, видимо, изучая пожирателя своего домика. Лицейский на червя никакого внимания не обращал, усиленно продолжая работать челюстями. — Если путник въезжает в город, он должен предъявить грамоту, заверенную печатью мэра из того города, откуда он держит путь. Стражник на секунду запнулся, раздумывая над правильностью всего сказанного, а потом удовлетворенно кивнул: — Да, именно так.

— А если у нас нет грамоты?

— Значит, город вам не покинуть. Если вы, конечно, не научились летать, — брякнул стражник с соломинкой, и оба лицейских, запрокинув головы, громко загоготали.

Багровые их рожи навели меня на одну очень любопытную мысль, а запашок, исходящий от стражников, окончательно ее подтвердил: оба пьяны, как только вернувшийся с войны ополченец! Значит, можно рассчитывать на небольшую «благосклонность»…

— Может, мы договоримся? — у меня в ладони невероятным образом появились две монеты.

— Нет, мы не можем, — помедлив, покачали головой оба служителя порядка.

— А так? — Количество монет в моей руке возросло вдвое.

— Нет, Гриф. С ними твой номер не пройдет, — хмыкнул кто-то за спиной.

Я обернулся. Несколько мгновений изучал собеседника. Потом развернул коня к вновь прибывшему и натянуто улыбнулся:

— Мэд, дружище! Какая встреча!

Человек в зеленом камзоле с лицейским значком на груди зло ухмыльнулся:

— Не друг я тебе, Гриф. Далеко нет.

Еще бы, подумал я про себя. Кто, кроме меня, мог претендовать на верхнее место в твоем черном списке, списке Мэда Либзгоу, главы тчарского Лицея, подлой крысы, погрязшей во взятках и казнокрадстве? Будто я не знаю, что ты бы с радостью вырвал эти треклятые деньги из моих рук, если бы хоть на время забыл тот позор на свадьбе дочки!

— Та-а-ак, — протянул Мэд, задумчиво почесывая небритый подбородок. — Что тут у нас? Ага! Налицо попытка подкупа стражи ворот! Попался ты, Вертихвост!

Меня передернуло: начальник стражи вспомнил давнюю кличку, прицепившуюся ко мне еще в босоногом детстве за умение выходить из любой, даже, казалось бы, патовой ситуации.

Лет двенадцать назад таких ситуаций хватало, а результат всегда был один: дружки ночуют в Лицее, а с меня как с гуся вода. Правда, когда наутро приятели выходили из тюряги, приходилось несладко… Но позже ситуации стали крепчать, набирать вес, и уже через пару лет беспризорники вынуждены были сидеть в Лицее не одну ночь, а гораздо, гораздо больше. Некоторые до сих пор маялись в Крестах, считая деньки до того чудесного момента, когда они смогут намылить мне шею. Хотя мылить особо и не за что: я никогда не выдавал сообщников и решал проблемы с законом только смекалкой и удачей. Но профессиональная зависть…

Да, подумал я про себя, раньше мало кому удавалось меня поймать. Бывало, иногда ловили даже во время выуживания кошельков и обноса особняков, на мошенничестве в наперстках и на шельмовстве в картах, да только доказать ничего не могли — тут бы свое уберечь, не то что награду схватить… Но попасться на подкупе стражи — ситуация действительно из ряда вон выходящая. Причем, будь на месте Мэда обычный лицейский, я легко бы справился — ценою еще пары монет. Однако Либзгоу уцепился за меня с жадностью голодной собаки, получившей долгожданную кость. Оставалось только играть дурака и потихоньку-полегоньку съезжать с обвинений…

— О чем ты говоришь, Либзгоу? — невинно поинтересовался я, входя в роль.

— Сержант Либзгоу, висельник! — рявкнул лицейский так, что у меня на мгновенье заложило уши. — Ты на моих глазах пытался всучить этим честнейшим стражам правопорядка несколько серебряных монет, чтобы они выпустили тебя и вон того кабана из города!

Свэн очень нехорошо засопел, буравя Мэда злобным взглядом. Рука его потянулась к висящему на поясу молоту. Я вовремя шикнул на него, и Свинкер замолк, мрачно косясь в сторону обидчика: боюсь, не останови я его, от лицейского осталась бы только горка тряпья, которого не хватило бы даже на самую худую рубашку.

— Я не предлагал им взятку! — Происходящее неожиданно стало меня развлекать. — Я просто… жонглировал. Ну да, жонглировал! Вот так! — и я продемонстрировал, как ловко умею подбрасывать и ловить блестящие кругляши.

— Кому ты рассказываешь сказки? — победно расхохотался Либзгоу. — Вертихвост предлагал вам взятку? — обратился он к стражникам.

Лицейские быстро переглянулись, и тот, что парой минут ранее давился червивым яблоком, подтвердил:

— Да, милорд. Этот человек, которого вы назвали Вертихвостом, предлагал нам с Пито десять серебряников, чтобы мы только выпустили его из города. Мы с Пито еще засомневались тогда: а не преступник ли он? Я, конечно, сразу об этом догадался, а Пито еще сумлевался. Но когда пришли вы, мы сразу решили, что прав я был! Так ведь, Пито?

Второй стражник согласно закивал:

— Истина, Верон!

— Вот видишь, Вертихвост, — довольно улыбаясь, сказал Либзгоу. — Все улики против тебя.

Я видел. А еще видел, что вокруг уже собралась порядочная толпа зевак, и можно выкладывать последний козырь на стол.

— Не совсем, сержант Либзгоу, — я небрежно кивнул в сторону доблестных стражей ворот. — Я с полной уверенностью утверждаю, что эти двое в стельку пьяны, и потому их показания недействительны!

Толпа удивленно загомонила. Еще бы: никому не известный заморыш явно бандитской наружности обвиняет стражу ворот в распитии пива на посту! Это ж событие похлеще, чем коровий мор на юге!

Либзгоу грозно посмотрел на лицейских, украдкой показал одному из них кулак. Верон и Пито как по команде поежились: если их нетрезвость станет достоянием общественности, десятью сутками ареста и лишением месячной зарплаты дело не кончится — запросто могут полететь головы…

— Как же ты это определил, Вертихвост? — либо лицейский все понял и решил играть до конца, ожидая моего промаха, либо он все еще не слишком верил моим словам.

— Очень просто, — я стал лихорадочно думать, как доказать сказанное. Ведь, кроме опытного взгляда, я ничего не мог предъявить.

Что ж, пропадать — так с музыкой, подумалось мне. Не поворачивая головы, я как бы невзначай бросил:

— Кувшины спрячь, Пито.

— Я ж их уже спрятал! — машинально бросил Стражник и тут же прикусил язык, поняв, что проговорился.

В толпе раздались восторженный визг какого-то особо рьяного противника властей: не каждый день удается поучаствовать в «сажании лицейских в лужу».

Мэд окинул зевак недобрым взглядом и зло скрипнул зубами: угомонить беснующихся горожан представлялось задачей невыполнимой, а выглядеть дураком не хотелось жутко. Поэтому из сложившейся ситуации следовало выбираться как можно быстрей, при этом постаравшись не потерять лица…

— Куда спрятал? — прорычал Либзгоу, впившись взглядом в остолбеневшего Пито. Начальник Лицея лихорадочно моргал правым глазом, пытаясь подать своим подопечным знак: мол, соврите чего-нибудь, никто не узнает! Но то ли подопечные попались слишком тупые, то ли моргал он не шибко рьяно, а Пито указал в сторону сторожки:

— Вот там два кувшина, в одном еще на пару кружек осталось. Третий разбили, но вам, думаю, двух кружек хватит за глаза. Вино такое… — стражник мечтательно закатил глаза и облизал пересохшие губы.

— Идиот! — взревел красный от злости Либзгоу. — Я тебе покажу — «вино»! Сгною!!! — И Мэд, под ликующие крики толпы, бросился на бестолкового подчиненного.

— Смываемся, — шепнул кобольду Гриф. Встретимся в порту.

Свэн кивнул И растворился в толпе. Точнее, толпа растворилась в нем — так ловко кобольд орудовал локтями.

Я выждал несколько секунд и наддал жару.

Керж рванул с места, словно гоблин, обожравшийся горчицы, а мне оставалось только представлять, как спустя пять минут Мэд Либзгоу будет досадливо плеваться: «проклятый Вертихвост» опять умудрился удрать.

— Что-то вы долго, мастер Гриф! — Свэн с беззаботным видом наблюдал за матросами, перетаскивающими груз на корабль.

— Скорее ты слишком быстро, — хмыкнул я, останавливая коня и спрыгивая на землю. — Керж, бедолага, уже задыхается, а ты свежий, как ветер на море!

— Мы, степняки, вообще отличные бегуны, Свинкер довольно хрюкнул. — В Степи не так много дичи, чтобы упускать ее.

— Волка ноги кормят, — махнул рукой я. Правда, на одних ногах особо не проживешь, потому и появляются такие привязанности, как дом, конь… девушки… Впрочем, без последних двух составляющих можно обойтись… То есть, без последней! — поспешно поправился я, услышав злобное сопение сзади. — Куда ж я без тебя!.. — Конь ткнулся мордой в мое плечо.

Вот именно — куда? Ворота для меня закрыты, а летать я действительно пока не научился. Может быть, самое время?.

— Эй, Гриф! — раздалось сзади чье-то громоподобное рычанье. — Не хочешь поздороваться со старым другом?

Я, все еще не веря ушам, повернулся. Несколько мгновений мы изучали друг друга, а после бросились навстречу и обнялись.

— Пиф! — радостно орал я. — Неужто ЭТО ты?

— Ну, конечно, дружище, — хохотнул одноглазый тролль. Со времени нашей последней встречи он нисколько не изменился: все такой же здоровенный, коренастый и улыбчивый. — Все так же, ловкачишь?

Я чуть поморщился: излюбленная шутка Пифа, им же самим и придуманная, меня всегда раздражала. Впрочем, даже она не могла испортить радостный момент встречи старых друзей.

— Старина Пиф! — я сиял, словно солнце в погожий день. — Сколько же я тебя не видел. после того, как твоя «Шмальорка» отчалила от этого берега два года назад, я, честно говоря, засомневался, что увижу тебя вновь!

— Ну тебя! — хмыкнул старый моряк. — Капитан Пиф может оказаться по уши в дерьме, но всегда найдет способ из него выплыть! Я сейчас, кстати, в Мусалим собрался. Хочешь, поплыли с нами, развеешься!

— Нет, Пиф, не могу. Сам знаешь — работа. Не выполнил в срок — поминай как звали. Вот если б ты нас до 3рега подбросил…

— Да без проблем, — пожал плечами Пиф. Если грамота есть, хоть в Баронскую Общину!

Я чуть виновато улыбнулся:

— Была б она у нас, Пиф, мы бы и через главные ворота отправились! Может, так как-нибудь, без нее?

— Ты мне, конечно, друг, — тролль утер нос рукавом, — но моей голове с плеч лететь, если узнают. А узнают точно, потому как у Лицея уши везде.

— Понятно, старик, — я нехорошо сощурился. — Только вот, скажи-ка мне такую штуку: чья голова летела бы с плеч, если бы кто-то поймал меня в логове Черного Джига, когда я доставал твой дражайший колпас?

— Компас. — Помрачнел, тролль проклятый! Правда глаза режет?

— Хорошо, пусть будет компас. Но суть от этого не меняется! Если бы головорезы Джига выловили меня тогда, я бы лежал сейчас в их подземельях с пробитым черепом, а ты… Согласись, что потеря этой штуки для тебя не стала бы смертельной?

— Гриф, это совсем другое дело… — А глазки то вниз спрятал..

— Почему? Разве гореть на костре намного безобидней, чем положить голову под топор палача? Впрочем, какой мне прок тебе доказывать, если ты уперся ослом? Мне нужно ехать!

Сказав все, что хотелось сказать в ту минуту, я развернулся и быстро зашагал к Свэну, держащему Кержа за уздцы.

— Постой, Гриф, — окликнул меня Пиф.

— Что еще? — бросил я, не оборачиваясь.

— Найди 3емлероя. Он… знает, как выбраться из Тчара… без… грамоты.

— Где я его сейчас искать буду? — Главное было в то мгновенье не подать виду, что последняя фраза Пифа для меня не значила ровным счетом ничего, что мне вообще наплевать, выйду я из города сегодня или не выйду совсем.

— Ну, что ты, как маленький! — покачал головой тролль. — Неужто не знаешь, что «Псина» для нашего общего знакомого — второй дом?

— Ты уверен, что он в одиннадцать уже там?

— Нет. Но что тебе стоит проверить — таверна вона, из-за домов выглядывает! Минут пять шагом!

— Что ж… Спасибо и на этом! — Я поднял сжатый кулак. — Удачи тебе, Пиф. Пусть ветер надувает твои паруса.

— Пусть тебе повезет, — помедлив, крикнул мне тролль и прижал кулак к сердцу.

Я тихо хмыкнул и, запрыгнув на спину коню, дал ему шпоры. Керж раздраженно заржал, однако пошел таки вперед. Следом, то и дело оглядываясь на Пифа, топал погруженный в думы степной гигант мысли, Свин… точнее, Свэн.

— Знакомое место, не правда ли? — я дернул на себя дверь таверны. — Пошли, чего стал?

— Знаете, мастер Гриф… — кобольд как-то разом стушевался и, похоже, даже стал меньше ростом, — я вас тут подожду. За конем посмотрю, опять же!

— Как хочешь, — пожал плечами я. — Можешь особо с ним не усердствовать: он крепко привязан. Просто проследи, чтобы служка не начал его мыть, а то ведь заляпает больше!

— Да, мастер, я все… — залебезил Свэн, но я закрыл дверь и не услышал окончания фразы.

В «Псине» как всегда собрались отборные «сливки» общества: светловолосая шлюшка в короткой зеленой юбке, тройка гремлинов в рясах до пят (наверняка паломники Семи Обителей) да пара матросов, решивших перед дальним плаваньем смочить глотки пивом.

Я не сразу заметил еще одного посетителя таверны, сидящего за столиком в дальнем углу. Свет от большой люстры позволял разглядеть его пальцы: короткие, с наспех «обрубленными» ногтями — такие могут быть только у гнома. А я знал всего лишь одного представителя Подгорного племени, который любил, придя в «Псину», сесть в самый темный угол, осушить кружечку-другую пивка, при этом не забывая исподлобья разглядывать ни о чем не подозревающих посетителей и бурчать под нос разные проклятья типа «понаприплывали тут». Звали этого любителя хмельного пойла Землерой. Его-то мне и советовал найти Пиф.

— Привет, дружище, — я присел на стул против карлика.

— Гриф? — удивленно вскинул брови гном. Какими судьбами?