От денег он снова отказался. Годовушка нещадно тягала за хвост молча упиравшуюся кошку, а ведьмарь с мельником ночь напролет просидели за столом, разговорившись за жизнь. Не сказать, чтобы они сдружились; вернее будет - приняли друг друга какими есть.
– Хорошо хоть рыбы нажарить сподобилась, - одобрительно хмыкнул Еловит, заглядывая в устье печи, - ты уж не обессудь, мелочь одна, на Крыле-то не ловим, а в ручьи крупняк не заходит.
– Ничего, слаще будет, - Ивор, не кочевряжась, подсел за стол. Уютно было у Еловита в избе, хоть и тесно, да чисто. Под сводом печи дотлевали заботливо собранные горкой угли, что еще долго будут давать ровное бездымное тепло. Радушка пристроила калиновую ветвь сбоку от печки, чтобы обдувало, сушило ягодки живым теплом, присела на корточки у ног ведьмаря, любопытно заглядывая в свесившуюся до пола, изредка шевелящуюся котомку.
– Ой, киса, кисонька…
– Поиграй с ней. - Попросил Ивор то ли девочку, то ли кошку, выглянувшую на запах рыбы.
– Пойди, зайчонок, посиди покамест в горнице, нам поговорить надобно. - Поддержал ведьмаря мельник.
Радушка переглянулась с кошкой, кивнула, прихватила несколько рыбок и вышла. Кошка без зова выскочила из котомки и побежала за ней.
– А все-таки подменил ты мне дочь, ведьмарь. - Полушутя-полусерьезно посетовал мельник. - Ты только глянь на нее - какая махонькая, а иной раз диву даешься, откуда веды берет. Все травки наперечет знает. С коньми говорить умеет, стоят перед ней - не шелохнутся. Не от меня же научилась, не от сестер тем паче…
– Может, и подменил… - Не спорил Ивор. - Что-то по своей воле отдал, что-то, не спросясь, сама взяла… Вот выйдет из твоей Радушки знахарка, будешь знать, как ведьмарей посередь ночи будить.
– А что, оно и к лучшему. - Неожиданно согласился мельник. - Будет в округе хоть одна стоящая шептуха… Эх, бабы с возу - коням легче, давай-кось мы с тобой с медовухи летошней пробу снимем!
И, не мешкая, сбегал в сенцы, долго возился, двигая тяжелые пяты кадушек по глинобитному полу. Вернулся с кувшином, плескавшим через край смолисто-рыжей, только закончившей бродить медовухой, веющей сладостью и летом. Прежде чем разливать, снял со стены ложку с длинным резным череном, что хозяйки варенье мешают, пошарил им в и без того пенной бражке, виновато объясняясь под недоуменным взглядом гостя:
– В прошлый раз недоглядел я - мыш в кувшине утоп, а сыскался только на дне в порожнем. Хорошо, я же и разливал, отставил да припрятал потихоньку, а то надавали бы мне гости тумаков, как пить дать!
– Найдешь - клади на закусь. - Пошутил Ивор, окидывая взглядом избу, больше смахивающую на знахарскую кладовую - свисали с матицы пучки ромашки, зверобоя, череды, сморщенные корни подорожника, которые несведущие люди принимают за крысиные хвосты, полотняные мешочки с мелко истолченными травками - ведьмарь признал по духу девясил, аир, шалфей и многие другие, не имеющие названий на человеческом языке. Сам Ивор травы собирал редко, хоть и разбирался в них безошибочным чутьем лесного зверя.
– В горнице еще больше. - Сообщил Еловит, наблюдая за гостем. - Зайдешь - расчихаешься. Ты скажи прежде - счеты сводить надумал? Знавал того купца?
– Да нет вроде. Водяницы растревожились, вот и заглянул проведать.
– Наглядел чего? - Мельник выжидающе замер с кувшином, занесенным над кружкой. - Говори уж, не томи!
Ивор помолчал, подбирая слова.
– Кто-то забрал жизнь, которая ему не принадлежала. Водяницы пытаются вернуть украденное, но выходит еще хуже. Равновесие нарушено, Еловит. Я должен его восстановить, пока не слишком поздно.
– А ежели не сумеешь?
– Должен. И как можно скорее.
Медовуха наконец потекла в кружку, остановившись вровень с краями.
– Ты, бают, давеча у старосты гостил? Выведал, небось, что хотел?
– Я с ним не разговаривал. - Пожал плечами ведьмарь, за хрусткий рыжий хвостик вытягивая с тарелки белоглазую плотку [20]. - Посидел, поглядел, что за он, да и пошел прочь…
– Ну, дурень! - Вырвалось у Еловита. - С самим старостой заелся?! Ох, припомнит он это тебе!
И, неожиданно понизив голос, добавил:
– А ведь правильно. Что этот староста знает, по двору своему князем выхаживая? Ему-от скажут, что он слышать хочет, а в кармане шиш сложат.
– Ну, скажи ты лучше. - Добродушно предложил Ивор, отделяя рыбий бочок от костистой нитки хребта.
Гулко стукнулись кружками, отхлебнули.
– Слухи передавать - последнее дело. - Смочив язык, начал Еловит. - Я с тем купцом дружбы не водил, пару раз издали приметил, да после ходил со всеми на тело глядеть. Дрались они там, по земле видать, мурава клоками выворочена. А топором сзади ударили, темя рассеченное до сих пор перед глазами стоит. И стволы, рудой забрызганные - выходит, стоячего убивали. Двое их было, как пить дать. С одним схватился, второй сзади подошел неслышно да по затылку и тюкнул.
Ивор кивнул. Медовуха была хорошая, крепкая и душистая, на травах. Рыба тоже удалась на славу.
– Про соседей своих что скажешь?
– А ничего не скажу. Ни с кем он не бранился, покладистый мужик был, зацепи - и то не сразу осерчает. Третий год к нам ездил, женился вот по весне. Красивую девку взял, веселую. Кметка твоя тоже спрашивала, я ее потехи ради на старостиных сынков подуськал, главных разгильдяев на селе, теперь не разговаривают с ней, разобиделись. Пристала, поди, как банный лист: отчего да почему первыми с озера ушли, на труп долго глядеть не стали, да притом пересматривались хмуро? Было бы на что глядеть…
– Она-то сама что за птица?
– Жалена? Кто ее знает, вроде и бойкая девка, а скрытная. Посиделки давеча были - не пошла, цельный день на лавке у забора просидела, все оружие свое перебирала до вострила. Парни мимо шли, шутку обронили, так она, худого слова не говоря, нож метнула, одному вихор напрочь снесла.
– Хороша наточила. - Заметил Ивор. - А на селе что говорят, на кого кивают?
Мельник задорно прищурился:
– Как заведено, у каждого свой враг в запасе! Кметку грозную, как ту свинью, друг другу подкладывают, а толку чуть. Перебранились только всем селом.
– Что, и староста не утерпел, к народной забаве руку приложил?
– Этот как раз от чистой души старался, да много ль проку на пустом месте догадки строить? - Махнул рукой Еловит. - Знаю я, кого он ей сосватал. Меня да Курю Златоуста. Есть тут у нас один мужичонка пропащий, своей худобы не держит, в огороде лебеда пуще репы вымахала, изба не крышей - решетом ледащим покрыта. Приворовывает по малости, в работники по весне нанимается, тем и живет.
– Тебя-то за что? - Усмехнулся Ивор, заранее зная ответ.
– Как за что?! - Нарочито поразился Еловит. - А кто водянику за помол платить будет? Всенепременно надобно в озеро пару мертвяков по осени спихнуть, дабы жернова не скрипели!
– Скажешь тоже. - Ивор с заметным удовольствием допил бражку.
– Я-то шучу, а у другого за правду выдать язык не отсохнет. - Мельник с сожалением поглядел в опустевшую кружку. - Эх, наполнить бы вдругорядь, да перед работой много пить не след. Луна растет, мороз крепчает - встанет скоро моя мельница. Последний помол на сегодня взял.
– Не скрипят жернова-то?
– Кум не попускает. - Улыбнулся Еловит, кивая на побитую рябью воду у плотины. - Подлить тебе?
– Плесни до середины. А кто купца с женой на постой брал?
– Да Веслава, вдова Авдеева. Ну, ты знаешь, запуганная такая баба, худющая, как та жердь. От петуха убежит без оглядки, ежели тот косо глянет. С убийства сама не своя ходит, разговаривать ни с кем не желает, ну да она и раньше не шибко болтливая была. Завертывала ко мне давеча, зерно привозила - лошадь-то купцова с возком ей досталась, навряд ли иные наследники объявятся. Веславин старшенький Радушки моей ровня, играли вместе, дочка мне потом открылась - мол, сказывал ей Ставко, вроде кричал в ту ночь на дворе кто-то, да мать спала, а он выйти поглядеть не отважился. Пару раз крикнуло и затихло.
– Вроде же две лошади было?
– Одну, постарше, она сразу кузнецу продала, а с тех денег зерном на зиму запаслась да сена для второй лошадки прикупила. Вот уж точно люди бают - не было счастья, да несчастье помогло. Совсем вдова худо жила, второй год без мужика, куда ей одной поле поднять - самой едва на прокорм хватало, а тут еще малышни полная хата, помощники покамест никакие, а всех одеть-накормить надобно.
– Добро… - Ивор отставил кружку, поднялся из-за стола. - Ну что ж, спасибо за хлеб-соль, пора и мне за свой помол браться.
– К Куре-то сходи. - Сказал напоследок Еловит. - Завелась у него денежка, заезжал давеча мешок муки прикупить. Я девке твоей не говорил, она на расправу скорая: мужичонка-то вороватый, да трусоватый, кишка тонка топором махать. Вот за молчание мзду брать - по нем. А и проговорился бы - веры ему особой нет, против меня - и то засудят, потому юлить будет до последнего. Ежели кметка его и пытала, с носом осталась. А ты его по-душевному спроси, как умеешь… Припугни там сглазом каким, что ли…
Подошла невесть как проведавшая об уходе гостя Радушка, со вздохом передала из рук в руки покорно обвисшую, но возмущенно дергающую изломом хвоста кошку. Мерила, поди, лялькины одежки, ишь, взъерошилась.
– Ну, рад, ежели помог. - Мельник встал из-за стола вместе с гостем, пошел проводить до двери. - Заходи, буде что.
– Зайду. - Пообещал Ивор, не оборачиваясь.
Он знал, что в этом доме на него не обидятся ни за невысказанные слова, ни за видимое небрежение. И вовсе не было нужды лишний раз прощаться и многажды заверять хозяев в своей благодарности.
Они и так знали - угрюмая волчья дружба стоит куда больше брехливой собачьей лести.
***
Где живет Куря Златоуст, Ивор спросить забыл. Однако возвращаться не стал. Огляделся, выбрал самую худую крышу с проросшим возле трубы репьем, чей оголенный закостеневший стебель чуть покачивался на ветру, сердито отгоняя редких снежных мух, норовивших присесть на шипастые шарики-репейки.
Куря же тем временем не находил места ни себе, ни завязанной узлом тряпице, в которой то и дело глухо и весомо бряцали кусочки металла. Для почина Куря приподнял половицу, пошарил рукой в открывшейся щели и раздумал класть - как бы мыши, во множестве шнырявшие меж досок, не растянули содержимое заветного узла по всему подполу. Умостил было за печной вьюшкой, но тоже остался недоволен. Влез на лавку, начал осматривать щель между потолком и верхним венцом стены, откуда неряшливо топорщился сухой поблекший мох.
Резкий стук в дверь сдернул Курю с лавки, мужик выронил узел и тот, распотрошившись от удара, усеял пол полновесными золотыми монетами. Пав на колени, Куря начал торопливо набивать золотом карманы, одновременно пытаясь сотворить трясущейся рукой отвращающий беду знак.
– Не открою… - Едва слышно бормотал он. - Нет меня… А хоть бы и сам князь, постучит-постучит, да уйдет…
Затаив дыхание, он прислушивался к подозрительно скоро затихшей двери, и не заметил, как из-под свода печи неслышно вылетела черная ушастая неясыть [21] и пристроилась на краю лавки. Посидела, покрутила во все стороны поворотливой глазастой головой, щелкнула клювом.
Куря так и подскочил, обернулся. На лавке, нога за ногу, сидел треклятый ведьмарь, равнодушно оглядывая убогую горенку.
– Добрый день всем добрым людям. - Безо всякого выражения произнес незваный гость. - Не помешал?
– Что ты, батюшка! - Колотясь всем телом, с трудом выдавил застигнутый врасплох мужик. - Ты уж извини, что с дверью припозднился - иголку вот обронил, никак сыскать не могу, как бы ненароком с сором не вымести…
Ивор без спешки наклонился, подобрал закатившуюся под лавку монетку, повертел в пальцах:
– Такой сор и впрямь из избы выносить не гоже…
– Ей-ей, ни сном ни духом… - Запричитал незадачливый мужичонка, и тут же нашелся, льстиво искривил губы: - А может, это ты, батюшка, обронил?
Ведьмарь неопределенно хмыкнул, подбросил на ладони таинственную монетку и, к великой радости хозяина избы, вышел вон, а Куря еще долго дрожал от страха, наново перепрятывая кошель.
У кузнеца Ивор тоже не задержался. Мимоходом оглядел покорную лохматую лошадку, привычную к неспешной ходьбе в оглоблях. Под седлом она то и дело вздрагивала, недоуменно косилась на всадницу, бойкую девку - кузнецову дочь, но взбрыкивать не пыталась, давно смирившись с человеческими причудами. Ивор потрепал добродушную старушку по широкой холке, вызнал уплаченную за нее цену, и улизнул прежде, чем словоохотливая девчонка успела рассказать ему, что купца, верно, убил кривой бобыль Купрей, положивший единственный завидущий глаз на купцову казну…
Как Еловит и говорил, вдову Ивор вспомнил сразу. Она и не изменилась за прошедший год - все тот же лихорадочный блеск в черных нездешних глазах, впалые щеки, тонкие пальцы безостановочно сплетаются и нещадно мнут друг друга при разговоре с тревожащим ее человеком. Из-за длинной, мешковатой домашней юбки настороженно выглядывал худенький светловолосый мальчик, не старше Радушки. Для него она когда-то просила зелье от глотошной [22], или другое дитя прихворнуло?
– Об убиенном поговорить хотел, милостивец? - Заискивающе предположила женщина, пряча глаза.
– Нет, - улыбнулся Ивор. - О возке, что тебе в наследство достался…
Он сознательно не помянул лошадь, хоть та и представляла куда большую ценность для селянина. Без лошади в хозяйстве никак: на ней и поле вспашешь, и за дровами съездишь, и к свояченице в дальнюю деревню выберешься, а там, глядишь, и жеребенка на продажу по весне принесет. А возок… что возок! За седмицу смастерить можно, за год износится.
Попал в точку: вдова омертвела лицом.
– Батюшка ведьмарь… - Пролепетала она, судорожно стискивая руки у груди. Мальчик смотрел волчонком. Ведьмарь - не ведьмарь, а мать свою он обижать никому не позволит. - Я ведь только ради деток, пятеро их у меня, мал мала меньше… С одной лошади жив не будешь, я ее и продала-то, дабы деньги нежданные объяснить… Не губи…
– Сыскала? - Только и спросил он.
Женщина беззвучно кивнула, прикусив губу мало не до крови.
– Добро. - Неожиданно сказал ведьмарь и, развернувшись, вышел вон, сам притворив за собой калитку.
Вдова опустилась на лавку и заплакала, пряча лицо в ладонях от обступивших ее детей.
Она была уверена, что ведьмарь никому ничего не скажет, и от этого было еще горше. Так уж заведено - ежели сам чуешь за собой вину, чужое прощение только бередит душу…
***
В воздухе закружились первые в этом году снежинки, редкая и мелкая крупка, еще не успевшая отрастить мохнатые зимние лучики. Далеко впереди черным столбом поднимался над лесом густой и едкий дым погребального костра. Его грозный запах то ли и впрямь долетал до Жалены, то ли просто мерещился, пропитав одежду еще на берегу. Она не вытерпела, ушла раньше срока, не дожидаясь, пока костер рассыплется быстро остывающими на ветру углями. Не могла глядеть, как огонь обволакивает алым переливчатым саваном изуродованное тело, отпуская на волю две души разом.
Мало кто из селян пошел к озеру - десяток мужчин, хмурых и настороженных. Некому было причитать над усопшей, нечем одарить напоследок. Поскорее уложили тело на ворох смолистых веток и подожгли сразу с нескольких сторон. Одно небо плакало по Вальжине сухими колючими слезами, белый снег перемешивался с серой дорожной пылью и медленно чернел, плавясь на земле.
Жалена перевела взгляд на мельницу. Не глянулся ей этот мельник. Ты ему слово, он тебе десять, на вопрос отшутится, прежде чем дурь какую сказать, важный вид напустит, вроде и почет гостье оказывает, да все с ухмылочкой, будто занятное что про нее проведал. Правду баял староста - этого ужа без рогатины не возьмешь, вывернется.
Охоты идти к Еловиту вдругорядь у Жалены не было. Она искала ведьмаря, а того видали идущим к плотине. Пока Жалена раздумывала, обождать или постучать-таки в дверь, та распахнулась сама собой. За порогом сидела на полу очень серьезная маленькая девочка с распущенными, как у водяницы, волосами и вычерненными сажей кругами вокруг глаз, казавшихся оттого особенно пронзительными.
– Всемила. - Неожиданно сказала девочка. - Ей понравится, я знаю.
– Что?! - Опешила кметка.
– Ивор уже ушел. А я в ведьму играю. Правда, похоже?
– Правда… - Ошеломленно пролепетала Жалена. Не успела она опомниться, как дверь лязгнула у нее перед носом. Девочка же, она успела заметить, не шевельнула и пальцем. Кметка нащупала рукой привешенный к поясу оберег, сжала. Немного полегчало. Вот уж точно - с кузнецами, бортниками, мельниками, а уж с ведьмарями тем паче связываться не след.
Однако приходилось.
***
Жалена изловила Ивора только ввечеру, на полянке перед костром, и с ходу забросала вопросами:
– Со всеми поговорил? Как на твою думу, кто повинен?
Ведьмарь поглядел на нее таким бесконечно терпеливым и в то же время безнадежным взглядом, что девушка медленно залилась краской. Но не сдалась.
– Ты у Кури был? Сказывают, он к телке соседской приценивался, с какого бы это прибытка, а? Без денег небось торгов не заводят…
– Видал я его деньги. - Равнодушно сказал Ивор. - Золото. Намается он с ними, пока разменяет…
Жалена подобралась, как перед прыжком.
– Видел? Что ж ты молчишь, злодея покрываешь? Вязать его надо, пока в бега не подался, тебе сказавшись!
– Жалена, - он, кажется, впервые назвал ее по имени, - как ты думаешь, сколько стоит копченый угорь?
Девушка неопределенно пожала плечами.
– Ну, медяков семь.
– В скупке - три. Пять угрей на серебрушку. Сорок на золотой. В Крыле угорь редок и сетью его не возьмешь. Ловят угрей только мальчишки, ставят на ночь в камышах длинные узкие трубки из вербной коры, заткнутые с одной стороны. Угорь туда заползает, а развернуться и выбраться не может…
– Зачем ты мне это рассказываешь? - Не вытерпела кметка.
– Ты спросила - я объясняю. - Спокойно осадил ее ведьмарь. - Разводить коптильню ради малого ребячьего улова - дело хлопотное, потому угрей скупщику приносят поштучно, редко десятками. И платят за угрей медью или мелким серебром. Скупщик, который едет в дальнюю деревню, прекрасно знает, что сдачи у тамошних селян скорее всего не будет, и берет побольше мелочи для расчетов. Которую в тулупе и поясе, как не пыжься, не унесешь. Потому-то Вальжина и сидела неотлучно при телеге, оберегая зарытый в сено мешок. И деньги забрал вовсе не убийца ее мужа…
У Жалены понятливо загорелись глаза.
– Не нашел денег при муже и порешил жену?
Ивор покачал головой.
– Деньги тут не при чем. Не ради них злодей старался, не ему они и достались.
– Откуда ж тогда Куря золото взял? - Не унималась Жалена. - Цмок [23] за ласку принес?
– Месяц тому ярмарка в соседнем селе случилась. - Пояснил ведьмарь.
– Да чем ему торговать, голи перекатной? - Всплеснула руками девушка. - Всего хозяйства - три курицы да петух ощипанный, каждую весну к старосте в работники нанимается, за одежу да кормежку, а с чего зимой живет, и вовсе непонятно!
– Не купец он, тать. - Усмехнулся Ивор. - Кошель у кого-то срезал, вот и разбогател. Пусть его. Все одно попадется когда-нибудь.
– Ты-то откуда знаешь, может, золото как раз в тулупе и было, на черный день?
– Узнай лучше. - Пожал плечами ведьмарь, и кметка как-то сразу ему поверила. Она ждала от Ивора дальнейших разъяснений, но тот лишь привычно мастерил лежак, готовясь к ночлегу.
– А что ты со злодеем сотворишь, когда найдешь? - Не утерпев, спросила она. - Знаю, что не для красы меч брал, да только мне лиходея к князю живьем доставить велено, ежели что - против тебя выступлю, так и знай.
Ивор лишь улыбнулся, да так обидно, что Жалене захотелось вызвать его на бой сей же час. Однако сказал:
– Как скажешь. Только не до того тебе будет. И ежели снова к моему костру на ночь прибилась, сапог не разувай и цацки свои кметские держи под рукой.
– Это еще с какой радости?
– Потому что этой ночью, - сказал он, против обыкновения вытаскивая кричницу из лежащих под боком ножен, - нас придут убивать.
***
Перевалило заполночь, а злодеи все не шли.
Догорающий костерок, изредка спохватываясь, выметывал прозрачный язычок пламени, высвечивая малую толику наново очерченного круга.
Жалена могла поклясться, что ведьмарь спит. За все время ни разу не сбил дыхания, не шелохнулся.
– Эй, Ивор… - Тихонько окликнула она. - Ты бок себе еще не отлежал?
– Нет. - Тут же ответил он, и кметка поняла - даже не вздремнул за сомкнутыми веками.
– Да с чего ты взял, что кто-то придет?
– Я пообещал назвать убийцу. - Напомнил он.
– А если он понадеялся, что ты ошибешься?
– Он придет. - Убежденно сказал ведьмарь. - И прихватит с собой того, кто помогал прятать тело на дне озера.
– Может, и имя назовешь, коль такой прозорливый?
– Может, и назову. - Коротко ответил он.
– Что ж утром не назвал?
«А кто бы мне поверил? - Подумал он. - Хорош обвинитель - чужаком в деревню заявился, не прошло и дня - на своих поклеп возводит. Чем докажешь? Там, где бабе горло резали, уже и пятна не видать, только волку и вычуять… Убийца его листьями присыпал, валежником забросал, а намитку [24] слетевшую не поленился - закопал под кустом, яму выше колена вырыл. И теперь терзается сомнениями - на него ведьмарь укажет? Иного виновником выставит, лишь бы самому брехлом не прослыть? Он придет. Это первого убивать тяжело - страшно, ночами снится, голос чудится, кровь руки жжет. Со вторым проще. А там и в привычку войдет».
Не успел додумать - треснул невдалеке сучок под неловкой ногой. Шишка хрупнула. Услышала Жалена - рука словно невзначай черен резной приласкала, примерилась.
«Спящих порешить удумали» - догадался он. Иначе не крались бы, как коты лесные. Не разделялись, обходя костер с двух сторон. Так сподручней резать глотки - обоим сразу, чтобы даже пикнуть не успели. Встали, пригнувшись, у самой черты, как упыри. С духом собираются.
«Ошибся чуток ведьмарь: не двое их - четверо. Вчетвером да на двоих спящих все смелые. - Зло подумала Жалена. - Пусть только руку который протянет. Валяться ей на земле, как ветке отсохшей. Оно и к лучшему, что не ожидают никакого подвоха. Пусть только руку протянет…».
Сдала их… кошка. Не объяснил ей никто, что не хозяина врасплох застать пытаются, а сами лиходеи в силок лезут. Зашипела на смыкающиеся тени, заурчала противно, шерсть вздыбила. В темноте и на кошку не похожа - бестия косматая у ведьмаря под боком желтыми глазами светит.
Тут уж притворяйся не притворяйся, что спишь - не поверят.
– И тебе не спится, староста? - Сочувственно спросил ведьмарь.
***
Жалена подняла голову. Тучи чуть разошлись, явив растущий серп месяца, узенькую щелочку в небосводе. Голословный шуточный навет балагура-мельника по немыслимой прихоти судьбы обернулась страшной правдой - из мрака выступили старостины сыновья, угрюмо сжимавшие черены мечей.
– Предупреждал ведь тебя, девка. - Досадливо сказал староста. - Дважды предупреждал. Зря ты к ведьмарю ходила. И вернулась зря. Стрелы не послушалась, так мечом вразумлять придется.
– Воеводе-то что скажешь, когда на тризну по мне с дружиной заявится, ответчика требовать? - Ухмыльнулась-ощерилась кметка, как обложенная в логове волчица, выжидающая - сунется ли в лаз самый брехливый пес из гончей своры, или поскребет землю для вида и отступит?
– Тебе нашел, что сказать, и его уважу. - Безмятежно пообещал староста. - Мол, не поделили что-то с ведьмарем.
Ивор не выдержал - рассмеялся. Если бы самого воеводу спросили, что он думает об Иворе, Мечислав Кречет помолчал бы, словно вопрос ему неприятен, а потом нехотя ответил, что иметь ведьмаря во врагах слишком накладно, а в друзьях - невозможно. А если бы ему предложили раз и навсегда покончить с докучливой остью в глазу, молчание воеводы затянулось бы вдвое против прежнего, а затем последовал бы мрачный и веский совет не лезть не в свои дела.
Мало кто знал, где и как Мечислав обзавелся длинным застарелым шрамом поперек всей груди. И воевода никогда бы не поверил, что Жалена сумеет одолеть ведьмаря, пусть даже падет вместе с ним.
– Да как у вас руки поднялись, на тяжерную-то? - Не удержалась Жалена.
Младший старостин сын залился мертвенной бледностью, заметной даже в темноте, старшие дрогнули, переглянулись растерянно. Староста досадливо передернул плечами. Выходит, не знали…
– Сам к водяницам пойдешь ответ держать, - спросил Ивор, и ясно было, что не ждет он от старосты повинного согласия, - или отвести тебя?
Березин Федор
Лондон Джек
Лукин Евгений
Володихин Дмитрий
Пехов Алексей
Каргалов Вадим